— На самом деле меня, скорее всего, действительно выпустят ближе к концу месяца, — говорит Дафна.
Я прощаюсь с ней, обнимаю ее и прошу, чтобы она сразу же позвонила мне, как только выяснится, когда именно ее будут выписывать.
Еще через несколько дней отец сообщает мне, что собирается переезжать.
— Джанин, — поясняет он, — она сказала, что не сможет спать на той же кровати, на которой спала твоя мама. Ну, мол, еще никто не доказал, что рак не заразен. Вот ведь дурная баба — что с нее возьмешь!
— Знаешь, я уже успел убедиться в том, что лучшие из них действительно ни умом, ни хорошим характером не отличаются.
— Слава богу, она наконец нашла в себе силы уйти от этого зануды, с которым прожила столько лет. В общем, мы подумываем о том, чтобы снять себе где-нибудь квартиру. Да ладно, что я тебе лапшу на уши вешаю: в общем, мы уже сняли себе жилье и живем теперь вместе.
— Рад за тебя. Поздравляю.
— Ты здесь живи, сколько будет нужно. Продавать дом я все равно не собираюсь. По крайней мере в ближайшее время, пока рынок недвижимости так здорово просел. Со временем, когда снова устроишься на работу, если сможешь, будешь частично оплачивать счета. А там — видно будет.
— Спасибо, папа. Знаешь, это, наверное, прозвучит странно, но я действительно искренне желаю, чтобы вы с Джанин были счастливы.
— Счастливы, — фыркнув, повторяет вслед за мной отец. — Никто, в общем-то, и не говорил, что мы все это с ней затеяли ради какого-то там счастья.
На протяжении первых двух недель нового семестра, после того как Тана вернулась в колледж, мы с нею перезванивались каждый вечер. Затем я вдруг подметил, что наши разговоры становятся все короче, что созваниваемся мы уже не каждый день и что голос Таны в трубке звучит все более звонко и жизнерадостно. Я подозреваю, что все это — побочный эффект появления в ее жизни какого-то парня по имени Тодд. Судя по всему, они начали встречаться.
— Пидор? — высказываю я предположение в тот редкий момент, когда по тону разговора становится понятно, что мы с Таной понимаем друг друга, как раньше.
— Ну, он и вправду любит «Уотербойз» [26], — признается Тана, — но, смею тебя заверить, во всем остальном он сумел доказать мне, что с ориентацией у него все в порядке. Уверяю тебя — нормальный мужик.
— Ах ты, хитрая лиса, — говорю я, — обзавелась бойфрендом, спишь с ним, а мне — ни слова.
Мне не нужно видеть Тану, чтобы представить себе, как она краснеет.
— Давай лучше расскажи про свою новую работу, — меняет она тему.
Оставшись без работы и без подруги, я занялся приведением в порядок родного дома, особенно стен и ковров, до сих пор закопченных, после того как Дафна устроила поджог. И вот однажды в хозяйственном магазине я встречаю Зака Шумана, моего бывшего начальника в гольф-клубе. Того самого, которого выперли с работы за мои «подвиги». К моему немалому удивлению, он тепло поздоровался со мной, и я понял, что зла он на меня не держит.
— Слышал я про твою маму, — сказал Зак. — Хреново дело обернулось.
— И не говори. Спасибо.
— Слушай, меня тут взяли управляющим в кафе «Бифштекс у Чарли». Это в Гарден-Сити, — сказал он. — Мне как раз официант нужен. Вот я и думаю…
Через несколько дней, примеряя в раздевалке ресторана черные брюки и белую, как для смокинга, рубашку, выданные мне в качестве спецодежды, я ловлю себя на мысли: «Последний подарок от мамы».
Я приступаю к новой работе, проходит две недели, и вдруг в один прекрасный вечер раздается звонок. В трубке слышен голос Дафны.
— Угадай с трех раз, кого на следующей неделе выпускают из психушки?
В день, когда Дафну выписывают, я приезжаю за ней на мамином «бьюике».
— Ну и куда? — спрашиваю я.
— Куда угодно, лишь бы там был свой, а не общий на все отделение душ, — отвечает Дафна.
Я везу ее к себе домой. Мы паркуемся, и я вижу, что Дафна напряженно осматривается в поисках следов, оставшихся от ее выходки. Бесполезно: я не зря потратил уйму времени на ремонт и перекраску. Когда же Дафна видит наконец ванную комнату (полностью переоборудованную и выложенную свежим кафелем), глаза у нее загораются, как у изголодавшейся жертвы кораблекрушения при виде хорошего стейка. Дафна пропадает в ванной больше чем на час. В какой-то момент я не выдерживаю и, набравшись храбрости, стучу в дверь. На самом деле я беспокоюсь за нее: кто его знает, может быть, она вовсе и не полностью выздоровела, что бы там ни говорила.
Дафна открывает дверь — вся мокрая и абсолютно голая.
— Забыла попросить у тебя полотенце, — говорит она.
Мы просто бросаемся друг на друга и начинаем жадно целоваться. Несмотря на некоторое беспокойство Дафны («флюоксетин, по идее, должен подавлять либидо»), прежние навыки не утрачены. Эту ночь мы проводим в кровати моих родителей и продолжаем заниматься здесь любовью на следующий вечер и дальше — каждый вечер и каждую ночь. Когда меня приглашают к Киршенбаумам на празднование Песаха, я беру с собой Дафну.
Мой отец приходит к Киршенбаумам с Джанин, которая так до сих пор и не оттаяла, хотя принимают ее очень тепло. Вообще, настроение у всех самое что ни на есть праздничное, все стараются рассмотреть получше Тодда — спутника Таны, которого она пока что скромно представляет как «однокурсника». Несмотря на остатки подростковых прыщей на лице, Тодда, по выражению представителей более старшего поколения, можно с полным правом назвать «достойным молодым человеком». Меня же гораздо больше радует то, что он, похоже, искренне обожает Тану и что у него, судя по всему, нет такого неприятного жизненного опыта, который уже успели накопить все мы. Атмосфера в доме настолько теплая и дружеская, что даже отец не может противостоять общему благостному настрою: завидев Дафну, он тепло обнимает ее и ни словом не упоминает о пожаре. А когда его объятие несколько затягивается, дядя Марвин, весело присвистнув, кричит: «Эй, да оттащите вы его от нее».
В самый разгар праздника в гостиной Киршенбаумов появляются поздние гости — мистер Хэд в сопровождении супруги, миссис Хэд. Выпив пару бокалов вина, частный детектив отводит меня в более или менее тихий уголок.
— Слушай, я уже давно пытаюсь с тобой связаться, — говорит мне Хэд. — Бесполезно. Тот телефон, который ты мне оставил, вроде бы больше не работает. — («Моторолу», значит, отключили, думаю я.) — И вообще, кому, спрашивается, это нужно: мне или тебе? — продолжает напирать Хэд. — Короче, у меня для тебя есть кое-какие новости. Дело было так: пошли мы с Лорной, — для большей убедительности он кивает в сторону миссис Хэд, — на одну гаражную распродажу. Так вот, иду я, значит, и вдруг вижу — лежит старый телефонный справочник. Нет, ты только представь себе — эти ребята пытались продать старый телефонный справочник! Кому это, спрашивается, нужно? Вот ты мне скажи, какой толк может быть от старого телефонного справочника?
— Это уж лучше вы мне скажите.
— А вот, как выясняется, толк может быть, да еще какой. В общем, вспомнил я имя того человека, которого мы с тобой разыскать пытались. Питер Робишо. Я, конечно, поначалу запамятовал, но потом вспомнил, что он ассоциировался у меня с одним частным детективом из романов Джеймса Ли Берка. Не читал такого? Ну так вот, был у него там персонаж по имени Дейв Робишо, детектив из Нового Орлеана.
Я мотаю головой — нет, мол, не читал. В этот момент Дафна, услышав имя своего отца, подходит к нам поближе, чтобы не пропустить ни слова из нашего разговора.
— Так вот. Представь себе, что этот ублюдок хренов — ты уж извини, что я так выражаюсь, — был в этом телефонном справочнике. Я говорю «был», потому что телефонный справочник был старым. Ну так вот: подумал я, пораскинул мозгами и решил все-таки на всякий случай съездить по этому адресу. Дай, думаю, проверю, мало ли что.
— Так вы нашли его?
— Нет, конечно. Он уже много лет там не живет. Но нынешний хозяин дома говорит, что время от времени ему до сих пор приходят письма из Кингз-Парка. Сам, наверное, знаешь — это главная в нашем штате психушка. Лично я так думаю, что наш чувак какое-то время кантовался в этом заведении.
Я искоса посматриваю на Дафну: мне интересно, как она отреагирует на то, что они с отцом, вполне возможно, какое-то время пробыли в одной и той же клинике. К моему немалому удивлению, ее лицо остается совершенно бесстрастным.
— В общем, — продолжает Хэд, — я навел кое-какие справки. Так вот, выяснилось, что какое-то время его держали в Бельвью — шизофрения и прочая хрень — еще в начале восьмидесятых. Ну а потом Рейган стал президентом и пошло сокращение расходов на социальные программы. В общем, психушки изрядно проредили, многих, считай, выставили на улицу. Боюсь, на этом наша ниточка и обрывается.
