— Чтобы быть уверенными, что я не наделаю глупостей… Уверяю вас, что этого не будет. Я стал жертвой череды нелепых случайностей, начавшихся с того, что у меня украли документы и деньги.
И я растянулся на койке.
— Prego, исследование глаз — в порядке, нистагма нет. Светодвигательный рефлекс — в норме. Сухожильный рефлекс — в норме, кроме правого ахиллесова сухожилия. Застарелая грыжа диска? Можете встать и пройтись? С закрытыми глазами.
Конечно, меня слегка покачивало.
— Все из-за этого чертового укола, — сказал я.
— Все прекрасно! — резюмировала она. — Дело в том, что мой коллега, который вас обследовал прошлым вечером, написал медицинское заключение, чтобы вас отпустили из полицейского участка и направили на срочную госпитализацию. Для этого ему пришлось преувеличить некоторые симптомы, вот почему мне нужно теперь дать новое заключение, что вы стали абсолютно нормальным. Это нужно для…
Она покраснела.
— Для полиции, — угадал я. — Конечно, я возмещу стоимость маски, как только у меня будут деньги. Что до всего остального, то я не был ни наркоманом, ни богохульником… Понимаете, ведь это было вполне логично — попросить прощения у кошек… Вы любите кошек?
— Я обожаю кошек, — ответила она. — Я член общества «Динго», Венецианской ассоциации защиты кошек. У меня дома два кота, настоящих венецианских, сориани. Это большие тигристые кошки с Востока, из Сирии. Они классные охотники на мышей и крыс, однажды такие кошки даже спасли Венецию от чумы. Они независимы, но ласковы и преданны. Я вас понимаю. Думаю, ваши дела с полицией будут улажены. Одному весьма влиятельному лицу удалось изъять все жалобы на вас, — сказала она с таинственным видом.
«Да это, конечно же, Людвиг Манн. С каких это пор он стал таким влиятельным?» — подумал я.
— Мой шеф профессор скоро придет вас навестить. Он хотел бы поговорить с вами. Он выдаст вам индульгенцию, — добавила она, улыбаясь. — Вам ничего не нужно?
— Нет, спасибо. Только позвонить в Монтегротто. (Я не осмелился попросить у нее несколько десятков тысяч лир, чтобы купить билет. Может, профессор мне сам предложит?) Надо также оплатить мое пребывание в больнице. К счастью, я помню наизусть номер моей медицинской страховки.
— Не беспокойтесь об этом. Все в свое время. Отдыхайте. Похоже, вы в этом нуждаетесь. Надеюсь, вы сохраните хорошие воспоминания о нашей больнице. ArrivederLa[112].
Я растянулся на койке и моментально заснул. В час дня меня разбудили и принесли еду. Салат из помидоров и спагетти.
Голода я не чувствовал из-за отвратительного лекарственного привкуса во рту… Несомненно, это был галоперидол, входивший в коктейль. Вышел в коридор позвонить в Монтегротто. Профессора Манна не было. Сообщил, что приеду часам к восьми вечера, а завтра возвращаюсь во Францию. Выпил еще полбутылки минеральной воды «Кайзервассер» и сел в кресло, дожидаясь визита профессора.
— Prego, Professore, scusi[113], я вас разбудил.
Подошедший ко мне профессор Паоло П. обнаружил, что я вновь заснул. Это был высокий элегантный человек лет шестидесяти, седеющий и очень загорелый. Его зеленые глаза сверкали из-под золотых очков. На нем был серый костюм-тройка с синими полосками, голубая рубашка с золотыми запонками на манжетах, изумительный галстук — синий с зелеными полосками, того же цвета платочек, золотые часы и, бог ты мой — туфли от Феррагамо! Мои туфли! Те самые, которые я отдал Куки. Неужели они попали к нему из венецианской полиции? Профессор был без халата, и вряд ли его радовало, что ему пришлось посетить меня в субботний вечер. Я, должно быть, испортил ему все выходные. Но он не подал виду и все время оставался безупречно вежлив.
Разумеется, вся эта история достойна сожаления. Если бы они узнали об этом раньше, меня бы поместили в более комфортабельную палату. Я заверил его, что ночь прошла очень хорошо и что я высоко ценю их усердие и ту заботу, которой меня окружили.
— Один ваш… друг, как я думаю, Людвиг Манн, венский геронтолог, которого я тоже знаю, рассказал и объяснил мне ваш случай, такой необычный… такой странный… вы не находите?
— Это просто череда роковых случайностей — ответил я. — Мне дьявольски не повезло. Я потерялся в Венеции без документов и без денег и не мог ходить!
Череда случайных неудач, ну разумеется… Он понимает… Он сочувствует. Все уладится. Венецианская полиция чересчур бдительная, но скоро мое досье будет закрыто…
Наступило долгое молчание.
Тогда, чтобы разрядить атмосферу, я заговорил о Венеции, «прекраснейшем городе мира». Я бы приезжал сюда снова и снова… это столица моих снов…
— Я живу в Венеции, — доверительно сообщил он. — Этот город медленно умирает, его население неумолимо стареет.
Он еще помолчал. Казалось, он о чем-то думает.
— Согласно профессору Манну, ваши проблемы начались дней десять назад, не так ли? Вы сильно изменились?
Я попытался представить себе, что Людвиг Манн мог ему наговорить. Что у меня «синдром раздвоения личности», типа доктора Джекила и мистера Хайда?
— Сейчас я абсолютно нормален, — подтвердил я.
— Вы помните все события этой недели?
Я-то все прекрасно помнил, но нужно было ему подыграть…
— У меня на самом деле были большие провалы в памяти. Но теперь всё в норме.
Опять наступило долгое молчание. Он продолжал развивать ту же тему…
— Ваш случай, профессор, очень интересный, очень редкий, надо бы понять его причину!
— Causa incognita[114], — ответил я.
— Вы так в этом уверены?
— Может, это эндорфины, которые образовались у меня в организме во время грязелечения в Монтегротто, — неосторожно ляпнул я.
В его глазах сверкнуло озарение.
— У вас брали вчера кровь на анализ?
— Полагаю, да.
— Тогда мы поищем в ней эндорфины! У нас есть суперсовременная биохимическая лаборатория.
«Бог ты мой, — подумал я, — когда же меня оставят в покое! Он теперь захочет сделать еще анализ крови, потом анализ мочи…» Я вспомнил, как эта старая венецианская мамаша вчера вечером уговаривала меня помочиться в баночку. Nonno, pipi prego.
— А что вы думаете об электроэнцефалографическом исследовании?
— Оно ничего не покажет, — сказал я. — После того коктейля, который в меня влили вчера вечером, мой мозг выдаст быстрые ритмы, специфичные для бензодиазепинов, смешанные с медленными волнами, вызванными антидепрессантами! Настоящий ребус для электроэнцефалографиста.
Снова воцарилась тишина. Профессор пристально разглядывал свои ухоженные ногти, свои туфли, потом резко повернулся ко мне, пряча взгляд.
— Простите меня, если я задам вопрос, который может вам показаться бестактным, слишком личным, но я задаю его как психиатр, это останется врачебной тайной. Это изменение личности, если можно так его назвать, оно повлияло на вашу личную жизнь? Я имею в виду, половую? На вашу сексуальную ориентацию, выбор партнеров. Надеюсь, вы меня понимаете. Ваша ночная встреча с двумя геями, обмен обувью. Вы понимаете, что я хочу сказать. Такое бывало с вами и раньше? Разумеется, все это останется между нами, уверяю вас.
«Проклятье! — подумал я. — Я же не спрашиваю, где он раздобыл мои туфли!»
— Должен вас разочаровать, дорогой коллега. В этом отношении все осталось по-прежнему. Та встреча произошла случайно. Мы не делили одного картонного ложа! Меня всегда привлекали только женщины — вчера, сегодня и, надеюсь, завтра. Хотя, должен признаться, общество гомосексуалистов иногда бывает более приятным, чем некоторых гетеросексуалов-мачо. Однако даже во сне мои сексуальные партнеры — всегда только женщины. Иногда очень молодые, это правда.
«Бог ты мой, — вдруг пронеслось у меня в мозгу, — а ведь поездка в этом метро в моем сновидении минувшей ночью, которое ходит, как поршень в шприце. Разве это не сон о содомии?»
Профессор был явно разочарован. Он еще раз посмотрел на носки своих туфель и прошептал:
— Раздвоение личности, раздвоение личности! А я вижу, что вы стали настоящим профессором Жуве.
У него появилась идея, показавшаяся ему гениальной.
— Может, это результат вчерашней инъекции. Этот коктейль, который вам ввела моя ассистентка, способствовал вашей реинтеграции в исходную личность, не так ли?
— Chi lo sa? — осторожно ответил я.
Он снова посмотрел на свои часы, золотую «омегу».
— К сожалению, должен вас покинуть. Может, еще увидимся? Кто знает? На каком-нибудь конгрессе…
Я тепло поблагодарил его, и мы вежливо распрощались.
После его ухода я опустошил еще бутылочку минеральной. Было пять часов вечера. Во всех больницах выписка осуществляется до полудня, особенно по субботам. Кого бы мне найти, кто мог меня оформить?
Я прогулялся по отделению и наконец наткнулся в ординаторской на двух санитаров, живо обсуждавших футболиста, цветные фото которого украшали спортивный журнал. È cosi belissimo! È cosi erotico![115] Я попытался объяснить им, что хочу уйти.
