— Увы.
Ипполит опять заныл.
— Принеси-ка еще одну бутылочку фифрыловки того года, когда Ив-Альберт Транат выиграл Главный Приз Весенника.
— Ты нас угощаешь, — сказал Спиракуль.
— Охотно. Таких верных клиентов, как вы. И потом, я тоже могу сделать так, что пойдет дождь. Но из вина, ха-ха. Вызвать дождь из вина, ха-ха-ха.
Он опять полез на чердак, опять плюхнулся при спуске и успел подплыть со стаканом в вытянутой руке в тот момент, когда клиенты откупорили бутылку. Чокнулись. Бутылка опорожнилась. За окном продолжался ливень.
— Даже непонятно, как и почему это могло бы закончиться, — сказал трактирщик.
— Все имеет конец, — сказал Квостоган без особого убеждения.
— Так только говорят, — сказал трактирщик. — Для утешения.
Они вздохнули.
Зевнул карп[142]. Дежурный поваренок замечтался, и вода поднялась на несколько сантиметров. Рык Ипполита вернул его к насосу.
Спиракуль, подмигнув Квостогану, обратился к Ипполиту:
— А ты умеешь плавать?
— Кто? Я?
Трактирщик обалдел.
— Во пройдоха! — сказал Квостоган с многозначительным видом. — Скрытничает.
Клиенты веселились вовсю, а трактирщик начал мрачнеть.
— Да объясните же, если хотите, чтобы я посмеялся вместе с вами.
— Не злись.
— Так ты не умеешь плавать?
— Оставьте меня в покое.
— Ха-ха, так, значит, ты не умеешь плавать?
— Чего ржете-то?
— Да так, ничего, — ответил Спиракуль.
— Говорят, она собирается искупаться, — объявил Квостоган.
— И ты мог бы искупаться вместе с ней, — добавил Спиракуль.
— Говорят, она собирается искупаться публично, — сказал Квостоган.
— Теперь, когда больше нет кино, она устроит нам представление, но только нам одним, родимогородцам; так вот, она собирается искупаться.
— Да, — сказал Квостоган, — в яме, которую копают на Центральной Площади.
— Она будет плавать, — сказал Спиракуль.
Ипполит блаженно разинул рот. Покраснел.
— То, что я сейчас спрошу, не совсем прилично, — сказал он, — даже несколько разнузданно, но, в общем, это ж между нами ж, мужиками ж, говоря.
— Ну, — сказали клиенты.
— Как она собирается плавать? — спросил трактирщик.
— Как это «как»?
— Я имел в виду… гм, то, что я сейчас выскажу, несколько распутно, но это ж между нами ж…
— Рожай скорее, — не выдержал Спиракуль.
— Она будет плавать в одежде?
На этом беседа попала в некий затор. Альберих снова перестал активизировать потоповыкачивающий насос. По лестнице неловко спустился выводок раков. Из воды выпрыгнула форель. Всколыхнулся остролист.
Клиенты замялись.
— Так как? — тихо спросил Ипполит.
— Мы об этом как-то не думали, — прошептали клиенты.
Ипполит не унимался:
— Подобные вещи требуют, чтобы о них подумали; дама собирается плавать у всех на глазах.
Он сглотнул слюну и заорал по поводу повышения уровня воды.
Поваренок оторвался от премудостей Весенника и бросился за работу.
Почесывая органы, Спиракуль заплатил за бутылку фифрыловки. Квостоган утер нос ладонью. После чего, натянув сапоги, оба вышли.
Три раза позвонили, три раза подождали, потом позвонили в четвертый раз.
— Это Лё Бе-уй, — сказал Зострил. — Я открою.
Присутствующие сжали ягодицы, опасаясь, что сейчас войдет городской страж Штобсдел, мэрский доносчик. Трясущийся Зострил отодвинул задвижку; упала защелка, и вошел нотариус. Все облегченно вздохнули и заговорили о том о сем.
— Дождь идет, — сказал Лё Бестолкуй, вводя остальных в курс дела.
Он отряхнулся и поставил свой зонт в угол.
— Смотри-ка, — сказал Зострил.
— Что?
Зострил указал на приспособление.
— Это? — спросил Лё Бестолкуй.
— Да.
Чтобы поприветствовать вошедшего переведателя (персонажа значительного), присутствующие спираторы[143] встали и теперь продолжали стоять, безмолвно взирая на устройство.
— Так что? — спросил Лё Бестолкуй.
— Зонт, — ответил Зострил.
— И что?
— Зонт, — сказал Зострил, потому что это действительно был зонт.
Похоже, его замечание вызвало раздражение у вошедшего (мужчины сурового). Но он взял себя в руки.
— Здравствуйте, друзья, — обратился он к спираторам. — Это? Да! Зонт. Я конфисковал его у своей племянницы. Подарок какого-то шалопая.
— Куплено у Мандаса? — спросил Капустнер.
— Наверняка.
— Все же довольно практичная штука, — сказал Лё Бестолкуй.
Присутствующие были слегка поражены, но спорить не стали бикоз оф[144] почтения к этому сэру. Все сели.
— Да, — продолжил Лё Бестолкуй, — практичная, приходится с этим согласиться. Разумеется, я не одобряю подобную экипировку применительно к девушкам, но, полагаю, что ее можно простить зрелому мужчине. Смотрите: я почти не вымок! Только штаны внизу.
Он встал, чтобы продемонстрировать. И действительно, штаны внизу были мокрые.
— Ну и конечно, туфли, — добавил он.
И сел.
— Похоже, он у вас поменьше, чем у мэра, — заметил расстроенный Зострил.
Он не любил всю эту импортасину, благодаря которой его курент[145] Мандас явно жировал.
— Дамам, — объяснил Лё Бестолкуй, — полагается модель меньшего размера.
— Поговорим о чем-нибудь другом, — недовольно пробурчал Сенперт.
— Нам предстоит обсудить определенное количество вопросов, — объявил Капустнёр, не имевший о предстоящем обсуждении ни малейшего представления.
— За работу, — сказал Роскийи.
— За работу, — сказал Мазьё.
— За работу, — сказал Мачут.
С зонта переведателя текло как из душа. Взбадривая себя репликами, заседающие пытались воодушевиться.
— Рассмотрим вопросы по порядку, — громогласно начал Зострил.
Все замолчали и послушали, как еще сильнее забарабанило в ставни.
— Не похоже, что это скоро прекратится, — сказал кто-то.
Все согласились.
Снаружи продолжало лить.
— Рассмотрим вопросы по порядку, — сповторядничал Зострил.
— Ах да! — вспомнил Лё Бестолкуй. — Еще одна маленькая деталь перед тем, как начать. Не могу не отметить, что я прибыл последним. Следовательно, я опоздал и прошу меня простить.
— Ничего, — сказал Зострил, — ничего.
Все подумали: ну и зануда! но бикоз офф почтения заткнулись.
— Приступим, — сказал Мачут.
— Думаю, — приступил Зострил, — никто из присутствующих не будет оспаривать: поступила новая информация.
— Неужели это правда? — спросил Роскийи.
— Сначала следует все проверить, — сказал Сенперт.
— Об этом говорит весь город, — сказал Мазьё.
— Это еще ни о чем не говорит, — сказал Роскийи.
— Я — не в курсе, — сказал Мачут.
— Не делай вид, будто не знаешь, — сказал Сенперт.
— Вы знаете не хуже нас, — сказал Зострил.
— Невозможно обсуждать намеками, — сказал Мачут.
— Я тоже так думаю, — сказал Роскийи.
— Мы в тесном мужском кругу, — сказал Сенперт.
— И мы знаем, о чем идет речь, — сказал Зострил.
— Я — нет, — сказал Мачут.
— Мы когда-нибудь прекратим лицемерить или нет?
— Это вы меня имеете в виду? — спросил Мачут.
— Не надо нервничать, — сказал Сенперт.
— Все же следует знать, чего придерживаться, — сказал Роскийи.
— Об этом говорит весь город, — сказал Мазьё.
— Неужели это правда? — сказал Роскийи.
— Что? — спросил Мачут.
— То, что говорит колбасник, — сказал Мазьё.
— Давайте поскорее кончим, — сказал Зострил.
— Или скорее начнем, — сказал Сенперт.
— Что? — спросил Мачут.
— Обсуждение самого животрепещущего, — сказал Мазьё.
— Только без скабрезностей, — сказал Роскийи.
— Без чего? — сказал Мазьё.
— Мы теряем время, — сказал Зострил.
Лё Бестолкуй трижды постучал ладонью сухо как документально бумажно папирусно при актах в пергаменте на смерть при наследстве с глубокими морщинами словно время тайных кодов для обогащения ради агоний с пиявками и большой денежкой в сейфе закрытом на ключ и спрятанном в чулке что штопан лавандой и меж скукоженных пальцев на ногах у мумий мумий мумий.
— Мы, — сказал он, — так никогда ни до чего не договоримся, если я не вмешаюсь.
— С зонтом, — сказал Зострил.
— Что?
— Да: если вы не вмешаетесь с зонтом.
— Речь не о зонте, — сказал Роскийи.
— А о чем? — спросил Мачут. — Я — не в курсе.
— Нет, мы никогда не кончим, — сказал Зострил.
— Или скорее, мы никогда не начнем.
— Что именно?
— Обсуждать самое животрепещущее.
— Только без скабрезностей, — сказал Роскийи.
