Слово fomicatio, «блуд», отсылает нас в сводчатые залы борделей античного Рима. Античного, но вечно постыдного.
Это слово следовало бы перевести как узаконенная проституция.
Есть латинская пословица, которую дважды цитирует епископ Генуэзский: «Браком полнится земля. Девственностью полнится рай». (Nuptiae terram implent, virginitas paradisum.)
Элоиза писала: «Названию „супруга“ я бы предпочла слово „любовница“. Мне хочется употребить грубое слово „разврат“ (fomicatio), когда я говорю о жаре желания (libidinis ardor), которое я испытывала к тебе». (Переписка Абеляра и Элоизы, 48.)
*
В 1200 году, в Бургундии, госпожа де Вержи будет одинаково ненавидеть как этот старинный куртуазный способ любить, так и архаическую концепцию хищной греческой колдуньи, согласно которой любовь состоит в разделении тайны. Госпожа де Вержи требовала: 1) чтобы ее любовник молчал и 2) чтобы объятия происходили втайне (тайный союз), втайне от всех, чтобы это было спонтанное, молчаливое соглашение, антиобщественный скорее, чем асоциальный сговор, без единого слова, без единого признания.
Исполненное страсти одиночество.
Qui non celat amare non potest. Кто не умеет таить, не умеет любить.
Одновременно сообщается между собой нечто не принадлежащее двоим, и нечто другое, что не принадлежит ни одному. Мне неудержимо хочется опять и опять приводить пример, не покидающий этих страниц и постепенно сгустившийся в моем сердце, как чувство вины, спустя тридцать лет, вопреки смерти; что-то заставляет меня переживать опять и опять то, что я пережил, толковать малейшее действие Неми, пытаясь хоть как-то приблизиться к тому, что я переживал с ней, что мы переживали вместе, но чего я тогда еще не понимал как следует; все это доказывает, что мы с ней дарили друг другу нечто в этом роде, не поддающееся определению.
Это сложно объяснить: то, чего я не совершал, чего объятие не удовлетворяло (не отзывалось в душе), то, чего я не завершил, отдается теперь болью в сексуальной сфере и в сфере памяти. Вот именно, в памяти: дело, наверно, в парадоксальнейшем характере памяти, объясняющем ее страдания, ожидание, боль. Что-то неизбежно переходит от одного полюса к другому и тянется к обоим — то, чего невозможно избежать (возвратное движение лососей, которые нерестятся там, где нерестились их родители).
Зачастую это мании предков, прокладывающие пути тому, что нам предстоит пережить.
Мы изумляемся, подмечая это в наших поступках.
Что до музыки во мне — здесь то же самое. Уроки, которые я получил, привнесли в меня что-то такое, чего раньше не было, и Неми вложила мне это в голову, основываясь на своем музыкальном опыте (Цирцея тоже слыла музыкантшей). Но любовь повергла нас обоих в нечто общее, что не проистекало ни из одного из полюсов тех бесконечно наполненных отношений, в которых мы неожиданно оказались.
(Никакого возвращения долгов. Никакой справедливости.)
*
Аргумент IV. Когда ребенок отделяется от тела женщины и выходит наружу через ее расширившийся половой орган, образуется связь, модель которой гетеросексуальна: женщина с ребенком, Мадонна с младенцем и т.д. Это история искусства, начиная с его проникновения на Ближний Восток в 9000 году до нашей эры и вплоть до сегодняшнего дня. Огромная женщина держит на своих коленях сына или мертвого воина. Я подчеркиваю эту деталь: даже в недрах этой неолитической сцены глаза у женщины опущены, глаза у мертвеца закрыты.
*
Аргумент V. Что значит телепатия? Страдание на расстоянии. Тезис, который я хочу рассмотреть, можно сформулировать по-новому: чтение книг опытным путем внедряет в нас телепатию, которая вроде бы кажется необъяснимой, а между тем влияет на сознание всех людей до такой степени, что оказывается источником обретения речи. Во время чтения каждая страница доказывает: все, что мы узнаём, чувствуем, предчувствуем, все, что нам было почти неизвестно, но мы это предугадывали, — все это, вплоть до самых сокровенных материй, вплоть до самых замутненных источников, разделяют с нами все мужчины и все женщины, в силу того простого обстоятельства, что кем-то это было сказано. Телепатия любви, безусловно, энергичней и быстрей, но по природе своей она такая же. Совпадение в любви — это не совпадение интереса к чтению, древности, отдаленности, не сочувствие к разлученному с другой душой, с мертвыми, с иным временем. Совпадение в любви еще более сопредельно, чем непосредственная симпатия, — это само сопереживание, сопереживание самому близкому, другому, в момент соприкосновения. Тела — это сообщающиеся сосуды, в которых жидкость есть нагота, а контакт — вожделение, из-за которого мужчина и женщина оказываются не лицевой и обратной стороной одной медали, а двумя фрагментами, пускай не подходящими один к другому в точности, но ни в коем случае и не разрозненными: какие-то их фрагменты отчасти, именно отчасти, «более или менее» совпадают, непредвиденно и очень ненадолго, соединяя в единую, неожиданную и непонятную форму два куска, чьи очертания и так уже были неожиданными и непонятными: иногда им чего-то не хватало, а иногда они казались совершенно независимыми. Объединившись, они отпирают одну-единственную дверь. Эта дверь ведет, возможно, в один-единственный и неповторимый мир (ведь он и впрямь был единственным, пока мать и дитя во время вынашивания оставались не столько перепутаны между собой, сколько неразличимы).
Латинский глагол coire передает больше, чем идею соития, слияния, он говорит «идти вместе» — это относится и к объятию, и к вожделению.
Идти без возврата, без возврата к себе самому — но к другому человеку возврат возможен.
Теснейшее переплетение — и уклончивость, ускользание: они соседствуют, соприкасаются.
*
Аргумент VI. Таким образом я подхожу к другому латинскому слову, которое, по моему мнению, также необходимо ввести в определение любви.
Это слово — coniventia.
Сообщничество, сговор — это слово тем более странное, что оно чрезвычайно точное. Conivere — это не подмигивание, не движение одного века, не внезапный знак узнавания. Не означает это и непроизвольно закрыть глаза, уснуть. Conivere означает вместе, умышленно, нарочито опустить веки. Медленно уронить оба века на два глазных яблока и сжать их так, чтобы появились крошечные морщинки.
Этот знак кожи, касающийся взгляда и не предлагающий ничего, кроме век, есть знак молчаливого сговора.
Древнее человеческое согласие основано на способности простить заранее. Закрыть на что-то глаза означает просто позволить что-то совершить. Я не увижу, что ты сделаешь. Это выданная заранее индульгенция. Таков смысл сговора; этим он отличается от прямого намека, от молчаливой предсказуемости, от понимания с полуслова, от внутреннего совпадения.
*
Coniventia.
— Вы сговорились.
Влюбленные состоят в сговоре.
Это означает гореть. Гореть вместе. Это уже не просто идти — это бросаться очертя голову. Coniventia напрямую связана с fascinatio. В соучастии, сговоре именно глаза выражают желание не развенчивать, не разоблачать. Глаза решительно закрываются: они свидетельствуют о желании не видеть. Гетеросексуальный сговор низвергает и прежнюю власть, и воспоминания о сыновней любви.
*
То, что древние римляне называли coniventia, совершенно не соответствует тому, что древние греки и Платон называли antiblepsis (ответный взгляд).
Более того, сообщничество — это ответный не-взгляд.
*
Общение, предшествующее речи, подобно бездне. Бездонно — потому что ineffabillis (невыразимо).
Аргумент VII. Нужно было, чтобы в самом нутре у человека, в глубине его глаз долго бушевало какое-то смутное, преждевременное общение, для того чтобы родилась и сумела раскрыться в его горле и выступить на губах речь.
Безмолвное пророчество.
Безмолвное пророчество любовников о том, что они в этот момент чувствуют и думают.
*
Радость от сопереживания, которое музыкант или писатель всегда предполагают, исполняя или сочиняя произведение, сменяется разочарованием: ее разрушают письма, которые они получают, адресованная им критика, прием, который им обычно уготован в обществе.
Аргумент VIII. Радость от сопереживания у художников и влюбленных — чистый бред; никакое соприкосновение с обществом не может удовлетворить потребность в этой радости, даже если допустить, что общество догадается об этом настоящем, не социальном «прямом контакте», которого жаждет художник и который всегда ставит общество в тупик.
И который, соответственно, всегда толкает влюбленного или художника ненавидеть общество.
Более того, радость от сопереживания между двумя людьми огромна, но к ней всегда примешивается наслаждение от участия чего-нибудь неизвестного. Разделять со вторым человеком (любовник — любовница, музыкант — слушатель, читатель — автор) одни и те же искания, охотиться вне стен города. Сговор отъединяет от социума, именно поэтому он заранее прощает то, на что потом закроет глаза, — и то, с чего коллектив и семья, напротив, не спускают широко раскрытых глаз (они наблюдают).
