Он поднялся к ходункам. Когда придет сменщик, надо будет уйти, а то получится глупо, будто Тур ему не доверяет. К тому же, ему захотелось в туалет. Можно было бы воспользоваться уличным сортиром, он постоял, обдумывая эту мысль, но потом решил, что сначала надо найти швабру, чтобы оттолкнуть в глубине дыры пустые бутылки в угол. Но уже от одной этой мысли он покрылся холодным потом. Нет, пускай снова будет биотуалет.
Он так устал, что, водрузив пятую точку на пластиковое сиденье и кладовке, почувствовал неподдельную тошноту. Маргидо убрал старую одежду из помещения. Дверь приходилось держать открытой, чтобы оставлять за ней ходунки.
Он зажмурил глаза и расслабился. Он был в свинарнике у Сири, сегодня он будет крепко спать. А еще хорошо опорожнить кишечник, Марит Бонсет вкусно готовила, он наверняка растолстеет при этой спокойной сытой жизни. Сегодня она говорила, что собирается в следующий приезд испечь пирог.
Тут он услышал шум машины и навострил слух. Это не Марит Бонсет. И не сменщик, у того грохочущая машина на огромных колесах. Рустад? Нет, он бы сперва позвонил. И не Маргидо. Чужая машина. А он сидит на горшке на обозрении входящего.
Он поспешил оторвать туалетной бумаги, уронил рулон на пол, тот закатился под больную ногу, лежащую бревном. Повернулся, чтобы ухватить рулон, и упал. Упал вместе с биотуалетом на бок, все опрокинулось, вокруг него и под ним текло что-то холодное и вязкое, он ухватился за ходунки, но больная нога мешалась. Он приподнялся на локте из вонючей лужи, и когда дверь открылась, он так и лежал и умирал от стыда. Он закрыл глаза, услышал, как кто-то охнул, открыл глаза.
— Ты?
— Господи! — воскликнула Турюнн. — Что ты тут делаешь?
Он пришел в себя, представил себе, в каком виде она его застала, и крикнул:
— Выйди!
Забарахтался, попытался прикрыть дверь, но там стояли ходунки, при каждом движении рукой и здоровым коленом он скользил.
— Выйди! Я сказал!
— Но я должна тебе помочь…
Она сделала несколько шагов к коридору, но не зашла в него.
— Выйди и позвони Марит Бонсет! Она приедет. Только не ты.
Она скрылась, но входная дверь осталась открытой. Турюнн крикнула:
— У меня нет ее номера!
Он услышал слезы в ее голосе, но сейчас ему было все равно. Ему нужна помощь.
— Позвони тогда в справочное!
— Но почему… что здесь происходит? — сказал отец.
Он стоял наверху лестницы и смотрел вниз, с выпученными глазами и разинутым ртом без челюстей. Волосы топорщились пучками.
— Иди ложись! Тебе здесь нечего делать!
— Дерьмо повсюду… Ты что, упал?
— Да, ты что не видишь сам, черт возьми, что я упал! Иди ложись, я сказал!
Отец скрылся, он услышал голос Турюнн с крыльца:
— Нет, мне не нужно записывать номер, просто соедините меня с ней.
— Да уж, чего только не сделаешь за деньги, — сказал Эрленд. Он сидел с головой манекена на коленях и низко опущенной настольной лампой, тонкими чернилами рисуя черные точечки на скулах манекена. На левом ухе у него висел наушник, он разговаривал с Турюнн по телефону. Он чувствовал себя крайне нелепо, разрисовывая щетину на пластике. Он объяснил Турюнн, к чему это занятие, в деталях рассказал ей об идее с грабительской витриной и о том, что владелец ювелирного магазина просто в истерике от нетерпения, поскольку есть большой шанс, что крупная газета напишет об этом статью. А это — колоссальная бесплатная реклама. Но Турюнн, казалось, была совершенно равнодушна и отвечала только «да» и «нет».
Она приехала на Несхов два дня назад, совершенно неожиданно. Когда он спросил, как там обстоят дела, она отвечала уклончиво, говорила, что по ее приезде случился небольшой инцидент, о котором она не в силах рассказывать подробно.
— Он ходит на костылях?
Ну да, с ходунками, а сегодня она возила его в больницу на перевязку, что было тяжко, поскольку ему пришлось сидеть поперек заднего сидения с загипсованной ногой. Сейчас он отдыхает. Она надеется, он будет добрее, когда проснется.
— Он что, поднимается до своей кровати на втором этаже?
Нет, спит на раскладушке в гостиной, а в кладовке в прихожей у него стоит биотуалет. Но больше она не хочет говорить об отце, лучше о крысах. Дератизаторы обнаружили разбросанные повсюду крысиные гнезда и собираются перекрыть стены пластиком и изоляционной пеной, чтобы вытравить их газом.
— Значит, дитя природы полностью вычеркнуто из жизни?
Кристер? Да, вычеркнут. Он звонил непрерывно, но она не отвечала. И даже не открывала ту уйму смсок, которыми он ее забомбил, просто удаляла, не читая.
— И тебя, Турюнн, не впечатлила такая осада? Это похоже на настоящую любовь, пусть даже он и собирается стать отцом.
Ах, как же ему хотелось рассказать Турюнн о том, что, вероятно, вот-вот произойдет между ними с Крюмме и дамами, но он поклялся Крюмме. Поклялся. Что это обсуждается только между ними, хотя сам он был готов делиться новостью с каждым встречным, просто ради того, чтобы услышать еще чье-то мнение. Тем не менее, он понимал аргументы Крюмме: выбор надо делать самим, и решение должно быть принято исключительно на основе его собственных чувств. После первого обеда с Юттой и Лиззи все четверо обдумывали будущее решение.
Крюмме приготовил неземной вкусноты свинину с тушеной капустой, которую они запивали огромным количеством красного вина, обсуждая при этом разные сценарии будущей семейной жизни. Эрленд испытал невероятное облегчение оттого, что остальные трое тоже серьезно сомневались, он поначалу боялся, что будет единственным тормозящим процесс скептиком. Но и Крюмме, и дамы все поворачивали предмет обсуждения так и эдак, рассматривали его с разных сторон. Что случится, если пары разойдутся, что случится при смерти одного из них, кто будет отцом, кто будет матерью. Ютта утверждала, что Крюмме — красивый мужчина, если только отвлечься от его шарообразности, которая состояла исключительно из жира, а Крюмме с энтузиазмом нарыл где-то потертую фотографию себя в молодости. На ней, по мнению Эрленда, он и в самом деле был красив. А Крюмме привлекал тот факт, что Эрленд был гражданином Норвегии, а это даст ребенку в будущем возможность выбора. Тогда Эрленд предложил им с Крюмме смешать свой эликсир в кофейной чашке, чтобы никто не знал, кто в результате получится отцом, но никто не воспринял этого всерьез. Ему же самому идея показалась превосходной, он воочию представил себе, как их с Крюмме сперматозоиды бегут наперегонки, и побеждает сильнейший. И таким образом выбор предоставляется биологии. Но остальные лишь засмеялись.
Эх, если бы только он мог рассказать все это Турюнн! Но сегодня вечером они с Крюмме обедают у дам, где продолжат обсуждение. Он предвкушал эту встречу. Изначальную панику он приписывал одолевавшим его предрассудкам, что, мол, он один будет отвечать за ребенка. Но ведь все было не так! Их было четверо! В два раза больше, чем обычных родителей! Они все равно смогут путешествовать, и у них будет масса свободного времени, просто гениально! Он вовсе не должен в одиночестве заниматься ребенком. Имея скидку в «Бенеттоне», он уже мысленно закупался самой красивой одежкой и планировал интерьеры детской в обеих квартирах. Он предполагал, что ему позволят оформить детскую и у Лиззи с Юттой, поскольку отцом, вероятно, все-таки будет он, если, конечно, из всей затеи что-нибудь выйдет.
— А ты не хочешь все-таки поговорить с Кристером? Хотя бы послушать, что он скажет? Может быть, эта досточтимая мамаша уже вышла из игры? — предложил он.
Но дело было не в этом, а в его реакции в тот вечер, которую она ему уже описала. К тому же, она медленно осознавала, что Кристер все-таки не ее тип. У него было так много странных представлений о жизни.
— Например, каких?
Например, о геях, ответила она.
Он сдержался, сделал вид, что встал за чем-то. Еще не хватало Турюнн сражаться за него, и уж точно не с парнем, которому необходимо спать на оленьих шкурах под открытым небом, чтобы чувствовать себя мужчиной. Такое сражение уже заранее будет проиграно.
— Странные представления бывают у многих, Турюнн, — сказал он, как ему показалось, спокойным и почти равнодушным тоном. — К ним надо просто привыкнуть. Хотя, конечно, хотелось бы обойтись без них. Нет, я тебе ничего не говорил! Я так не думаю, будто это причина… У тебя своя жизнь, дорогая племяшка.
Не стоит так волноваться, она его прекрасно поняла и вообще-то думала точно так же, что непросто иметь рядом человека с такими предрассудками.
— А что если он вдруг окажется у дверей Несхова? Как Крюмме?
Никогда, ему не уехать от собак.
— Ты же уехала от всего…
Это совсем другое дело, призналась она. Хуже всего были протесты матери, она была вне себя. Турюнн настроила для матери отдельный звонок на мобильном. Песенка «Аббы» «Мамма миа»…
