Надгробия становились темней, обветренней, ближе к центру располагались старые могилы, именно оттуда разрасталось данцигское кладбище. Слепые цифры и имена терялись в щербатых морщинах камня, в сизой плесени.
Полина наклонилась, провела пальцами по шершавому боку мраморной плиты, готический частокол сложился в слова: «Nur wer vergessen wird, ist tot, Du wirst leben». На могиле рядом стояла сломанная колонна – там, под плитой, лежал патриарх семейства, Полина на первом курсе прослушала несколько лекций по символике, кое-что, похоже, осталось в памяти.
Попадались детские могилы, на камнях были выбиты бутоны роз или бабочки. Катарина Гросс прожила всего девять лет, на овальном надгробии было написано: «Schöne Tage, glückliche Stunden, nicht weinen, sich freuen, dass sie gewesen». Бисерные салфетки, шнурованные ботинки кукольного размера – мир праху – было, да прошло. Все верно, Полина вспомнила эпитафию другого немца: «Все было превосходно и совсем не больно». Да, все верно. Она посмотрела на часы и быстро пошла обратно к фонтану.
Михаэль уже ждал ее. Полина кивнула, сказала «привет» и неожиданно для себя самой протянула ему руку. Мальчишка смутился, но пожал, ладонь у него была сухая и горячая.
– Лачуга сгорела. – Михаэль проговорил быстро, тут же запнулся, сунул руки в тугие карманы джинсов, хмыкнул и покраснел.
– Лачуга? – рассеянно спросила Полина.
– Там, у озера. Латиносы там жили.
– Какие латиносы? Откуда в Данциге латиносы?
– Мексиканцы… Они прошлым летом мостили площадь, там, перед собором, потом работа кончилась.
– А тот бродяга или кто там он? Которого нашли тогда?
– Которого волчица убила? – Михаэль произнес обыденно. – Тот тоже. Латинос.
Они шли по той же северной аллее, Полина задержалась у могилы девятилетней Катарины, спросила:
– Переведи, что это значит?
– Прекрасные дни, счастливые часы, не плакать, радоваться, что они были.
Полина кивнула, они пошли дальше.
– А что вы читали с мисс Андик? – спросила она.
– Да я не помню точно, это ж год назад было. «Кентавра» разбирали, но мне Апдайк не очень, потом начали Доктороу «Регтайм»…
– Ну а как она вообще, мисс Андик?
– В смысле? – Михаэль удивленно посмотрел на Полину.
– Ну, нравилась она вам, классу?
Парень пожал плечами, стукнул ботинком камень.
– Ну а тебе она нравилась?
– Мне? Я не знаю… Ну, вроде ничего, нормальная…
Михаэль остановился у черного обелиска со стальной стрелой, стрела означала смертность. На камне было выбито имя Кристиан Дюпре.
– Роза, чистота повторения, страсть… – начал переводить Михаэль, Полина его перебила:
– Роза, о чистая двойственность чувств, каприз: быть ничьим сном под тяжестью стольких век.
Дюпре умер всего пять лет назад, умер тридцати двух лет от роду, Полина добавила:
– Это Рильке, Райнер Мария Рильке…
– Я знаю, – Михаэль посмотрел в сторону, потом тихо добавил: – Это мой отец. Тут…
Полина открыла рот, хотела что-то сказать, но в голову лезли одни банальности, она подошла и неловко положила руку мальчишке на плечо. Тот вздрогнул, Полина, смутясь, убрала руку.
– Я не хочу здесь жить. – Михаэль посмотрел ей прямо в глаза. – Три года назад, когда мать… – он запнулся. – Когда у нас стал жить этот… Вы просто не знаете… Даже вообразить… – он зло махнул рукой. – Меня поймали под Ричмондом, я почти убежал, случайно заснул на автобусной станции… Дурак был, ребенок, – он засмеялся. – Набил мешок конфетами, из продуктов ничего, кроме конфет, не взял, представляете? Шоколадки с орехами, карамельки!
– Да, на карамельках долго не протянешь, – ответила Полина. – Это точно.
Они побрели дальше, Михаэль хмуро глядел под ноги, Полина тоже молчала.
– А куда ты на этот раз собрался бежать? – спросила она.
– Куда? – буркнул он. – Да какая разница? Главное, отсюда.
– Нет. Это не главное. Гораздо важнее цель. Не так важно, откуда ты бежишь, гораздо важней куда. – Полине стало неловко от собственного менторского тона, сама-то скачет без оглядки, как заяц по кочкам, а гляди, туда же – поучать.
– Не знаю… – Михаэль покачал головой. – Я ж нигде не был, откуда мне знать? Нью-Йорк? Или в Калифорнию? Главное – чтоб не замели, мне шестнадцать, по закону меня любой полицейский может отправить обратно домой.
– А два года подождать, а уж потом уехать?
– Два года? – Парень возмущенно замотал головой. – Это ж два года!
Над ними, каркая, пронеслась ворона, Полина проводила птицу взглядом. На востоке дым рассеялся, размытые серые кляксы уползли далеко на юг, небо к вечеру стало белесым, словно кто-то затянул его марлей.
– Душно… – пробормотала Полина. – Ну и климат у вас, зима ведь…
– Тут самая старая часть кладбища, – Михаэль кивнул на приземистые надгробия, больше похожие на дикие валуны.
Полина присела у каменной доски, она треснула по диагонали, надпись было не разобрать. По боку камня рос бархатистый мох, Полина пальцем дотронулась до мягкой зелени, похожей на губку.
– Тут где-то должно быть кладбище навахо? – спросила она.
– Вон там, – Михаэль показал рукой в сторону часовни, – там было. – Он пошел дальше, остановился перед мраморной плитой.
– А вот и сам Арчибальд Галль, – парень топнул ногой. – В шести футах под нами.
Мрамор потемнел, когда-то белый, он стал бурым, щербатым и рябым. Полина шепотом прочла «Hier ruht in Gott», повернулась к Михаэлю:
– А где Волчица? Колинда?
– Кто знает, ее ж сожгли, а то, что осталось, индейцы вроде тайно похоронили на своем кладбище. А там построили вот это…
Часовня – коренастая беленая постройка, напоминала базилику в романском стиле, с узкими стрельчатыми окнами и горбатым куполом, такие еще стоят по прибалтийским городкам и по прусскому захолустью. На двери висел замок, Полина попыталась заглянуть в окно, но ничего, кроме шахматных плит пола и серого куска стены, не увидела.
– А ты не знаешь, – Полина соображала, как бы спросить поделикатней. – Я про мисс Андик… Она с кем-нибудь встречалась? Ну, в смысле, с мужчиной?
Михаэль не удивился, пожал плечами. Он поднял голову, над часовней метались мелкие, шустрые птицы. Они голосили, сердито чирикали, будто ругались.
– Странно… Как перед бурей. У нас тут летом смерчи бывают, настоящие торнадо, как в «Волшебнике из Оз».
Он подошел к окну, ухватился за решетку, подтянулся, быстро вскарабкался по кованым прутьям, как по корабельной лестнице. Уцепившись за карниз, ловко перекинул ногу и оказался на крыше. Выпрямившись, взбежал на купол, начал оглядывать окрестности.
– Ну что? – Полина потрогала ржавую решетку, посмотрела наверх, крикнула, смеясь: – Не видать торнадо?
– Птицы будто с ума сошли, носятся как бешеные!
Полина встала на цыпочки, дотянулась до верхней перекладины, ржавое железо больно впилось в ладонь. Полина повисла, подтянулась, ей бы удалось вскарабкаться на узкий уступ подоконника.
– Ух ты! – раздался сверху голос Михаэля. – Вот это да!
Из окна несло холодом, пахнуло плесенью и мокрой землей. Самым сложным оказалось взобраться на крышу, без помощи Михаэля ей вряд ли бы это удалось.
– Вон, смотрите! – мальчишка показывал на север. – Вон там, видите?
Полина ничего не видела, кроме сизых облаков. Она, осторожно ступая, поднялась на купол. Часовня стояла на макушке холма: Полинина улица, прямая и скучная, уходила вниз, дальше шли дома, краснела черепица крыш, среди которых белым великаном торчала башня собора. За городом по холму взбегали фермерские домики, за холмом тускло, как кусок грязного стекла, светился край озера.
– Ух ты! – восхищенно прошептал Михаэль. – Да вы ж не туда глядите. Вон там!
Полина повернулась на север. Сразу за кладбищем начинались заброшенные огороды, дальше тянулся пустырь, потом – дымчатая голая роща. На самом горизонте появилась яркая линия, похожая на ртуть. Полоска стала шире, раздвинулась, там что-то жарко перетекало, казалось, что глядишь в плавильную печь.
– Что это? – Полина спросила тихо. – Что там такое?
С небом тоже происходило что-то неладное: оно будто потяжелело, придвинулось, стало пепельно-серым, словно кто-то старательный закатал его от края до края малярным валиком. Исчезли птицы, умолк птичий гомон. Полина выпрямилась, прислушалась. Ей показалось, что у нее заложило уши, тишина казалась вязкой и какой-то тяжелой.
– Как перед снегопадом… – Полина отчего-то говорила тихо, почти шепотом. – Такое небо в Нью-Йорке перед сильным снегом бывает.
– Во дает! – восторженно прошептал Михаэль.
Полина не сообразила, кто дает, но взглянув на север, поняла: по пустырю прямо на них двигалась серая волна пыли, она была выше деревьев рощи и двигалась очень быстро. Перекатив через холм, волна понеслась по огородам, вырывая мертвые помидорные кусты, поднимая мусор и красную пыль.
– Ложись! – закричал Михаэль, бросаясь на крышу. – Голову, лицо закрой!
