– Он умер. В две тысячи седьмом году. Я его ни разу не видел, у меня только фильмы остались, от отца. «Давид и Голиаф», потом «Париж плачет, Париж смеется». Его дочка, Аурелия, нас приглашала… А потом отец… Ну, короче, ничего не вышло.
Михаэль присел на корточки, начал кочергой ворошить угли в камине. Дрова почти прогорели, по потолку бродили бордовые тени, лицо мальчишки вспыхивало то рыжим, то малиновым. Полина видела его профиль, в полумраке лицо казалось взрослым, почти мужским. Михаэль, словно ощутив взгляд, повернулся и улыбнулся ей. Полина сделала вид, что поправляет компресс.
– Посмотри, одежда, наверное, высохла уже, – она сказала торопливо. – Поздно, тебе домой пора.
Он протопал на кухню, вернулся одетый.
– Вы завтра в школу… – он кивнул на ногу. – Или нет?
Полина пожала плечами, она ощутила вдруг неловкость, парень тоже смущенно потоптался, сунул руки в карманы.
– Ну, я тогда… – Он мотнул головой в сторону двери. – Ботинки совсем мокрые, – он хмыкнул и замолчал.
– Спасибо тебе. – Полина хотела протянуть руку, передумала, скрестила руки на груди.
– Если что-нибудь нужно, вы…
– Да-да, – перебила его Полина. – Иди. Спасибо.
– Замок не забудьте…
– Запру. Иди.
Хлопнула дверь, простучали ботинки по ступенькам крыльца. Все стихло. Полина ударила кулаком по валику кресла, закусила губу. Уставилась на остывающие угли, они уже ничего не освещали, краснели тусклым жаром.
– Нет больше сил моих, – она прошептала, стараясь не разреветься. – Господи, ты что, издеваешься?! – Она ощутила, как по щеке скользнуло горячее и щекотное. Полина зло вытерла лицо ладонью.
Единственный нормальный человек на весь город, и на тебе! – мой ученик и ему еще нет шестнадцати. Это что – игра в искушение святого Антония? Господи, какой в этом смысл? Тебе-то зачем все это? Или мало дохлых зверей на чердаке и обезглавленных птиц? Мало, что я угодила, как муха в варенье, в этот чертов Данциг? Мало? И если я не свихнусь здесь, то закончу старой девой. А скорее всего, и то и другое вместе – чокнутой старой девой! И этого мало?!
Полина размотала шарф, пакет горошка оттаял, она бросила его на пол вместе с шарфом. Попыталась встать, голень тупо ныла, но боль оказалась вполне терпимой. Она, боль, даже показалась уместной, почти приятной. Полина с тихим злорадством захромала на кухню, распахнула холодильник, долго смотрела внутрь. Сердито захлопнула, не двигаясь, постояла в темноте, снова раскрыла холодильник, достала бутылку шампанского. В бледном холодном свете долго возилась с фольгой, пробка выстрелила неожиданно, звонко и весело, Полина вздрогнула. Налила вино в чашку, пена зашипела, перелилась через край, Полина быстро нагнулась, отхлебнула. Потом осторожно подняла чашку и мелкими глотками выпила до дна.
– Вот так! – с вызовом сказала она в темноту.
Шаркая босыми ногами, прошла через кухню; холодное вино сразу ударило в голову – Полина всегда с опаской относилась к шипучке. Она поднялась наверх, прихватив чашку и бутылку, зажгла свет в ванной, долго разглядывала себя в зеркало, потом налила полную чашку и выпила до дна. Устало опустилась на край ванной.
«Господи, я ведь совсем одна, у меня нет друзей, у меня вообще никого нет! А кто тебе нужен? Да и нужен ли кто-то? Ты всегда была одна – ты всегда страдала даже не от застенчивости, а скорее от лени, тебе никогда не хватало ни терпения, ни смелости, главное, желания раскрыть свою душу. Раскрыть кому? Им? Злым пошлым глупцам, которых интересуют сплетни, тряпки и блестящие побрякушки? Зачем им твоя душа, что они в ней могут понять? Бедная Полина, ты наивно полагала, что тебя ждут в жизни чудеса, что со временем все изменится, что впереди – заповедное царство с умными и добрыми обитателями. Бедная, глупая Полина! Милосердие – они не знают этого слова». От жалости к себе хотелось плакать, хотелось забраться под одеяло, забиться в угол, накрыть голову подушкой и плакать.
Вместо этого она заткнула ванну пробкой и пустила воду. Жаркая струя с грохотом забила в белый фаянс, Полина дотянулась до шампуня, выдавила в ванну зеленую тягучую жидкость. Тут же обильно полезла пена, едко пахнуло фальшивой елкой. Зеркало затуманилось, Полина превратилась в безликий силуэт, потом пропала совсем.
Она сбросила халат на пол, медленно опустилась в горячую воду. Легла – клочья пахучей пены громоздились, как горные облака, щекотали лицо, лезли через край ванны. Зажав пальцами нос, Полина погрузилась с головой, грохот воды стал тише, словно доносился с улицы. Вместе с шумом отодвинулась и реальность, подводный мир показался таким спокойным и приветливым. Она смирно лежала под водой и улыбалась.
Закрыла кран. Стало слышно, как с шелестом, похожим на тихий шепот, таяла пена. В спальне тикал будильник, где-то, уныло жужжа, билась о стекло муха. Внизу скрипнула половица. Полина перестала дышать – полная тишина, ничего, кроме шелеста и мухи. Дом старый, просто рассыхаются доски – не слишком уверенно подумала Полина. Она осторожно поднялась, чуть качнувшись, стянула с перекладины полотенце. Все делала тихо – ей казалось важным не произвести ни звука. Запахнув халат, выскользнула из ванной. Заглянула вниз, в темный пролет лестницы. От вина все вокруг казалось зыбким, ненадежным – поручни, стены, ступени. Прислушалась, начала спускаться, бесшумно ступая босыми ногами. На последней ступени застыла, было абсолютно тихо, но она почувствовала, что там, в темной гостиной, кто-то есть. Холодея, она заглянула в комнату – на диване кто-то сидел. Она не могла двинуться с места, сердце подпрыгнуло к горлу, Полина, задыхаясь, открыла рот. Она хотела закричать, громко и грозно, но получился лишь сиплый всхлип:
– Кто тут?
– Я, мисс Рыжик. Это я – Михаэль.
– Ну, ты… – Полина без сил опустилась на диван. – Ты…
– Вы не заперли дверь, я ж говорил – запереть, а вы забыли. Я просто подумал, что вы наверняка забудете, поэтому вернулся. А вы и точно забыли…
– Зачем ты… Тебе домой надо, – устало произнесла Полина. – Поздно, поздно.
– Домой! Что я, дитя, что ли? – Мальчишка рассердился. – Я не ребенок, не надо со мной, как с маленьким…
– Ну ладно, ладно…
– Вы думаете, я не вижу, как вы ко мне!.. – вскрикнул он. – Думаете, глупый ребенок, а я не глупый и не ребенок – вот! Вы же сами, сами – я видел, какое у вас лицо было сегодня, как у девчонки. Вы всего боитесь, думаете, я не знаю, как вам страшно? Как вам тут одиноко! Но вы делаете вид, важничаете, если кто-то младше вас на чуть-чуть, так он и глупец желторотый, и понять вас никак не сможет. Сможет!
Михаэль говорил яростно, задыхаясь. Полина не видела его лица, лишь темный силуэт, она нерешительно протянула руку, он оттолкнул ее.
– И не надо меня жалеть! Я тут вам не собачонка или морская свинка! Если хотите знать, я такой же человек, как вы! А вы… вы… – Мальчишка закашлялся. – Вы просто слепая, не видите, не чувствуете… А если кто-то вас любит, то вам наплевать – ну да, конечно, ребенок! Вот я понимаю, если бы это был господин директор, думаете, никто не видит, как вы на этого Галля смотрите, с каким обожанием, а ему-то на вас наплевать!
– Прекрати… – попросила Полина робко. – Замолчи, не надо…
– А если кто-то другой готов для вас все сделать и даже жизнь… И готов и рад, но просто немного младше… Как будто это какое-то преступление – что младше! – Михаэль задохнулся, всхлипнул. – Во всех ваших книгах только про любовь и написано, за любовь там на смерть идут, под паровоз… Не зря, выходит, все там про любовь, в книгах? Видать, стоит она, эта любовь, того, чтоб про нее столько писали? Или нет? Нет! – Он махнул рукой. – Для вас вся эта любовь в книжках, а когда… а если… кто-то…
Михаэль снова махнул рукой, закрыл лицо ладонями и отвернулся. Полина подалась вперед, хотела обнять его за плечи, он отстранился, вяло оттолкнул ее руки. Она прижала его к себе, крепко обхватив, она ощутила, как вздрагивает его спина. Полина что-то зашептала, быстро и бессмысленно, вдыхая запах его волос, его тела, от него пахло древесной стружкой и еще чем-то горьковатым. Дымом – догадалась она.
Всхлипнув, он что-то проговорил, горячо дыша ей в шею, Полина не расслышала, она почувствовала его губы, тоже горячие и мокрые. Она испуганно замерла, Михаэль поцеловал ее в шею, потом в подбородок, потом в губы. Она чуть не задохнулась, безуспешно и слабо сопротивляясь, хотела отодвинуться. В голове что-то жарко застучало, его рука легла на ее затылок, сильная ладонь дрожала, в этот момент Полина была почти уверена, что все происходящее сон, бред – все что угодно, но только не явь.
Полина приоткрыла губы и подалась вперед, халат сполз с плеча. Его грубый свитер елозил по ее груди, царапал сосок. Она стянула свитер через голову, бросила на пол. Михаэль выпрямился, потом, нагнувшись, принялся быстро и больно целовать ей шею и грудь.
– Погоди… – прошептала Полина. – Погоди, не так…
