Таксиста она узнала и увидела издали. Он быстро шел, почти бежал, лавируя между людьми и чемоданами. Симпатичный невысокий парень, никак не старше тридцати лет. Простое открытое лицо трудяги, честь и достоинство которого не подвергались испытаниям неправедным богатством.
— Быстро! — таксист схватил Светины вещи. — Пулей летим. Поезд уходит через семь минут, шестой путь, десятый вагон. За мной! На всех парусах!
Света едва поспевала за ним. От тряски проснулся и заплакал Мурлыка, но Света не успокаивала его, бежала, ориентируясь на спину таксиста. Они потеряли драгоценные минуты, потому что платформу перегородил сломавшийся электромобиль с тремя тележками на прицепе. По краям платформы остались два узких прохода, у которых образовался затор. Свете было страшно пробираться с сыном по краю пропасти, сзади напирали нервничающие пассажиры, казалось, что могут столкнуть их на рельсы. К вагону примчались, когда поезд плавно трогался, проводница уже закрывала дверь.
— Стой! — крикнул ей таксист. — Пассажирку забыли. Вот билет, паспорт. Посторонись, тетя!
Проводница обиделась на «тетю», что-то пробурчала, ко дверь распахнула и отошла в сторону. Таксист закинул вещи в тамбур, следом, уже на бегу, помог Свете вкатить коляску и запрыгнуть самой. Поезд набирал скорость, проводница с лязгом захлопнула дверь.
— Проходите! — сказала она Свете. — У вас последнее купе.
Света шумно дышала, восстанавливая дыхание. Хорошенькая пробежка для особы, которая собиралась умирать от инфаркта! Да у нее сердце как у молодой лосихи. Она еще побегает! Но в следующую секунду Света перестала дышать, ахнула и привалилась к стенке.
— Ведь я ему не заплатила!
— Кому? — поинтересовалась проводница.
— Таксисту. Ни по счетчику, ни за билет, ни за штраф. Даже спасибо не сказала!
— Все, ту-ту! Поезд ушел, — рассмеялась проводница, которой показалось, что она остроумно выразилась.
Но Света не разделяла ее веселья.
— Какой стыд! Где же я теперь его найду? Человек помог, выручил, а я…
— Проходите! — оборвала ее проводница. — Завалила тут все своими сумками. На ребенка билет есть?
— Да. То есть не знаю. А нужен?
— А как же!
— Но ведь он маленький, бесплатно должен ехать.
— Бесплатно, но с билетом. Вызывать начальника поезда?
— Не нужно. Сколько стоит бесплатный проезд моего сына?
— Пять тысяч.
Света заплатила бы эти деньги, но проводница, видно, сама поразилась своей наглости:
— Ладно, давай три, пользуйся моей добротой.
До рождения сына Света с Игнатом отправились на поезде в Париж. У них было прекрасное купе с санузлом. Еду приносили на фарфоровых тарелках, вино наливали в хрустальные фужеры, чайник и приборы были серебряные, салфетки белоснежные, накрахмаленные до бумажного хруста. Чистота в купе и в вагоне была такой, словно им выпала честь стать первыми пассажирами в этом маленьком раю на колесах.
Поезд, на который таксист достал Свете билет, отличался от парижского экспресса так же, как нежнейшая оренбургская пуховая шаль отличается от замызганной половой тряпки. Билет у Светы был на верхнюю полку. Две нижних занимала пара — мужчина и женщина пенсионного возраста.
— Место вам не уступим, — с ходу заявила женщина. — Мой муж недавно перенес операцию, а у меня инвалидность. Могу справку показать.
— Спасибо, — за что-то поблагодарила Света. — Могу я воспользоваться багажными ящиками под вашими полками?
Ящики оказались заняты, и Свете пришлось поместить свой багаж в отсек над дверью. В этом ей помог прооперированный дядечка. Исключительно потому, что самостоятельно Света не могла поднять чемодан на нужную высоту, и он падал, грозя всех покалечить. Мурлыке, который окончательно проснулся и разгулялся, вначале нравилось на верхней полке. Но, когда погасили свет, он принялся капризничать, хотел пить. Света ковырялась в сумке и проклинала себя. Зачем-то набрала детские быстрорастворимые дорогие немецкие каши, позабыла взять воду, бутылочку-поильничек, даже чашку и влажные гигиенические салфетки не прихватила. Она боялась оставить Мурлыку одного на верхней полке, вдруг упадет, и вместе с ним отправилась к проводнице просить кипяченой воды. Холодной не было, в титане кипяток. Из напитков у проводницы были только пиво и пронзительных химических цветов газированные напитки. Давать их ребенку хорошая мать не станет. Но у Светы не было выбора. Мурлыке пришлось тянуть из горлышка в трясущемся поезде, малыш захлебнулся от газа, облился с ног до головы малиновой жидкостью. Только улеглись на верхней полке, Мурлыка захотел в туалет. Еще раз спустились под недовольное ворчание попутчиков. В туалете стояла вонь, стены, унитаз и раковину покрывала застарелая грязь. Вагон немилосердно болтало, и Света, державшая сына на руках, не могла избежать соприкосновений с заразными предметами. Сын долго не засыпал, возился, плакал, снова просил пить, есть, в туалет. Света шепотом уговаривала потерпеть, гладила по голове и спинке. Мурлыка вырывался, отталкивал ее руки и плакал в голос, соседи возмущались. Они шумно ворочались, вздыхали, демонстративно включали свет и пили лекарство. Дома Светлана часто брала сына в свою кровать двухметровой ширины. Мурлыка во сне переворачивался, устраивался поперек постели, не мешая маме. А здесь была узкая полка, с которой Света боялась свалиться от пинков сына или при резком торможении поезда. Она держалась рукой за поручень для страховки. Но рука скоро устала. Тогда Света обмотала себя за пояс шарфом, а другой край привязала к поручню. Ненадежная защита, но другой не было. Наконец Мурлыка уснул. Хотя Света приказала себе не думать о случившемся, в полудреме наплыли тревоги. В книгах, когда автор хочет показать внутреннее борение мотивов героя, он часто использует прием раздвоения личности. Словно спорят два «я» человека, одно приводит аргументы «за», а второе — «против». У Светы в зыбком полусне личность не раздвоилась, а размножилась. Ее сознание заполнила гудящая толпа, в которой ее собственное лицо стало приобретать черты других людей. Однокурсница Оля, с которой Света работала в кафе, безапелляционно заявляла:
— Светка! У тебя крыша поехала! Как ты могла поверить, что Игнат способен уничтожить собственного сына? Ведь он его обожает, пылинки сдувает. Вдумайся, ненормальная, это же чистый бред: отдать единственного ребенка на органы! Такого в самом идиотском фильме ужасов не придумали.
— Но он ведь сам прислал мне свою исповедь, — напоминала Света.
— Почему ты уверена, что сам и свою? Может, это враги Игната постарались.
— Никто не знает, где я живу. Кстати, почему он всегда прятал меня?
— От врагов и прятал.
Оля еще что-то говорила, но ее голос затихал, и облик растворялся. Зато проявлялся силуэт мамы.
— Дочь, я предупреждала! Проблема заключается в твоей геронтофилии. Плохо, что ты не можешь завязать нормальные отношения со сверстниками. Это плохо с многих сторон. Во-первых, ты как молодая женщина лишена физических ощущений, которые может подарить только молодой сильный мужчина. Во-вторых, ты связалась с человеком, который уже прожил свою жизнь и хватается за тебя в судорожном старческом стремлении продлить молодость. По сути, он вампир, пьющий твою чистую кровь.
— Мама!
— Не перебивай меня! И пойми очевидные вещи. Ты — чистый лист бумаги, а он — многотомное сочинение, содержание которого тебе неизвестно. Вернее, не было известно до последнего момента. Теперь ты убедилась, что связалась не просто с богатым стариком, а с форменным извращенцем, уродом, место которому за решеткой.
— Мама! Зачем ты добиваешь меня? Мне очень плохо. Я мчусь к тебе за помощью, за участием, я надеюсь на твою защиту, а ты хочешь пройтись по мне, и без того раздавленной в лепешку, гусеницами танка?
Мама отвернулась и стала удаляться, продолжая говорить как бы самой себе:
— Да, я танк! Любая мать должна стать бронированным орудием, когда речь идет о судьбе ребенка.
На первый план выступил давешний таксист, почему-то осведомленный в подробностях Светиной биографии.
— Брось ты этого старика! Забудь, как дурной сон, отряхни, как пыль с ног. Молодая, красивая, умная — у тебя вся жизнь впереди. Найдешь нормального парня…
— А если я не хочу искать? — перебила Света. — Если, кроме Игната, мне никто не нужен?
— Заблуждаешься. Ты не убежала бы как наскипидаренная, если бы верила ему по-настоящему и любила безумно.
— Вот именно! — появилась подруга Валентина, чьи любовные страсти напоминали извержение вулкана. — Все дело в том, Светка, что у тебя не было настоящей любви. Теплая привязанность, комфортное существование — десять градусов по Цельсию. А любовь — это кипяток, бурление, лава. У меня, когда влюблена, градусник зашкаливает. Точно я превращаюсь в металлический шарик, а мой любимый — мощный магнит. И несет меня к магниту неудержимая сила. Ничего не вижу вокруг, никаких препятствий. Институт, работа, мама, папа, друзья, обязанности, обещания — все мимо. Только к магниту. Я думаю о нем постоянно, ни на секунду не прекращаю мечтать о нем, даже когда подтираю задницу в туалете.
