— Что это за дело?
— Я должен убить Брынзу.
— Исключается, — коротко отрубил он.
— Я не могу улететь в Союз, зная, что эта гнида останется здесь жить.
— Ещё раз говорю тебе: это исключено. Либо я даю тебе деньги и ты улетаешь в Союз, либо ступай на все четыре стороны и делай, что хочешь. Но о Союзе можешь забыть.
— Мне нужен всего час. Может, два.
— Виталик, я позабочусь о Брынзе.
— На самом деле?
— Обещаю тебе.
— Ты обманываешь меня.
— Нет, не обманываю.
— Пристрели его самой ржавой пулей, какую найдёшь.
Сподручные отца проверили подъезд — всё было чисто. Я в квартире находился недолго, потому что оказалось, что брать с собой мне по большому счёту нечего. Кроме паспорта и свидетельства о рождении вообще нечего. Растеряно окидывал я взглядом вещи и ни за одну из них не мог зацепиться. Взять внешние диски с коллекцией советских фильмов? Да в Союзе такого добра с избытком. Коллекцию советской музыки на болванках? Этого там тоже хватает.
Махнул в конце концов рукой и направился к выходу.
Перед дверью остановился и, немного подумав, заглянул в зал. На диване, накинувшись дырявым пледом, спала мать. Эдя на моё счастье отсутствовал. Я решил, что надо быть хорошим сыном и попрощаться с матерью по-человечески. Тем более, если она спит и ничего не сможет мне ответить.
Но едва я присел на корточки перед ней, она, словно почувствовав моё присутствие, открыла глаза. Я смутился.
— Ты чего? — спросила мать сиплым голосом.
— Мам, уехать мне надо, — ответил неохотно. — Не ищи меня.
— Надолго?
— Да сам ещё не знаю. Может, и надолго.
— Виталь, денег нет ни копейки, ты уж сам найди, если не хватает. Займёшь, может, у кого.
— Да есть у меня деньги! Просто я сказать тебе хотел…
Я почувствовал в груди неприятное жжение от этого не в меру сентиментального захода. Мне такие эмоции не свойственны, я не умею с ними справляться. Сказать ей, что я люблю её? Поцеловать в щёку и попросить не поминать лихом? Добиться ответного просветлённого взгляда и непрошеных слезинок?
Только будет ли всё это правдой?
— Да, в общем, ничего особенного… — осёкся я. — Если кто будет спрашивать, говори, что устроился на работу. Куда — не знаешь.
— А ты на работу устроился?
— Да. — Я поднялся на ноги. — Может, там жить останусь.
— А куда, Виталь, куда? — крикнула она мне в спину.
— Да неважно это, — отмахнулся я.
— Слушай-ка! — остановила она меня уже на пороге. — Тут к тебе люди какие-то то и дело ходили. То парень, то девушка, то вообще мужик с усами. Интересовались, где ты.
— Пусть ходят.
— Ты, случаем, денег не должен им? С нас требовать не будут?
— Не должен, расслабься… Всё мам, пока! Не болей.
Не оглядываясь, я выскочил из квартиры наружу. Я счастливый человек, что бы там кто ни думал. Меня ничто здесь не сдерживает. Я покидаю родной дом с чувством облегчения.
Остаток дня и ночь я провёл в одной из отцовских квартир. Обыкновенная такая двушка в спальном районе с совершенно заурядной, пусть и чуть побогаче, чем обычно, обстановкой. Видимо, он приезжал сюда развлекаться с любовницами. Всё это время со мной дежурили два его архаровца.
Домой — а жил он в загородном элитном посёлке — Сидельников меня не повёз. Видимо, не хотел шокировать свою нынешнюю семью известием о наличии старшего сына. Я бы, конечно, его не выдал, но под какой легендой он мог меня привезти к себе и оставить на ночь? Не под видом же друга. Так что обижаться на него не стоит.
Наутро он приехал проститься. Мы выпили по стакану чая, перебросились парой ничего не значащих фраз и отправились к памятнику великого русского поэта.
— Сколько можно будет, мы тебя проводим, — сказал отец. — А то мало ли что. Ты случаем оружие с собой не взял?
— Ствол твои забрали. Других нет.
— Вот и ладно. С ним тебя туда в любом случае не пустят. А, того хуже, и прямиком на Лубянку отправят.
Конечно, я понимал всё это. Но пистолет было жалко. Он был единственным моим другом, я доверял только ему.
— Вот, — протянул мне отец банковскую книжку. — Это деньги. Счёт на твоё имя. Расплачивайся только тогда, когда убедишься, что всё в порядке. Они непросто достаются.
Э-э, папаша! Что там ни говори, а превратился ты в законченного капиталиста! Никакой на хрен революции у тебя не получится, потому что для неё надо быть голодным и злым. Ладно, теперь это меня не волнует. Хитрость, а она же и правда, в том и состоит, что в определённый момент надо отказаться от коллективной судьбы и выбрать судьбу личную. Только так можно достичь заветных берегов.
Быть может, я рассуждаю как законченная сволочь, но сейчас, после всех произошедших событий, я имею на это право.
У памятника Пушкина я топтался недолго. Почти сразу ко мне подошёл интеллигентного вида мужчина средних лет в костюме и поинтересовался, не Шаталин ли я. Получив утвердительный ответ, он представился Владимиром и проводил до стоящего неподалёку серебристого микроавтобуса «Тойота». Кроме водителя в нём не было никого. Мы тотчас же тронулись.
Я видел: отцовская машина следовала за нами. Мы выехали за город и ещё чуть ли не два часа пилили по дорогам Московской области. Наконец, подъехав к огороженному высоким забором дому, который более всего напоминал обыкновенный загородный особняк русского миллионера, въехали на территорию. Два охранника с автоматами на плечах окинули автобус пытливым, но каким-то будничным взглядом. Высунув руку в окно, Владимир сделал им приветственный знак. Они ответили таким же. Отцовская машина приотстала от нас раньше. Вроде бы её никто не заметил. По крайней мере, ни мой провожатый, ни шофёр беспокойства не выразили.
В фойе особняка, представлявшего собой что-то вроде ресепшена в частной клинике, нам попалась лишь невзрачная девушка в очках, которая делала какие-то записи в толстой кожаной тетради. На нас она посмотрела мельком и коротко поздоровалась с Владимиром. Тот проводил меня по поскрипывающей деревянной лестнице на второй этаж, завёл в небольшую комнату, главной достопримечательностью которой была двуспальная кровать и небольшой телевизор на тумбе в углу и объявил, что все эти быстротечные дни перед отправкой в Союз я проведу здесь.
— Конечно, не считая времени на подготовку, — добавил он.
— Эта подготовка, — спросил я, — что она собой представляет?
— Ничего особенного, — отозвался он. — По сути, это и не подготовка никакая, а сугубо медицинское обследование. Наши специалисты изучат ваш организм и подготовят наиболее оптимальный алгоритм пересылки.
— Понятно, — кивнул я.
Владимир тут же покинул комнату, и я остался наедине с собой. Никакого волнения. Никаких страхов. Так и надо, я же крепкий орешек.
До часа дня я смотрел телевизор, а потом та самая девушка, которая встретилась нам в фойе, позвала меня на обед. Столовая располагалась на первом этаже, в ней оказалось всего шесть столов для посетителей и один большой, шведский, с набором разнообразных блюд. Никаких столовых работников на глаза не попалось. Кроме меня здесь принимали пищу две женщины средних лет в странном одеянии жёлтого цвета, отчасти напоминавшем медицинское, но более нелепом, и пожилой седовласый мужчина. Для себя я решил, что женщины — это сотрудницы центра, а мужчина — такой же, как я, эмигрант. Более точно определиться с ними возможности не представилось: никто из них со мной не заговорил, да и желания к тому не выказал. Я же заговаривать с ними первым и не думал.
Глава одиннадцатая: Ты прекрасен, Советский Союз!
В особняке имелся лифт, он направлялся прямиком под землю. Первое обследование состоялось в тот же день. Оказалось оно сущей ерундой. За мной пришла всё та же девушка, мы спустились на этаж или на два ниже, и минут десять молчаливая тётенька в жёлтой медицинской униформе измеряла мне давление, пульс, смотрела склеры глаз и заглядывала в рот, видимо отыскивая в них удалённые гланды.
— Их вырезали, — пояснил я ей. — В четырнадцать лет.
Она не отреагировала.
Никаких других медицинских процедур в этот день больше не последовало. Про деньги, что удивительно, тоже никто не расспрашивал.
О них мне напомнил на следующее утро мой вчерашний провожатый Владимир. Он заявился в комнату с ноутбуком, раскрыл его передо мной и объявил, что пришло время сделать перевод. Рядом с ноутбуком он положил небольшую стопку листов. Это было что-то вроде договора об оказании услуг, а заодно подтверждение о смене гражданства.
Поначалу я хотел сурово перетереть с ним о юридических аспектах предстоящей процедуры, потребовать от его организации гарантий, ещё чем-нибудь запугать, но тут же понял, что козырной туз отнюдь не в моём рукаве прячется и задал лишь один-единственный вопрос:
