И поэтому приказ Чапайкина был таков: никого не брать, всех в подробнейшую разработку, включая все-все, от самых незначительных деталей до любых мало-мальски приметных фактов: связи, намерения, день, ночь, куда поссал, сколько съел, с кем, кого охмуряет, с кем спит, ну и все такое. Ежечасный контроль, регулярный доклад. Лично!
По мере поступления и нарастания оперативной информации начали проявляться некоторые удивительные совпадения, незаметно, шаг за шагом, приведшие Глеба Иваныча к странным, почти неправдоподобным выводам. Чтобы утвердиться в таковых своих предположениях, генерал-лейтенант включил в работу чуть не половину Управления, убедив самое высокое руководство в ожидающем всех громовом деле, сильнейшем за последние времена.
И уже тогда, по ниточке, по случайному волоску, по забытой и восстановленной операми молекулке, по бросовому слову по незамеченной в свое время малой догадке стала выстраиваться безнадежная по результату прошедших лет история загадочных похищений предметов искусства, принадлежащих всему советскому народу. Доказательных фактов версия тем не менее не принесла, зато сам мозг грандиозного замысла теперь обнаружился надежно – и был им, вопреки ожиданиям, даже и не сам знаменитый Джокер. Им стал мало кому известный тридцатичетырехлетний временно неработающий гражданин – Стефан Томский, ранее судимый, осведомитель Комитета госбезопасности, числящийся под псевдонимом Гусар.
Тем временем накопительный долларовый счет подрастал, опережая график переработки рублей в валюту, и комитетские, прикинув и сопоставив, уже имели вполне близкую к истине цифру, сосредоточенную в руках серого кардинала Томского. При этом и генерал хорошо понимал, что такой умник, как Стефан, наверняка тщательно и загодя позаботился о том, чтобы обставить себя сетью заградительных уловок при любом возможном раскрытии руководимого им плана. В этом сомнений не было, и к этому тоже надо было приготовиться не хуже, чем к тому, куда шел масштабный преступник. Однако что-то снова не сходилось, как не сошлось и шесть лет назад, в истории с предавшей его и так и не вернувшейся в дом Алевтиной.
Все разъяснилось через год плотной работы по делу Гусара, когда конверт, отправленный из города Иерусалима на адрес проживания гр. Томского С. С., был перлюстрирован, тщательно изучен, восстановлен во внешнем виде и опущен с ведома руководителя операции в предназначавшийся для него почтовый ящик.
Фуфловый вызов по линии несуществующей еврейской родни решено было не задерживать, а отследить, какое развитие получит очередной ход валютного мудрилы. Но и без этого Чапайкину стало многое теперь понятно – валить собирается Гусар, а собранные доллары – уводить за пределы отечества. По всем расчетам выходило их не меньше миллиона, и это на самом деле могло стать делом – громче не бывает.
«Так, глядишь, и в Союзные замы загремишь, Глеб Иваныч, – потирал руки генерал-лейтенант, не скрывая довольства от собственного успеха. – Такой возврат средств – рухнут все там наверху!»
Дело оставалось за малым – выяснить, где сами доллары и как Стефан задумал их вывозить. С разрешением на выезд тянули еще около года, ждали все, пока иссякнет валютный источник. К началу семьдесят третьего пристально отслеживаемая Комитетом рублево-долларовая переработка практически замерла. Отсюда Глебом Иванычем был сделан вывод, что время «ч» подоспело, тем более что уже начинал подпирать пенсионный возраст согласно соответствия занимаемой должности генерал-лейтенантскому званию. Оставалось последнее – проследить, на какое число Томским будет взят билет, что надежно означало – больше поступлений не будет.
И вот тогда слегка потерявший бдительность кандидат в генерал-полковники совершил главную свою ошибку, стоившую ему досрочной пенсии с последующим непрощенным позором на весь Комитет. Поступить он решил красиво, в духе героических романов из книжек, сочиненных краше, чем сама жизнь.
За три дня до отлета в Вену возле Стефана, как и в прошлый раз, тормознула «Волга», но уже не 21-я, с полированным оленем на капоте, а 24-я, тоже черная и без оленя. И вновь двое безликих в штатском предложили ему проехать, и он конечно же не отказался. И опять, как и прежде, генерал Чапайкин выдохнул в его сторону дымный конус, улыбнулся и спросил:
– Говорить будем?
– Конечно, товарищ генерал, – так же невозмутимо, как и прежде, ответил Стефан и, поморщившись, отмахнул от себя папиросный дым, – говорите.
– Хорошо работаешь, Гусар.
– Стараемся, товарищ генерал, жалко только вот просьбы ваших сотрудников не удается выполнить никак, не имею возможности знать чего-либо на предмет их интереса. А вообще, я все помню, ничего не забываю, так что, если что – рассчитывайте на меня, Глеб Иванович, я от своих обязательств не отказываюсь.
«Хоро-о-ош, – снова не смог не подумать Чапайкин о сидящем напротив него преступнике, – оч-чень хор-ро-о-ош…» – А вслух сказал: – Значит, снова у нас три вариантика, Гусар.
– Любопытно, товарищ генерал, – оживился Стефан, – я весь внимание.
– Ну, тогда внимайте, – спокойно ответил генерал-лейтенант и положил перед Томским листок с напечатанным текстом. – Ознакомьтесь с вариантом чистосердечного признания под номером первым, и лучше будет, если подпишете. Сумму только требуется уточнить. По моим сведениям, чуть меньше миллиона долларов. Это, если отсчитывать с библиотеки Тургенева, несколько первопечатных фолиантов. Ну и дальше, по годам и губерниям – список имеется отдельный. Не список даже, том небольшой. Потянет на том? Или я ошибаюсь?
Стефан не ответил. Он взял листок, быстро пробежал его глазами и положил обратно на стол. Так же спокойно и бесчувственно.
– Ошибаетесь, Глеб Иванович, нескольким поболе миллиона будет, а не меньше. – Он поднял в потолок глаза, задумчиво подвигал губами и окончательно не согласился: – Нет, все же не нескольким, а существенно больше одного миллиона долларов, товарищ генерал, много больше. – Тут же по-деловому поинтересовался: – Так, подписываю, допустим. Сумму уточняю. Дальше что? Кроме того, конечно, что вы дыру себе в мундире сверлите?
– А ничего. Валюту примем, дальше сам отберешь, кого будем брать, и поедешь себе вместе с липовой родней ихнюю кибуцу подымать, – он развел руками. – Все! Тебе – синагога, мне, как ты выразился, – дыра.
Стефан ненадолго задумался, снова без всякого выражения. Затем спросил:
– А мог бы я ознакомиться со вторым вариантом, прежде чем ответить на ваше предложение? Коль вы все так интересно излагаете?
– Ну конечно, голуба, – улыбнулся Чапайкин и снова запалил папиросу.
Томский вновь поморщился, почти не скрывая брезгливости, но на этот раз он даже не попытался рукой отогнать от себя дым, так как дым не успел пересечь еще линию стола и не достиг его ноздрей. Просто выразил неудовольствие.
«Ну и ну-у-у-у… – опять подумал Глеб Иваныч, в какой раз ловя себя на невольном восхищении собеседником. – Хоро-о-о-ош… Ну оч-чень хоро-о-ош…» И уточнил:
– Тут вообще-то ничего сложного по второму варианту. Причем опять выбирать тебе. – Он затянулся и на этот раз выдул в направлении Стефана не конус, а длинную дымную трубу. Глаза его при этом не улыбались, а приобрели, как и тогда, серо-стальной оттенок и налились прежней мутью. – Значит, дальше идем: чистуху не пишешь, денег не даешь. Что в остатке? – Он пожал плечами. – А то же самое, восемьдесят восьмая статья, доказанная, не сомневайся. По старым делам тоже наскребем кой-чего, по культурке, хоть и потеряли мы времени с тобой немало: там-сям натянем, люди помогут, – многозначительно кивнул за окно: – Сечешь, умник? – Стефан точно так же многозначительно и понятливо кивнул. – Плюс организация воровского сообщества, плюс в особых размерах. Ну и где-то там же измена Родине на подходе – рукой подать. Самая что ни на есть продуманная и циничная. Для этого у нас фильмы культурно снятые есть и неплохие фотографии. Интересуешься?
Стефан отрицательно мотнул головой:
– Я, Глеб Иваныч, больше считать люблю, чем смотреть, меньше память потом волнует. А что у нас на третье, кстати говоря?
– На третье? – Чапайкин разочарованно развел руками. – Не знаю, как и сказать даже, но все ж скажу, – он опять улыбнулся. – Но это на случай, если первое и второе тебя не заволнуют как надо, в том смысле, валютку ежели воротить не соберешься. Ну так вот. – Он почесал затылок. – Берем тогда Джокера, тебя выпускаем под пригляд, а в малину вашу эту вот маляву запускаем, подкрепленную показаниями Джокера, – он открыл ящик стола и выдернул из папки вербовочную расписку шестилетней давности. – Нормально?
– Нет, – жестко ответил Стефан и посмотрел генералу в глаза. – Не нормально!
– Вот и я так думаю, – усмехнулся Чапайкин, – что не нормально. Не нормально и не хорошо.
– А знаете, почему не хорошо? – поднял глаза Стефан.
