Между прочим, если бы Герман это видел, то он бы это вмешательство дяди Миши в воспитательный процесс не одобрил, поскольку Герман в тот момент добивался, чтобы я научился владеть напильником. Как-то я нарезал метчиком резьбу, где-то M16, в глухих отверстиях матрицы штампа и сломал метчик в отверстии. Отверстий было штук 12, и я должен был болтами, ввернутыми в них, закрепить на матрице две направляющие пластины. Рядом работал Юра Катруц, бывший зэк. И когда он увидел, как я мучаюсь, пытаясь извлечь обломок метчика из отверстия, то посоветовал не мучиться, а укоротить один болт, посадить его на солидоле в отверстие с обломанным метчиком и так сдать в ОТК — не будет же контролер ОТК дергать за головки всех 12 болтов. Этот совет услышал Герман и зло обматерил Юрку.
— Ты…твою мать, научи пацана, как надо работать, а как не надо, он сам научится!
Так что дядя Миша не совсем корректно вмешался в мое обучение, хотя и показал мне прием работы, до которого я сам не додумался, а Герман с воспитательными целями не спешил мне его показывать. Я потом этим приемом часто пользовался в работе. Кстати сказать, теми приемами, которые подсказал мне Герман, я пользовался чаще, так как их было больше, и они в несколько раз увеличивали производительность, особенно на рутинных операциях.
В цехе работал еще один еврей, и о том, что он еврей, я узнал из такого случая. Как-то утром в раздевалке слесари жалели Борю, который попал в вытрезвитель и теперь по общесоюзному положению с него должны были снять премию, тринадцатую зарплату и еще как-то наказать. Борис (фамилию его я тоже не помню, если вообще её знал) работал токарем, и токарем он был очень хорошим, так как точил гидрогайки, хотя они не были инструментом и нам в цех их давали скорее потому, что требовалась очень высокая точность. Но, как я понял из разговора старших, Борис был забулдыгой, и это был уже не первый случай. Работали мы с 7 утра до половины четвертого, обед был полчаса, посему в столовую ходить не было смысла. Все приносили с собой обеды из дому, обычно это были бутерброды, пирожки и бутылки с молоком или компотом. Как только наступало время перерыва, слесари подставляли свои высокие табуреты к большой разметочной плите и начинали кушать, одновременно играя в домино. Ученикам в такой интеллектуальной игре делать было нечего, и мы рядом, сидя верхом на длинной лавочке, ели свои бутерброды и играли в шахматы. И вот в слесарку заходит Боря, подсел к плите, вид у него был паршивенький. Все замолчали, кто-то пододвинул ему стакан и налил компота. Некоторое время слышались только удары костяшек по плите. Наконец кого-то из наших асов прорвало.
— Ты, Боря, какой-то жид неудачный. Мало того, что все жиды на базах и в магазинах работают, а ты на заводе, так ты еще и пьяница!
Тут же заговорили и остальные.
— Ну, на хрена ты с этими пиз…ми пьешь?!
— Ты что, не мог с нами выпить, мы бы тебя до дому довели!.. Было видно, что все сочувствуют Борису, но ничем, кроме ругани, в данном случае помочь не могут.
Думаю, что начальником цеха тоже был еврей, поскольку фамилия его была Райнер. Ни имени-отчества, ни даже как он выглядел, я не помню, поскольку разговаривать с ним практически не приходилось, он был для меня, ученика, очень большая шишка. Ежемесячно проводились цеховые собрания, но я сачковал и был только на предновогоднем, поскольку цех хотел накануне Нового года отпраздновать его вместе, а посему предполагалось сброситься деньгами. Помню, что Райнер предложил купить спиртное в количестве по бутылке вина и водки на стол, так как (эти его слова я потом часто повторял, посему помню) «полбутылки вина на женщину и полбутылки водки на мужчину никого не должны привести в горизонтальное положение». Все охотно согласились, посему было решено сброситься по 3 рубля на аренду столовой, закупку спиртного и за приготовленную столовой закуску. И хотя рабочие охотно согласились с расчетом начальника цеха, но, как выяснилось, никто на этот расчет ориентироваться не собирался.
Цех вместе с женами и мужьями собрался на гулянку часов в 7 вечера с пятницы на субботу, и гуляли мы, как мне запомнилось, далеко заполночь. Прежде всего заботливые женские руки, — женщины считали, что нам «еще рано», — убрали с нашего столика, за которым сидело четыре ученика, бутылку с водкой, но зато мужские руки снесли к нам несколько бутылок с шампанским, которое взрослые приличные люди пить брезговали. Жены пришли с сумками, из которых на столы явились холодцы, винегреты, сало, вареники и прочее, обступившее бутылки с извлеченным из этих же сумок самогоном. И хотя нас, учеников, холостых и неженатых, всеми этими закусками обильно угощали с других столов, но мы сумели-таки наклюкаться и шампанским, уж больно как-то все было по-родному, по-семейному и очень весело — с песнями и с танцами. Расходились долго, посему одного ученика, заснувшего в каком-то закутке и не найденного дежурными, закрыли в столовой, и тот утром еле-еле добился, чтобы с выходного вызвали директора столовой и выпустили его на волю.
В конце зимы мне внезапно сказали, что Райнер вызывает меня к себе принять экзамен на разряд, а я учился всего пятый месяц из положенных шести и не готовился, но Герман меня успокоил. Экзамена не помню, но, видимо, я его сдал неплохо, поскольку начальник цеха распорядился, чтобы старший мастер дал мне контрольную работу. Она была очень простой — это был валик, на котором мне нужно было сделать шестигранник под ключ и поставить шпонку. Выписали первый наряд на мое имя. Токарь сделал валик очень чисто, чуть ли не отшлифовал его, я тоже очень чисто оточил напильниками шестигранник, и он у меня тоже блестел. Я подумал, что, если сейчас поставлю черную шпонку, то она испортит весь вид. Я взял шлифованную пластинку стали нужной толщины, в алюминиевых губках на тисках, чтобы не повредить шлифовку, вырезал по размеру шпонку, но она в шпоночном пазе сидела свободно (фрезеровщик этот паз немного прослабил), посему я нашел два винтика МЗ с полукруглыми никелированными головками, нарезал резьбу и привинтил шпонку к валику. Все блестело и выглядело очень красиво, хотя ничего этого не требовалось. Валик, наряд и чертеж я положил на стол в ОТК и стал искоса наблюдать, как контролер его примет. Пришла контролерша, начала обмерять работы других слесарей, смотрю — дошла до моей работы и заулыбалась. Позвала идущего мимо старшего мастера Володю Березу, тот тоже взял валик в руки, тоже заулыбался. Ага, думаю, оценили мою эстетику.
Тут надо сказать, что за всю мою работу в цехе меня никто не хвалил — не помню такого случая, считалось, что хорошая работа само собой разумеется. Зато за промахи обругать за труд не считалось.
Как-то размечал я для газорезчика раму чуть ли не в 2 метра длиной, а самый большой штангенциркуль был как раз на 2 метра. Стороны я им мог проверить, но на то, чтобы промерить им диагональ и убедиться в точности прямых углов, этого штангенциркуля не хватало. Пришлось контролировать себя рулеткой, а она требуемой точности не дает. В результате я на длине в 2 м ушел от требуемого угла где-то миллиметра на 1,5. И расточник, делавший конечную обработку этой рамы и заметивший это отклонение, минут 10 искал меня по цеху, привел к своему станку, показал эти злосчастные 1,5 мм. После чего долго объяснял, что мы работаем на заводе точного машиностроения, а не на каком-то там заводе сельхозмашин, мы делаем очень точные машины, а не какие-то там плуги, и эти 1,5 мм (газорезчик ему допуск на обработку оставил по 10 мм на каждую сторону) — это страшное преступление, которое мог совершить только безрукий идиот.
При этом, должен сказать, я чувствовал, что ко мне все относятся с симпатией, хотя не стеснялись и подначивать. У меня был и остался принцип — на работе надо работать, прийти на работу и ничего не делать — это извращение. В начале месяца часто бывало отсутствие работы, тогда я шел к Березе и требовал, чтобы он мне её дал. Остальные, оставшиеся без работы, играли в домино, а я либо помогал ремонтировать станки, либо делал еще что-либо по цеху. Однажды сделал стенды наглядной агитации возле цеха и покрасил их, правда, лозунги писал уже художник завода. И вот как-то, когда я еще был учеником, слесари подговорили нашего мастера подначить меня, и тот с серьезным видом сообщил, что завод принимает за хорошие деньги опилки стали из-под напильника, но нужно собрать что-то около 5 кг. Я поверил и стал аккуратно сметать опилки щеточкой со своих тисков и с тисков остальных слесарей, все, само собой, балдели, но ни один сукин сын в моем присутствии не засмеялся — все покорно давали мне убрать их тиски. Однако мастер недоучел последствий. Через пару дней я сообразил, как эту работу делать быстро — принес из дома магнит, довольно быстро собрал требуемый вес и предъявил его мастеру. Тут-то он и объявил, что это шутка, но я мгновенно сориентировался и не собирался считать это шуткой — он мне дал эту работу, он должен за нее заплатить. Он настаивал, что это всего лишь шутка, тогда я пожаловался Герману, который об этом ничего не знал и полагал, что я собираю опилки для каких-то своих целей. Герман рассердился, приказал без него ни у кого не брать никакой работы, обматерил мастера, вызвал старшего мастера и сошлись на компромиссе: я выбросил опилки в металлолом, а мастер мне пообещал, что когда я начну работать самостоятельно, он эту мою работу компенсирует повышенными расценками.
