Морев никогда не мог разобрать, когда тот шутит, а когда говорит всерьез, и на всякий случай решил Стрижу просьбу передать.
По рынку Поженян ходил хозяином. Выбирал все самое лучшее, без торга ничего не брал, и было видно, что от процесса он получает удовольствие. Уже на выходе, спускаясь по ступеням к машине, он обратил внимание на пристроенный сбоку лоток и молодого парня в немецкой военной кепке. Подошел и чуть слышно, но твердо, со скрытой угрозой, какая может исходить только от человека сильного, произнес:
– Сними.
Парень кого другого просто послал бы, а тут покорно кепку с эдельвейсом на боку снял.
На импровизированном прилавочке лежали советские и немецкие награды времен войны. Поженян взял в руки орден Красной Звезды.
– А какими наградами больше интересуются?
Решив, что это потенциальный покупатель, парень обрадовался.
– Немецкие спрашивают больше, но у меня в основном новодел, а вот орден у вас в руке настоящий, боевой.
– И сколько он стоит?
– Вам отдам за триста пятьдесят гривен.
Григорий Михайлович аккуратно положил орден на место.
– Да, недорого вы, суки, кровь мою цените.
Возвращались молча. Проезжая мимо здания Гагаринской районной администрации, он обратил внимание на торжественно развевающийся на ветру желто-голубой флаг, настроение окончательно испортилось.
Приехав на дачу, мэтр пошел переодеться, Морев с Германом выгружали продукты, Стриж готовил рабочий стол.
– У Поженяна настроение швах, нужно что-то делать.
Боря откликнулся сразу:
– Саша, не волнуйся, сейчас все поправим.
Он разлил по стаканам пиво, а по рюмкам водку. Появился мэтр, молча подошел к столу, выпил пива, вкусно причмокнул и опрокинул рюмку водки, макнул редиску в соль и с хрустом закусил.
– Ну хоть что-то приятное за день.
Потер руки и скомандовал:
– А ну-ка, братцы, за работу! Стах, на тебе салаты, Саня, займись шашлыком, а я рыбу почищу.
Борю, как человека в процессе приготовления пищи совершенно бесполезного, к работе, от греха подальше, не привлекали. С вожделением обнюхав крупную, с полным брюхом икры красавицу тарань, мэтр начал жадно рвать с нее шкуру. Помыв овощи, Стриж рубил салаты, и не просто рубил, он творил, все-таки не кухарь какой-то, а известный скульптор. Морев уверенно разделывал свежайшую баранину, не обращая внимания на критические замечания старшего товарища:
– Саня, ты хоть мне и брат по крови, но шашлык ты делать не умеешь.
Морев и ухом не повел, резал лук красивыми кольцами. Герман тоже нашел себе занятие, он, как признанный поженяновед, доставал того расспросами:
– Григорий Михайлович, а расскажите, как вас заставляли выступать против Антокольского?
– Боря, уже сто один раз рассказано!
– Ну, может, какие-нибудь нюансы вспомните.
– Боренька, посмотри на меня. Ну какие на хрен нюансы, я не помню, что ел на завтрак!
Сделал несколько глотков пива и аппетитно оторвал зубами спинку у тараньки.
– Ты пойми, я же живой человек, я начну придумывать, приукрашивать, а кому это надо?
Часа через полтора довольные, слегка пьяные и пропахшие дымом друзья уселись в зале вокруг красиво накрытого стола. В центре стояло большое блюдо с шашлыком, нанизанные на шампуры крупные куски ароматной баранины мгновенно включили процесс слюноотделения. Рядом на тарелке внушительная горка зелени, брынза, порезанное толстыми ломтями сало, салаты, искусно приготовленные Стрижом, обильно заправленные духмяным подсолнечным маслом, ну и, конечно же, стоящая чуть сбоку, но так, чтобы можно было дотянуться рукой, батарея с пивом и водкой. Похоже, что рекомендации врачей были исполнены с точностью. Глотая слюну и нервно дергая кадыками, все ждали команды мэтра. Поженян осмотрел стол и удовлетворенно скомандовал:
– Боря, наливай!
Мэтр был настоящим, жизнь любил, смачно поесть любил, выпить любил, друзей любил, да он в принципе ЛЮБИЛ!
В коротких перерывах между первыми тремя рюмками особо разговоров не заводили, в основном с удовольствием жевали. Приговорив очередной шампур, Григорий Михайлович хлопнул Морева по спине.
– Ты где так научился шашлык делать?
– Не где, а у кого. Отец учил, в шашлыке не должно быть ничего, кроме мяса, лука и соли с перцем. Все эти новомодные шашлыки в кефире и минеральной воде – полное фуфло, я уже не говорю об уксусе.
Выпили, похрустели зеленью, Стриж затянул о больном:
– Представляешь, Гриша, эти мудаки не разрешают памятник Екатерине поставить.
Поженян как-то сразу помрачнел, замкнулся, с минуту сидел молча, потом резко встал и вышел в кабинет.
Стриж разлил водку по рюмкам и смотрел на закрытую дверь кабинета.
– Ну, начались понты московские!
Он мог себе это позволить, он тоже был великим. Герман смягчил обстановку:
– Брось, Стах, человек творить пошел, не иначе.
Сидели они втроем довольно долго, про мэтра практически забыли, все обсуждали последние севастопольские новости.
Наконец Поженян появился, появился так же молча, как и ушел. Сел за стол, положил перед собой несколько листков, исписанных крупным корявым почерком, и без всякого предисловия начал читать:
– Живу, болея и мужая,
под солнцем жарким.
Ужели здесь страна чужая,
чужие маки.
Чужие камни Инкермана,
чужие будни.
И я омыл чужие раны
в Стрелецкой бухте.
Он читал негромко, слегка нараспев, играя со словами, как с мехами гармони, читал так, как никто другой прочесть не смог бы.
– Ужели стало все нездешним.
«Ура» и стоны.
И эти рвы, и эти флеши,
и бастионы.
И все четыре адмирала.
День так растоптан,
что нет живым и мертвым права
на Севастополь.
Держа в руках листы с текстом, он поднялся, голос его зазвучал тверже и громче, прищур стал зловещим.
– И глохнет гордый знак октавы
на горном спуске.
Ужели город русской славы
уже не русский?!
По телу бежали мурашки, ощущалась общая пришибленность, под такие тексты можно обращать в веру. Да, велик был Поженян. Человек сложной судьбы, он знал жизнь, она его и била, и возносила, и любил он эту жизнь безумно, и не мыслил этой жизни без Севастополя. Он был ВЕЛИКИМ ГРАЖДАНИНОМ ВЕЛИКОГО ГОРОДА!
Великим, но не почетным. В списке почетных граждан города-героя Севастополя Поженяна Григория Михайловича нет, зато есть Кучма Леонид Данилович.
Эх, не дожил он, всего каких-то девять лет не дожил.
…факт регистрации Леха Валенсы под номером 12 535 в 3 отделе Службы безопасности в Гданьске как секретного сотрудника под псевдонимом Болек…
За переданную информацию его наградили, он получил 13 000 злотых; вознаграждение брал очень охотно.
Славомир Ценцкевич и Петр Гонтарчик. «СБ и Лех Валенса. Дополнение к биографии»
Как обычно, за несколько недель до Нового года начиналась приятная суета, добывались дефицитные продукты, достойная выпивка и подарки для родных и друзей. Добыча велась по списку, обязательными пунктами были – шампанское, майонез, зеленый горошек, шпроты и индийский растворимый кофе. Старый, больной капитан III ранга Афанасий Андреевич Бубукин возился на кухне. Пузырящееся на коленях трико, точно повторяющие форму ног разношенные тропические тапочки с замятыми задниками и тельняшка, плотно облегающая ненавязчиво торчащий животик, создавали образ морского волка. Не часто моряку удается встретить с семьей Новый год, а тут еще отпуск, да и пенсия все жарче дышала в затылок. Пенсии Бубукин не боялся, его просто немного пугали хлопоты, связанные с переходом на гражданскую жизнь. Служил он достойно, пройдя все ступени корабельной службы, последние лет пятнадцать командовал гидрографическим судном. Командир он был настоящий и моряк талантливый, но больших чинов не выслужил, что его совершенно не огорчало, Бубукин был счастлив, он умел создавать гармонию между семьей и службой. Он наслаждался жизнью, в преддверии нового 1984 года ему доверили делать холодец. Афанасий Андреевич к процессу подходил творчески, разбирая в хлам разваренные свиные ножки, он не забывал жирного кота Боцмана, который терся о табуретку и вызывающе урчал, и еще успевал незаметно от жены периодически опрокидывать рюмочку, закусывал из эмалированной посудины, где ровным слоем лежала отделенная от костей плоть. В углу глухо бубнил старенький телевизор «Рекорд-312», шла программа «Время». Бубукин аккуратно разложил порезанную кружками морковку, выдавил три зубка чеснока и тоненькой струйкой залил бульон через мелкое ситечко. Гордо, с достоинством, словно боевое знамя, он вынес холодец на балкон. Вернувшись, налил очередную рюмочку и вытащил из холодильника соленые помидорчики. Жена их делала по особому рецепту, Бубукин страсть как их любил. Вот так хлопнешь рюмку, и сразу помидорчик, придавишь его нежно к небу, и он взрывается, наполняя рот нежной соленой мякотью. Размечтавшись, Афанасий Андреевич выпил, взял помидор, и тут из телевизора донеслось: «Нобелевская премия мира за 1983 год присуждена выдающемуся общественному и политическому деятелю Польши Ляху Валенсе…» Помидор упал на пол, испугав кота и забрызгав все вокруг. Отчего-то фальцетом Бубукин закричал:
