Расстроилась тамада, да и напилась до полного изумления, впятером потом грузили бесчувственное тело в машину. Но тётка оказалась крепкой, уже в салоне автомобиля, глаз не открывая, процитировала, всё-таки, гадкий стишок:
Секс приходит и уходит,
И вокруг – пустыня вновь…
Как мне все-таки противна
Та случайная любовь…
И печально всё фатально,
И без близости нельзя…
А поможет вам, канальи,
Только крепкая семья!
А у Михася, очень похоже, были какие-то насквозь неправильные намерения. Стал он открывать очередную бутылку с шампанским, пробка-то, вылетев из бутылочного горлышка, сначала попала в потолок, затем отскочила в пустую тарелку, а оттуда – прямо Мишке в глаз. Синяк образовался нешуточный, красивый, тёмно-фиолетовый.
– Бог-то он – не фраер! – мстительно ухмыльнулся Серый. – Шельму завсегда распознает и отметит…
В конце вечера пьяненькие гости – по дурацкой русской традиции – задумали украсть невесту. Но даже до вестибюля, дурики, не успели довести. Гарик это подлый манёвр засёк сразу же, да и бросился – прямо через стеклянную дверь – спасать юную жену. Дверь – вдребезги, а Гарику – хоть бы хны, даже не поцарапался. Знай наших!
А свадьба Серого и Ирины прошла в интуристовском кабаке. Помните – у Максима Леонидова?
Официанты из «Садко» спокойно едут домой,
И в их багажниках трясутся рюкзаки со жратвой.
Они не курят натощак,
И за плечами у них филфак,
И, даже, ГИТИС…
Вот, в этом самом «Садко» они и сыграли свадьбу. Официанты, действительно, были до отвращения лощёными и угодливыми, буквально стелились перед клиентами. Противно, даже, иногда становилось, так и хотелось – заехать от души в сытую морду…
И ещё дедушка туалетный всех неприятно поразил. То бишь, в мужском сортире стоял – навытяжку – бравый старикан в форме военной парадного образца, колонка орденская – до пупа, отдельно – на лацкане пиджака – красовались два ордена Красной Звезды. Орденоносный дедок перед каждым посетителем вежливо распахивал кабинку, и – на английском языке – предлагал рулончик туалетной бумаги.
– Гадость страшная, на! – прокомментировал Михась. – А эти иностранцы ещё и ухмыляются, на, уроды! Ничего-ничего, на, я сейчас гранёный стакан-то накачу, на! Посчитаемся, на, за дедушку…
В ресторане было два зала, большой предназначался для дорогих заграничных гостей, а тот, что поменьше – для отечественной публики. В маленьком зале играла магнитофонная музыка, то есть, мелодии и ритмы зарубежной эстрады. А в зале для иностранцев звучала музыка живая – целый оркестр русских народных инструментов старательно наяривал, одних только ложечников было человек восемь-десять. К концу вечера Сергей заметил, что многие иностранцы переместились в маленький зал, где увлечённо дёргались под привычную музыку. А русские, наоборот, оказались в большом зале: жались себе по стеночкам и очень внимательно слушали родимые народные песни, тихонько роняя пьяные слезинки…
Улучив минутку, Серый с женой отошли в сторону, вскрыли дарёные конверты и тщательно сосчитали деньги, находившиеся в этих конвертах. Как раз хватило, чтобы рассчитаться с долгами. Свадьбу-то они праздновали, в основном, на заёмные финансовые средства, которые предстояло вернуть в самое ближайшее время…
В конце вечера Михась с Банкиным, всё же, учудили: подрались-таки с парочкой иностранцев, которые нагло насмехались над нашим туалетным дедом-орденоносцем. Генка на утро подарил Серому модную бейсболку, храбро отнятую у заграничного козла. Хорошая была бейсболка, много лет потом Сергей в ней рыбачил. А года три назад выехал он на утренней зорьке проверять жерлицы, а на одной из них щука сидела крупная – килограмм на семь с половиной. Завозился Серый, повернулся неуклюже, лодка и перевернулась. Серый, конечно же, выплыл, а, вот, кепка – утонула…
Через два года после свадьбы – как и планировали – у Сергея и Ирины родилась дочка, ещё через полтора – сынишка. Тоже в плановом порядке.
Большие уже оба, учатся в разных институтах. Но не в Горном. Не в чести сегодня геологические профессии. Да, и Горный, он нынче иной. И не институт вовсе, а Академия. Или, даже, Университет?
Два года назад «эртэшники» собирались на встречу выпускников, прошлись по родным аудиториям.
– Евроремонт кругом, блин недопеченный! – громко и раздражённо комментировал Банкин. – Телевизоры стоят в коридорах, по ним ТНТ показывает «Дом –2». Студенты, жадно поедая гамбургеры, с интересом наблюдают за этой хренью…. Даже слов приличных не подобрать! Вашу мать!
В стенах, что отделяли учебные аудитории от коридоров, были сделаны (выдолблены, вырезаны?) широкие окошки.
– А как же, на, теперь на задней парте, на, в секу дуться? Или, к примеру, в буру? – возмутился Михась. – Сексотские, на, эти стёклышки! Не, в наши времена, свободы, на, было гораздо больше …
Кто-то может спросить: – «А как же романтика и вздохи при луне? Где стихи, посвящённые любимой?».
И стихи были, правда, уже потом, после свадьбы и рождения детей – как признание правильности произошедшего:
Серые глаза моей любимой
За прозрачным, тоненьким стеклом.
Звёзды в вальсе медленном, старинном
Кружатся, сверкая серебром.
Кружатся и грустно пропадают
В облаках слоистых серой мгле.
Так снежинки крохотные тают
На горячей девичьей руке.
Тоненькая розовая нитка
На востоке, в тёмных небесах,
Теплится – как робкая улыбка
На карминных, маленьких губах.
Нежность волн зелёного прибоя.
Нежность плеч под блузкой голубой.
Песенку, рождённую весною,
Напевает ветер молодой.
А поёт он – о капризах светлых,
О причудах, коим нет конца.
Месяц в небе бледный, чуть заметный,
Словно абрис милого лица.
А над ним, без устали кружа,
Словно убегая от погони,
Носятся два маленьких стрижа —
Тонкие, взлетающие брови.
Имя нежное, что прочих всех нежней,
Так же – как и я – в тебя влюблённый,
Просвистал бродяга соловей.
И замолк, тем звуком поражённый.
Новый день спускается на землю.
Тишина купается в реке.
Не дыша, Вселенная вся внемлет
Этому рассвету о тебе…
Байка двадцать первая
Вьетнамские странности
Серому нравилась его работа: проектировать, изготавливать, а потом и испытывать буровые алмазные коронки. Нравилась именно тем, что он сам, лично, принимал непосредственное участие во всех ключевых этапах: от нуля – до сдачи готового изделия Государственной комиссии.
Первым делом выполняешь необходимые расчёты, чертишь кучу чертежей, относишь в мастерскую, через недельку забираешь у токарей стальные корпуса и графитовые пресс-формы, расклеиваешь в формах мелкие технические алмазы, засыпаешь металлосодержащим порошком, прессуешь, относишь к тигельным печам.… Потом, когда буровые коронки окончательно готовы, забрасываешь их в старенький казённый рюкзак и уезжаешь на полевые испытания. Чукотка, Камчатка, Восточная Сибирь…. Короче говоря, романтика полная, блеск и красота…
Но, как всем известно, хорошее – рано или поздно – всегда заканчивается. Только Серый приступил к написанию кандидатской диссертации, как в страну пожаловала она, Перестройка…
Как-то совсем незаметно российская геологическая отрасль пришла в упадок, одна за другой закрывались геолого-разведывательные партии, а на их месте открывались партии иные – политические. Зарплату задерживали уже регулярно: сперва – на неделю-другую, потом – на месяц-другой. А тут ещё Ельцин с Гайдаром отпустили цены. Тяжёлые настали времена, безденежные, голодные….
Встретил Серый с семьёй – за скромным столом – Новый 1992-ой год, и всерьёз задумался о смене профессии: жену с двумя детишками кормить-одевать надо, никуда не денешься. Думал, думал, да только ничего дельного не приходило в голову. Ну, нашёл небольшую халтуру – по ночам разгружать выгоны со всякой разностью на железнодорожной станции Балтийская. Только не способствовали эти копейки, заработанные солёным потом, кардинальному улучшению ситуации: попробуй, догони инфляцию, безудержно летящую вперёд – на крыльях безграничной свободы…
В самом конце мая месяца 1992-го года, ранним утром, раздался совершенно неожиданный телефонный звонок, беспокоил полковник Мясницкий, бывший когда-то Начальником военной кафедры ЛГИ:
– Здравствуй, Серёжа! Помнишь меня, не забыл? – вежливо поздоровался полковник, после чего поинтересовался: – Нет ли, лейтенант запаса, желания Родине послужить? Задатки к воинской службе у тебя всегда были неплохие. Так, как?
Серый ответил честно и откровенно:
– Я бы с радостью, Иван Савельевич. Честное слово! Но нынешние обстоятельства этому совершенно не способствуют. Вы же, наверное, понимаете: жена, маленькие дети, хроническое безденежье. Так что, извините…
