- Что за хрен? - спрашивает иностранка у мусульманки.
- Мой однокурсник. Вот развелся с женой и переехал в общежитие. Ему двадцать восемь лет.
- Красив, падла, - замечает номер два, девственница. - Правда? - это вопрос ко мне.
- Я, - говорю, - не разбираюсь в инонациональной красоте. - Не от шовинизма, а так уж вышло. Я не сплю с неграми, монголами и эскимосами, потому что не понимаю: какая суть проявлена на данной форме. Если мне объяснят суть - с удовольствием.
- Сдается мне, - говорит номер один, иностранка, - что в данном случае от нас не скроют суть.
- Девочки, а что это мы все про мужиков да про мужиков, - говорю я, - давайте переменим тему. Вот у меня проблема: мой А хочет жениться на москвичке.
- Заметно переменила тему она, - расхохотались мои подруги. - Ну и что? Ты сама замужем за москвичом...
- Да он по любви! - объясняю я им.
- Не морочь мне голову, - говорит номер один. - Он любит только тебя, просто у него характер. Ну хочешь - мы его уведем...
Тут надобно заметить, что когда Первая, иностранка, говорила фразы типа "мы-его-уведем", это означало, в переводе на ее русский, буквально следующее: ты, подруга, только скажи, что можно сделать нам, мне, всем вместе, так, чтобы не поломать, а починить, чтоб гармония в мире была.
- Еще не знаю, душа моя, не знаю. Он, говорят, уже и заявление в загс отнес...
- Знаешь что, - говорит моя Первая, а девственницы помалкивают, - он не летел бы туда на такой скорости, если б не имел тайного намерения насолить тебе. Ведь ты ему всю душу истоптала. Вы сколько раз сходились-расходились? То-то. Кто бывал виноват? ну ладно, ладно, не мрачней...
Стук в дверь. Пришел мой друг-учитель.
- Девки, чаю хочу. Жена не дает чаю. - И сел на табуретку. Кружку себе подвинул, сахару семь ложек насыпал.
- Может, ты жене чего-то недодал? - спрашивает юная соседка-мусульманка.
- А ты, ребенок, сиди и слушай. Рано еще голос подавать, - ласково и по-отечески говорит он ей. - Много будешь знать - скоро состаришься.
После чая мы курим. Все, кроме моей мусульманской соседки, которая еще не курит. И вообще сидит думает над услышанным. И делает вид, что на реплику друга-учителя не обиделась.
Стук в дверь. Входит К. Он уже несколько дней к нам ходит, пьет чай, говорит дамам комплименты и грозится перейти в атаку. Мою подругу-иностранку он не интересует, девственницы еще не расстались с девственностью, остаюсь одна я - как наиболее реальный шанс. Есть, правда, нюанс: этот К - талантливый поэт и остроумный собеседник. Плюс он лет на пятнадцать старше всех нас, и девицы обращают на него особенные взоры. Чтоб никого не обижать, он хорош и радушен со всеми, но в коридоре, когда видит меня, регулярно спрашивает, когда же я наконец приду. Вчера я наконец пришла к нему. Между нами вышло что-то очень уж затейливое, даже по моим меркам, и сегодня требуется скрыть это от бабской общественности. Скрывая, пьем чай с печеньем и продолжаем обсуждение моей темы: как отвратить моего А от женитьбы на академдочке. Эта тема уже стала общей, все включились и, пробравшись в запасники своих человеческих знаний и опытов, извлекают и извлекают рецепты. Все присутствующие прекрасно знают, что в ситуацию Я + А судьба вложилась золотым запасом. Все знают, что это в с т р е ч а. Моя соседка-мусульманочка - тоже прониклась этим пониманием, хотя ей еще не доводилось видеть меня в обществе А. Девочка появилась недавно, а мы последний раз поссорились весной. Мы всегда весной ссорились.
Свежеосвоенный мною К тоже не видел меня и А вместе, но К - поэт, который вчера провел со мною ночь. Как поэт, как взрослый мужик, как утонченный гей (это выяснилось, конечно, попозже) - он прекрасно уловил, что женщина, бывшая у него всю ночь, целиком и полностью принадлежит другому. Ему это не жмет, он сам принадлежит другому; полный взаиморасчет.
Но мои подруги номер один и два, а также друг-учитель - они-то знают, что такое А. Все четыре года наших мук были у них на глазах. Никакие мужья и жены не могут быть настоящими в их глазах, если речь идет о других парах с участием А или с моим.
Короче говоря, у нас консилиум. А что знают трое - то знают все. До чего мы тут за чаем ни договорись, всё дойдет до ушей А. И я это знаю, и все мои чаепивцы.
К ночи мы уже так подробно обсудили моё воссоединение с А, что сам факт уже кажется свершившимся. И только одинокий сон на нашей широкой кровати, так долго бывшей н а ш е й, напоминает мне о моем неизбывном горе. Я не могу уснуть, потому что я вижу: в огромной академической квартире мой А обнимает свою невесту. Моими руками и ногами. И весь светится.
А утром всё начинается сначала. Кофе, душ, джинсы с моим любимым зеленым джемпером, троллейбус, золотые листья в скверике перед институтом, звонок, лекция, справа А, за спиной Д. Боль в сердце и опять лютый кашель. Он, собственно, не прекращается никогда. Он то тише, то сильнее, то до посинения, но он все время со мной - жуткий, выматывающий сухой безысходный кашель. Мой А слышит его, как и весь институт, но у него свои дела. Хоть я умри тут же, у его ног, под его партой в аудитории, - перешагнет и пойдет, насвистывая.
- ...Ли, вы хотите сказать, что с К вы разделались, не разобравшись с Й? - возмутился ночной попутчик. - А ведь этот К прекрасно относился к вам.
- Да, я к нему тоже. Он еще появится, но ведь он декорация. И заметьте: Й еще не выступил всерьез. Это всё пролог.
- Заметил. Подзатянули вы...
- Знаю. Он всё-таки реально сработавшая фигура, гвоздик в ножницах. Катализатор. Мы с Первой обсуждали его светлый образ ночами напролет... О Боже, я до сих пор не могу вспоминать этот кошмар...
- Почему? В чем дело? Вам уже столько лет! Помните поговорку одного их ваших? "Женщина проживает столько жизней, сколько у нее было мужчин"... Почему вы до сих пор придаете значение этой истории?
- О, вам не понять. У нас в России всё так устроено... Все приходят со своими уставами, диктуют; и очень нервничают, когда понимают, что ошиблись
дверью.
- В чём дело в случае с Й? Зачем вы вставили его
в Алфавит? Ему не место в этом славном ряду, - настойчиво сказал ночной попутчик.
- Сейчас объясню. Подождите. Кажется, могу сказать...
- И откуда, мадам, разговорчики про "У-нас-в-России"? В ы недавно сами сказали, что в Древней Греции, где вы были гетерой и преуспевали...
- Мало ли кем и где я была. Я всем была. Даже многодетной мамашей. Почтенной матроной я вообще была несколько раз, словно судьба пыталась уговорить меня найти что-нибудь привлекательное в этом занятии: очаг, хозяин, исповедь, пелёнки... В России разнообразные возможности. Страна попросторнее. Успела сродниться. Самая трудная, ничего не поделаешь. Кому повезло возродиться в России, тому уже нечего бояться в следующий раз. Тем более что следующего может и не быть. Всё здесь отработать можно.
- Вы ошибаетесь, - насмешливо сказал Люцифер. - Это вы новомодных книжек начитались. Механизм совсем другой. Если у нас останется время, я расскажу вам - какой именно.
- Но я же всё помню!.. Гнев выгонял меня
из тела всякий раз, когда я проявляла готовность в одном облике, своем собственном, в одном теле предъявить мужчине всё, что он хочет, от матери до бляди, и ни один из них не мог переварить объединенный образ. Ни один не мог уложить в своих высокоинтеллектуальных мозгах того, что всегда было очевидно для меня. Как древний грек, каждый фантазер нового времени понимал только гетеру, наложницу и жену-мать. Вновь и вновь я не могла объяснить е м у, что можно всех найти в одной, и умирала от невоплощенности. Потом опять рождалась и опять пыталась открыть очередному е м у глаза: вот, возьми, у тебя есть больше, чем тебе кажется! А он, только что взглянувший в глаза нашему новорожденному сыну, ложился со мной и бил меня по руке, если рука вдруг обхватывала его член... Этот же член он совал в уличных девок, во все места, но дома он соблюдал мою, м о ю, чистоту. Потом мне всё это надоело, но рождения продолжались. Когда тысячи лет обнаруживаешь себя то у костра, то в келье, то в публичном доме, то вообще на костре, то у алтаря с
аскетом, который сам заплачет, лишая меня девственности, от утраты нашей ч и с т о т ы, было и такое, - так вот: когда всё это вертится веками, и сил больше нет, надо уходить из круга, но куда?..
- Вы изрядно поднадоели мне с вашей вечной женственностью за несколько тысяч лет. Вы даже не представляете как.
- А вам-то я чем не угодила? - прямо спросила Ли.
- Ну ладно. Вкратце. Я, как вы понимаете, миссионер другого пространства. Нам, его строителям, очень нужны души (термин условный, даже неточный, но вы меня поймете) людей как строительный материал. Оторвать душу напрочь ото всех тел человека, не только от физического, но и эфирного, астрального и так далее, полностью перетянуть к нам, вниз, можно многими способами, но есть несколько проверенных: гипертрофировать смысл "Я", дать море наслаждений, указать на сладостность воспоминаний, научить трепетно мечтать, в сексе направить на максимальную изобретательность, словом, индивидуализировать все внутренние проявления и абсолютизировать их. Можно назвать это каким-нибудь мощным и загадочным словом типа "демократизация" - это прекрасно работает. Наши - когда возвращаются в физические тела - получают сверхобычную красоту и редчайшую энергичность. Они могут и не возвращаться, но они же наши, то есть жуткие индивидуалисты, поэтому они выбирают возвращение. Некоторые, конечно, уходят к нам, строить наше пространство по нашему проекту, но если б не было тех, кто возвращается, мы потеряли бы потенциал. Простите, если я говорю не совсем понятно. Мне это и ни к чему. Впрочем, вы, я уверен, прекрасно меня понимаете.
