Далеко от людей, по каменным ступеням, вырубленным в острых скалах, спускались в непостижимо прозрачную и все равно бирюзовую воду, такую — кажется, наклонись и достанешь дно, а до него — несколько метров бирюзы с хрусталем.
Впереди рядом с шофером повис на поручне большой несуразный дядька, обмотанный ремешками фотокамер, заговорил на иностранном, перекрикивая рычание двигателя. Тетечка в коротких шортах на сухих коричневых ногах, очень старых, отвечала ему птичьим голосом, смеясь крупными очень белыми зубами, поверх которых только черные линзы больших очков.
Пролезающий в открытую фрамугу ветер взметывал выгоревшие волосы красивой девушки в середине салона, и она ловила их, прижимая рукой к плечу. Худой парнишка весь в картинках, помогал ей, охлопывая по груди, и она притворно сердилась, отмахиваясь.
А вот еще два автобуса едут навстречу, гудят водителю и он помахивает ладонью. И позади, Инга оглянулась, прижимая нос к стеклу, тоже пылит шлейф.
Ну что ж, если там все как летом, то тем более она побродит, теряясь в цветной толпе. Будто он тут. Еще минутка и выйдет из-за туристов, смеясь белыми в черной короткой бороде зубами…
Выбираясь из салона, топнула занемевшей ногой, оглядывая совсем летние толпы людей, ну, немного поменьше, но все же, кругом они тут. И поправив на голом плече сумку, медленно пошла, по широкому кругу огибая гуляющих над обрывом. Ей не хотелось лезть в толпу.
Шофер высаживая народ, сказал — обратно еду в шесть вечера. И Инга, поглядывая на пластиковые часы, решала, как быть. Есть время выкупаться в стороне, в маленькой, размером с кухню, бухточке, откуда снялся лагерь дайверов, оставив деревянную лестницу вниз, к воде. А после пройтись вдоль длиннющего обрыва, подходя к краю и заглядывая в лазурную воду. Но в туристическую зону, где ресторан «Джанга», она не пойдет. Там Пахота и Ром. Горчик, может быть, как раз там. Но пусть пеняет на себя, сбежал и ей ничего не сказал даже. Не будет Инга его специально искать.
Медленно выкупавшись, бродила в самом романтическом настроении, обходя группки шумных туристов, подбиралась к обрыву там, где не было людей и садилась, на сложенную по размеру попы заплатку коврика. Помнила, собираясь — на Атлеше камни, как бритвы, босиком не побегаешь и на камушке в купальнике не посидишь.
Усмехнулась грустно, подбирая на бедрах повыше цветной подол сарафана. Не забыла купальник. А в тот раз — забыла.
Вот бы сейчас он вышел из-за спин. Подошел, улыбаясь и протягивая руки. Сказал, Иннга, моя девочка, не смог. Без тебя не смог, видишь, приехал.
Она не стала додумывать мысль, почему приехал сюда, на другой конец Крыма, а не в Лесной. Просто улыбнулась в ответ, и обняла его крепко-крепко, прижимая к белой майке горячее лицо.
Солнце жарило тяжко, будто и не сентябрь на дворе. Стояло белым пятном, а ниже ползали, волоча по степи густую тень, плотные, очень хмурые тучи. Когда тень заползала на воду, та из прозрачной и яркой становилась похожей на олово с темно-зеленым оттенком. Кажется, прыгни, и ударишься, разобьешься в лепешку.
Не разбиваются, со вздохом отпуская расплывчатого Петра, отметила Инга, глядя, как становятся на каменных козырьках мальчишки. Сосредоточившись, делают шаг вниз. Летят к оловянной воде. Да уж, тут не разбежишься, красуясь. Остро, криво и ужасно высоко.
Внизу под ныряльщиками время от времени медленно резал воду прогулочный катерок, увозил сахарную горку пассажиров в прогрызенный в скалах тоннель. И капитан привычно орал, ругаясь, когда после нестройного вопля сидящих внизу на камнях мальчишек, перед носом катера или сразу за его кормой, стремительно упадая с высоты, входило в воду коричневое тело, вздымая фонтан сверкающих брызг.
Инга поворошила в сумке, развернула пакет с бутербродами — жареное сало полосками меж ломтей хлеба. Отвинтила крышечку пластиковой бутылки с компотом, поставила рядом. И, кусая, стала смотреть, как прыгают.
Пацаны толпились у среднего уровня скалы, где длинный и широкий козырек был вытоптан босыми ногами в пыль. Сверху им кричали зрители, самые отчаянные вползли на высоту и лежали там ящерицами, забиваясь в маленькие ниши, свешивали головы, следя за прыжками.
Одно за другим вонзались в воду коричневые тела, далеко от Инги пролетая от козырька мимо кричащих на разных уровнях зрителей. На обрыве толкались люди, наводя фотоаппараты, или снимаясь на фоне летящих мальчишек. Резко кричали те, кто сидел внизу, подсказывая ныряльщикам нужный момент для прыжка.
Она глотнула компота и взяла крышечку — закрыть бутылку. Кто-то крикнул, показывая вверх, и все лица поднялись подсолнухами, замахали веточки рук. Люди на обрыве кучно столпились, тоже поворачиваясь и тыкая фотокамерами на каменный язык, выступающий узким и длинным козырьком, и как не обломится, поежилась Инга, глядя на тонкую коричневую фигуру в шортах по колено. Мальчик стоял, опустив стриженую голову, солнце блестело на макушке и чуть отставленных назад локтях.
Внизу, тормозя перед туннелем, плавно подходил катер и в нем тоже десяток людей стояли, задирая головы. Блестели стекла в руках и перед глазами.
Инга застыла, держа крышечку и наклоненную бутылку. Он что, собрался прыгать? Оттуда?
Снизу резко крикнули и мальчик, только что стоявший на козырьке, уже пролетел мимо, вошел в воду почти перед носом катера, ножом вспоров оловянную поверхность. Без брызг. Катер, не тормозя, проутюжил круги на воде и скрылся в туннеле. А сбоку, под радостные вопли зрителей показалась мокрая голова, отсюда не больше крупной горошины.
— Какой дурак, — с досадой прошептала Инга, держа в руке забытую бутылку и глядя, как вылезает на скалы, и вокруг толпятся пацаны и прыгают, отталкивая их, девчонки в крошечных купальниках. Встряхивая головой, ныряльщик пожал пару рук, похлопал кого-то по плечу. И снова полез вверх, гибкий, как блестящая коричневая ящерица.
Открыв рот, Инга смотрела, как забирается выше и выше. И снова, исчезнув на минуту за скальными уступами, показывается на фоне белесого неба в плотных тучках тонкая фигура с круглой стриженой головой.
После крика снизу он снова кинулся с козырька. На этот раз, дважды перевернулся в воздухе, сложился еще раз над самой водой и, в долю секунды успев выпрямиться, вогнал себя лезвием в плотную массу воды.
— Серый! — закричала одна из девчонок, прыгая на скале рядом с вопящими мальчишками. И весь обрыв взорвался криками и аплодисментами.
Инга встала.
Мальчик вылез на камни. Пробираясь через толпу, смеялся, тряся головой и нагибая ее ухом к плечу. Посмотрел вверх и, свернув, полез по боковой тропе туда, где стояла Инга, а из бутылки на камни тонкой струйкой лился красный компот. Вдогонку кричала что-то девочка в надвинутой на лоб кепке, махала рукой другая.
Шел, прыгал с камня на камень, изгибая спину, чтоб не ссадить ноги, иногда взмахивал руками. Глядел на Ингу узкими пристальными глазами под еле видным ежиком выгоревших волос. И, сгибаясь у самых ее ног, выпрямился, поднимая лицо. Шагнул выше, встал на маленьком пятачке, совсем рядом, вплотную, потому что места там было — на одного.
— Привет. Михайлова.
— Горчик…
Она качнулась, бутылка запрыгала по камням, расплескивая красное, и мальчик схватил Ингу за локти, притягивая к мокрой груди.
— Навернешься, черт!
— Пусти.
Пальцы разжались. Она подняла лицо, разглядывая впалые скулы, сощуренные глаза в выгоревших ресницах. Медленно подняла руку и потрогала шею, колючую от еле отросших волос.
— Стриженый. Как… как уголовник совсем…
— Ну… ну да.
— Дурак ты, Горчик.
Он ухмыльнулся. Руки согнулись и прошлись по обвисшим шортам, разыскивая прилипшие мокрые карманы.
— Ты сильно умная.
Глядя на его руки, Инга засмеялась, почти всхлипывая. Взяла его за локоть, чтоб не упасть и кулаком вытерла глаз.
— Ты чего? Чего ржешь?
— Так. Ладно. Привет, Сережа.
Они замолчали, топчась на крошечном пятачке. Глядя на валяющуюся внизу бутылку, Горчик спросил:
— Пить хочешь?
— А? Да. Хочу пить. Сало соленое.
— Пойдем.
Он бережно ступил на каменистую тропку, повернулся, протягивая ей руку. Инга сдернула с камня коврик, сунула в сумку. Идя следом, спохватилась.
— Есть хочешь? У меня остался еще кусок. Хлеб и сало, жареное.
— А у меня чебурек. С сыром. Я сумку заберу только.
— Да.
Стоя поодаль, Инга ждала, когда Горчик пожмет десятки рук, покивает девочкам, что все подходили, тянули его за руку, щебетали что-то. А потом, шагнув вбок, переговорил с медленным потным парнем, и тот, осклабясь, сунул ему что-то в руку, кивая в сторону Инги.
— Все, — сказал, подходя, уже в сандалетах, с майкой, кинутой на плечо поверх ремня спортивной сумки, — теперь до утра вольный.
