– Что вы хотите от меня?
– Прежде всего, – продолжил Люцифер, – я хочу помочь. Хочу избавить тебя от суда или отсрочить его день. Хочу, чтобы ты присоединился к нам. Пойми, сегодняшний суд станет для тебя последним. Никто не оправдает твоих поступков и грехов. У тебя нет ни малейшего шанса на спасение. Ты один и не сможешь противостоять им. Ты отправишься в ад, а я не могу допустить этого. Не могу допустить, чтобы такой ум так глупо пропал. А за что, в сущности, тебя судят? За то, что ты хороший адвокат? За то, что любишь хорошо одеться? За то, что не веришь никому, кроме себя? За то, что презираешь ничтожных людей? Тебя не оценили и никогда не оценят. Тебе пытаются показать, какую никчемную жизнь ты прожил. А ведь это не так. Ты борец за правду, поэтому нужен нам. Нужен, чтобы бороться. Чтобы не дать погибнуть тому, во имя чего жил. Я зову туда, где ты сможешь применить свою силу, знания. Я зову на борьбу. Бороться – наше призвание, неужели ты так просто сдашься? Только с нами ты найдешь себе применение. Все будут восхищаться твоим умением мыслить и находить выходы. Вокруг будут такие люди, защищать которых мечтает любой адвокат. Защищать от несправедливого и бессмысленного суда. И делать это ты будешь не в одиночку, а со мной и моей огромной армией.
– И кто же эти люди? – спросил я.
– Тебе нужны имена?
– Да. Хотелось бы в общих чертах представлять, с кем предстоит общаться в ближайшие несколько веков.
– С великими, гениальными людьми, – докуривая очередную сигарету, произнес он. – Нерон, Наполеон, Гитлер, Иван Грозный. Достаточно или продолжать? Разве это не прекрасно – быть адвокатом самого Гитлера?
– Я бы предпочел быть защитником Джордано Бруно или Жанны д'Арк.
– Они слабаки. Их давно прибрали к рукам твои сегодняшние судьи. Все слабаки достаются им. Мне же достаются сильнейшие и самые лучшие.
– Если вы считаете, что Гитлер находится в списке лучших представителей человечества, у нас разные представления о критериях оценки.
– Короче, – резко заговорил собеседник, – я предлагаю тебе выбор. Времени на размазывание соплей у меня нет. Оплакивать невинно убиенных – это не ко мне. Долго уговаривать не буду. Хочешь, чтобы тебя осудили, мешать не буду. Только, по-моему, ты не очень похож на жертву. Возможно, я ошибаюсь. Если собственная жизнь тебя не интересует, то отдайся в лапы суда. И уповай на его справедливость и гуманность. Последний раз спрашиваю: пойдешь со мной?
– В настоящий момент, – уклончиво начал я, – я не могу даже пошевелить пальцем ноги, не то что пойти.
– Это не проблема, было бы желание. Ты свободен. Свободен в выборе.
Почувствовав, что тело вновь меня слушается, я опустился на песок и задумался. Задумался о выборе и о подлинной свободе. Мне вспомнился Сартр, работа «Экзистенциализм – это гуманизм». Ее суть сводилась к тому, что любой осознанный выбор является свободным. Главное, чтобы этот выбор был честным, пусть даже и неправильным. Еще я вспомнил Фауста. Вот уж не думал, что окажусь на его месте.
– А могу я покурить? – спросил я. – Не курил целую вечность.
– Конечно! – радостно ответил он, протянув мне сигарету и спички.
– А что будет с моей семьей? – закурив, спросил я.
– Да плюнь на них. О чем ты думаешь? Тебя ждет больше, нежели семья. Со временем мы позаботимся и о них. Но пока об этом думать рано. Раз ты здесь, то семью уже вряд ли увидишь. Хотя, если останешься со мной – это вполне вероятно. А вот оставшись с Ним, забудь о семье. В преисподней свидания не предоставляются.
Я посмотрел на Говорова. Его лицо оставалось спокойным и светлым. Он продолжал молча наблюдать. Я понимал, что бесконечно затягивать с выбором не удастся и сейчас все зависит только от меня. Почему-то я очень обрадовался этому. Обрадовался, что, находясь между светом и тьмой, между добром и злом, могу все-таки сам что-то выбрать. И, независимо от последствий, это будет мой выбор, а не выбор Высших сил. Пусть у меня всего два варианта и ни один не сулит ничего хорошего, но я могу выбрать. Выбрать только одно решение. А это означает, что я не марионетка в чужих руках, а человек. Человек, выбирающий свой путь и не сложивший руки от предопределенности судьбы.
– Итак? – прервал мои размышления сидящий на песке человек.
– Ты ошибся! – уверенно произнес я. – Изыди!
В то же мгновение вихри песка закрутились перед глазами, превратив пустыню в огромный белый волчок, стремительно несущийся к неизвестному будущему.
Я снова стоял один и не мог ни говорить, ни двигаться. Ураган сменился чудовищной тишиной, от которой становилось страшно.
– Подсудимый! – послышался Его знакомый голос. – Вам предоставлено последнее слово. Мы не будем ждать вечно, пока ваши мысли начнут работать. Уже несколько минут по непонятным причинам я не слышу даже намека на мысль. Ваша голова молчит. Не знаю, как вам это удается, но прошу проснуться.
«Значит, Он не видел того, что происходило. Не слышал, о чем мы разговаривали. Ну что ж, тем лучше. По крайней мере, один раз в жизни я сделал что-то хорошее не напоказ. Сделал не для того, чтобы заметили и отблагодарили, а просто потому, что верю. Верю в Него, в Его доброту и любовь. И не жалею о своем выборе. Я не жду прощения, но хочу быть услышанным – возможно, в последний раз в жизни».
Сосредоточившись, я начал мысленно говорить:
– Уважаемый суд! Уважаемые господа присяжные заседатели!
Я прожил жизнь, не соблюдая Божьих законов. Я отрекся от Бога, не имея на это никакого права. Я уделял слишком много внимания собственной персоне и плевал на окружающих. Готов ответить за все свои поступки и не боюсь этого. Не знаю, какое меня ждет наказание, но, уверен, оно будет справедливым.
Перед вынесением вердикта хочу сказать следующее. Мне всего тридцать три, а я уже успел испытать счастье. Большое счастье! И если бы мне дали шанс прожить жизнь заново, вряд ли я стал бы что-то менять. После смерти дочери я действительно отвернулся от Бога. Моя вина в этом. Но я приложил все усилия, чтобы вернуться к Нему. В последнее время я многое понял. Еще не попав сюда, понял, что верю. Пусть из-за гордости и малодушия так и не сходил в церковь и не исповедался, но в душе обрел покой. Покой от осознания того, что Он любит меня. Любит и защищает мою семью. И, вопреки всему, что здесь сейчас происходит, я бесконечно благодарен Ему. Я не успел признаться в этом на земле и сожалею об этом. Сожалею о том, что только здесь понял, как Он нужен мне, только здесь и сейчас понял истинный смысл покаяния. Оказывается, это совсем не тяжело, а напротив, легко и радостно. Мне действительно захотелось измениться, но, не буду кривить душой, захотелось здесь, а не там. Там казалось, что я очень даже ничего. Трудно взглянуть на себя со стороны. Сколько раз, защищая преступников, я слышал, как в последнем слове они врут суду, что «все поняли, раскаялись и больше не будут совершать преступлений». Все эти слова направлены исключительно на смягчение наказания. Поэтому не буду следовать их примеру и скажу, что даже если мне будет предоставлен шанс вернуться, не обещаю стать праведником и уйти в монастырь. Единственное, что могу обещать, это попробовать измениться. Измениться в лучшую сторону и попытаться не заниматься больше самолюбованием.
Возможно я повторюсь, если скажу, что не боюсь за себя. Но я жутко боюсь за семью. Боюсь, как они будут без меня. Не знаю, хороший я человек или нет, но одно знаю точно: больше всех на свете я люблю жену и сына. Люблю настолько, что готов заплакать, как ребенок. Может, моя любовь эгоистична, но это любовь. Я готов отдать жизнь за то, чтобы у них все было хорошо. Далеко не каждому дано так любить. Не каждому суждено встретить в жизни свою истинную вторую половину. Мне же посчастливилось ее встретить, и я очень благодарен за это Богу. Любить и быть любимым – наивысшая ценность в жизни.
Если я имею право что-то просить, прошу об одном: сохранить жизнь моей семье. Не думаю, что они должны отвечать за мои грехи. Любое право исходит из того, что один человек не может быть в ответе за другого. Это было бы неправильно.
Спасибо, больше мне добавить нечего.
Я закрыл глаза и мысленно представил, как встаю на колени. Спокойно и сосредоточенно я стал читать единственную молитву, которую знал наизусть – «Отче наш». В седьмой раз читая молитву, на словах: «И не введи нас в искушение…» я услышал голос:
– Любимый, ты где витаешь? Вернись, ты мне так нужен!
Я открыл глаза. По иконостасу я понял, что нахожусь в храме, в котором крестили Вовку. Я стоял на белом полотенце, одетый в черный костюм и белую рубашку, в которых уходил утром. Рядом была Машка, в красивом, но скромном белом платье. Голова ее была покрыта фатой. Лицо излучало счастье. Я посмотрел перед собой. В этот момент священник, стоявший перед нами, поднял голову, и я увидел его лицо.
Это был Говоров. Посмотрев ему в глаза, я увидел, как он еле заметно подмигнул мне. Оглянувшись, я обнаружил очень трогательную картину. Прямо за нами стояли Мишка и Машина подруга Аленка. Чуть подальше – мои и Машины родители. Еще дальше – Платон, Катюша с мужем, Валерий Геннадьевич и Андрюха Макаров. Платон держал на руках Вовку, который пытался подергать его за бороду. Я понял, что участвую в обряде венчания.
