И вдруг он улыбнулся. Засмеялся! Захохотал! Довольно странное поведение для умирающего.
Он повернул голову ко мне. Его глаза блестели, и он сказал:
– Лучио, я всегда это знал.
Я тоже улыбнулся.
– Когда твои дети тебя недооценивают, а ведь ты мне как сын, это хорошо. Это делает их счастливее, – добавил он.
И сжал мою руку. Крепко. Я почувствовал, как силы покидают его. Напор его жизненной энергии ослабел, точно садовый шланг, когда перекрывают воду.
То были его последние слова.
Я снова обещаю себе не думать о смерти.
Ничего не выходит.
Худшее, что может произойти, – это когда ты выходишь купить газету и падаешь в обморок, а в кармане у тебя десять евро и ни одного документа. Уже несколько месяцев все было нормально, с того самого дня в бассейне я больше не падал в обморок. Позже мне рассказали, что произошло. Прохожий увидел, как я, точно мешок с картошкой, рухнул на тротуар. Я ударился головой и рукой, разбив бровь и локоть. «Скорая» отвезла меня в больницу, где я и очнулся примерно через час, когда родные уже забеспокоились. После того как я не вернулся домой через два часа, Паола обзвонила все больницы и отыскала меня. Доктор объяснил моей жене (она рассказала мне все, когда ей разрешили пройти в палату), что мне сделали томографию и что удар головой оказался несильным, сотрясения нет. Потом доктор тихонько сообщил, что у него есть плохие новости. Прилежный врач проверил не только голову, но и грудную клетку.
– Мне кажется, что у вашего мужа развитые метастазы в легких. Это лишь мое предположение, я ведь не онколог. Но я посчитал своим долгом вам сообщить.
Небрежный ответ Паолы шокирует доброго доктора.
– Спасибо, вы правильно поступили. Локоть в порядке, трещин нет?
– Нет.
Когда Паола изображает этот диалог, копируя высокий голос врача, я начинаю хохотать и тут же чувствую сильнейшую боль в печени. Болезнь идет своим чередом, становится тяжеловато. Уже и посмеяться нельзя.
Как утверждал французский писатель Николя де Шамфор: «Самый бездарно потерянный – тот день, который прошел без смеха».
Как точно сказано.
На ночь меня оставляют в больнице для наблюдения. Впервые мне приходится спать в больнице. Паола сидит в палате до тех пор, пока ее довольно грубо не выставляет за дверь усатая медсестра. Я остаюсь в компании других пациентов: старика с подвешенной ногой (каждые десять секунд он тяжело и громко вздыхает), мальчишки, который ударился головой, прыгая с забора, и молодого парня, который попал в аварию и получил несколько переломов. Отличная компания. По сравнению с ними я чувствую себя почти здоровым. Завтра я выйду отсюда на своих двоих и смогу отправиться на пробежку. Вздохи старика с подвешенной ногой мешают расслабиться, и я засыпаю нескоро. Мне так хочется вернуться назад, в тот день, когда я поцеловал синьору Морони. Сегодня я знаю, что этого бы не повторилось.
Много ли дней своей жизни вы помните? Дней, о которых бы вы могли рассказать через много, много лет? Особенных дней? Или обычных дней, за которые ничего примечательного не произошло, которые пролетают без счета?
Вторых куда больше, чем первых. Я ловлю себя на том, что помню не больше ста дней, заслуживающих упоминания, при этом еще 14 000 прошли незаметно. Из больницы я выхожу, задумавшись. Мне хочется, чтобы сегодняшний дней стал запоминающимся и смог встать вровень с тремя, о которых я поведал в начале. Я никогда не смог бы себе простить, если бы я умер за сорок дней до положенного срока, разбив голову о тротуар. Это стало своего рода звоночком: «Эй, Лучио! Ты думаешь, ты – властитель своей судьбы? Думаешь, у тебя впереди еще сорок дней жизни? Не факт, не факт…»
Возникает резонный вопрос: как сделать этот день особенным, что для этого нужно? Можно ли вот так с ходу придумать что-то такое, чтобы последующие двадцать четыре часа вырвались из обыденности и смогли занять свое место в хит-параде самых важных дней моей жизни?
Ответ отрицательный.
Прокрутив в голове все особенные дни моей жизни, я понимаю, что особенными они были именно потому, что происходило что-то незапланированное, неожиданное: у Лоренцо выпал зуб, Паола впервые меня поцеловала, бабушка крепко обняла меня, когда я впервые собирался в поход с группой скаутов, я получил хорошую оценку по математике, потому что удачно списал, а еще мы с Коррадо и Умберто поехали во Флоренцию и припарковались на площади на ночь, а утром проснулись посреди шумного рынка… Была еще нежданная вечеринка, которую устроила Паола в честь моего тридцатипятилетия. Все эти мелочи – настоящая суть моей жизни. Так что я принимаю решение ничего специально не придумывать, а позволить жизни самой удивить меня. Я звоню Массимилиано и рассказываю ему о том, как ужинал с Джанандреа. Он говорит, что давно уже все знал. Он соглашается, что наш депрессивный друг нуждается в помощи и поддержке. В связи с этим он решил предложить ему стать помощником в магазине в свободное от работы время.
– Если клиент придет и обнаружит в магазине двух собеседников, это же лучше?
Мне кажется, это отличная идея. Так Джанандреа немного вылезет из своего кокона.
Я кладу трубку, и день незаметно течет сквозь пальцы. Вот уже и вечер. Я прихожу домой из бассейна, открываю дверь и вижу Еву, которая сидит на столе в гостиной и корпит над домашней работой, задрав ноги вверх. Она оборачивается и широко раскрывает голубые глаза мне навстречу. Она улыбается.
– Мяу, папа!
Нежданная радость отгоняет от меня все недуги.
Сегодня особенный день!
Когда дверь магазинчика распахивается и я вижу Джанандреа, рот сам по себе растягивается в улыбку.
– Массимилиано скоро будет, садись.
Он говорит, что с сегодняшнего утра приступил к работе. Массимилиано предложил ему половину выручки, не считая возможных расходов. Довольно щедрое предложение, перед которым наш многорогий портной не смог устоять. Он все равно каждый день торчал в магазине, и Массимилиано, посчитав, что дело уже достаточно успешно, решил, что пора нанять помощника, чтобы самому хоть немного отдыхать и время от времени отлучаться.
– Рад, что теперь ты в деле, – говорю я.
– Не то чтобы это настоящая работа, я просто помогаю другу в свободное время. Мне кажется, я могу давать людям стоящие советы.
Я не спорю.
– Чаю хочешь? – предлагаю я.
Через десять минут мы уже восседаем в кресле, как две бодренькие старушки из Новой Англии, и прихлебываем пуэр, слегка отдающий влажной землей. На этот раз пришла моя очередь исповедаться. Я рассказываю, что две трети моих последних ста дней уже позади и что в целом я доволен тем, как они проходят. Несколько раз были моменты безраздельного счастья, были и часы глубокой печали. Много, много разных чувств. Как на американских горках.
– И что, неужели надежды нет?
– К сожалению, нет, – отвечаю я. – Все врачи в один голос твердят, что дальше будет только хуже. Головокружительное падение и физическая деградация, больше ничего.
Я и сам удивляюсь, что говорю о своей болезни так отстраненно, как будто меня это не касается. Еще два месяца назад я бы не смог так легко об этом говорить, но теперь свыкся. Я не то чтобы смирился, но как-то привык. Люди ко всему привыкают, так заложено природой.
– Сыграем в настольный футбол? – предлагаю я. – Ты еще должен отыграться.
Он радостно соглашается. Я беру итальянцев, он расставляет на поле зелено-золотистых бразильцев. Классическая и вполне современная дуэль.
Несколько ходов, и я уже выигрываю 2:0. На этот раз Джанандреа играет не хуже: внимательно и технично, но (уж простите, если я слишком много о себе воображаю) мое мастерство не переплюнешь – я игрок экстра-класса. За всю карьеру я проиграл лишь дважды. В первый раз – Аттилио Морелли, юному негодяю, который ходил в школу рядом с моим лицеем, второй раз – Коррадо, везение которого в тот раз было настолько невероятным, что его победу можно поставить под сомнение. Сегодня я не особенно напрягаюсь, но побеждаю 5:2. Мы обменивается рукопожатиями, и тут возвращается Массимилиано.
– Ты что, всех клиентов решил перехватить? – с улыбкой укоряет он Джанандреа. – Кто победил?
– Лучио, – отвечает наш хмурый друг. – Не знаю, почему он не играет профессионально.
Мы не успеваем обсудить нашу игру, потому что в двери появляется новая клиентка: сорокалетняя женщина, явно работающая в офисе, у которой «я в стрессе» словно написано на лбу. Она видит трех мужчин, сгрудившихся вокруг настольного футбола, и явно готова ретироваться.
– Извините, я зашла посмотреть, что здесь продается. Интересная вывеска.
– Мы продаем разговоры, синьора. Хотите чаю? Или мяты заварить?
