Чжан Цзянь подумал, что Дохэ сметливая, уже добежала до рощицы с опадающими вязами, привела в порядок одежду и ждет его. Без смекалки с такой судьбой она бы давно погибла.
— Кто — эта? — казалось, Чжан Цзяню даже отвечать неохота. Надменное выражение удавалось его прикрытым верблюжьим глазам лучше всего. Такое высокомерие не на шутку разозлило сотрудников клуба. Если этот детина сам не сдастся, придется с ним повозиться.
— Не прикидывайся! Полюбовница твоя где? — спросил какой-то северянин, остальные обращались к нему «директор Се».
— Какая полюбовница?!
— Я все видел! Еще отпираешься! — Фонарик держал южанин лет сорока-пятидесяти.
— А раз видел, зачем спрашиваешь? Позовите ее, пусть выходит, — отрезал Чжан Цзянь.
— Так ты признаешь, что она твоя полюбовница?
Чжан Цзянь замолчал. Не надо было влезать в этот спор. Он с самого детства не любил разговоров, давно разглядел: толковать с такими — много чести. Стоит только ввязаться в разговор, раз ответить, другой, третий, и вот уже их гнусные слова льются прямиком тебе в уши. Его любовь к Дохэ превратилась в «интрижку» а Дохэ, его Дохэ стала «полюбовницей»! Да они своими разговорами уже ее запачкали! Чжан Цзянь стерпит страдания, усталость, боль, но запачкать себя не позволит.
Часть сотрудников клуба скрылась в лабиринте декораций, остальные стерегли Чжан Цзяня. Женщину не нашли. Кто-то отчитался: задняя дверь не заперта, наверное, туда она и сбежала. А этот тип дал ей уйти. Видно, старый разложенец, на таких делах собаку съел. Если бы не объявили, что великий вождь приезжает на завод с инспекцией, разве кто стал бы проверять этот закуток? Мы-то думали, это агенты США и Чан Кайши бомбу заложили или еще что в этом роде, а оказалось — парочка, как говорится, бомбы в сахарной глазури!
Участок Чжан Цзяня тоже каждый день чистили, украшали цветами из красной бумаги и цветными шарами, чтобы встретить инспекцию во главе с великим вождем председателем Мао. Правда, раньше на заводе тоже объявляли, что скоро пожалует губернатор провинции или мэр, а никто не приезжал, и печи так и стояли без инспекции. Поэтому теперь рабочие не больно-то верили новостям. Но услышав про инспекцию от сотрудников клуба. Чжан Цзянь понял, что великий вождь и правда скоро приедет, ведь клуб напрямую подчиняется заводской администрации, у них новости самые свежие и проверенные.
Сотрудники, уходившие за сцену с обыском, по очереди вернулись. Они попробовали догнать эту потаскуху, побежали за ней через заднюю дверь в северо-западном углу, но вернулись ни с чем.
— Похоже, быстроногая эта потаскуха. Но не беда, раз этого схватили, далеко она не утащится, — тонко заметил директор Се.
Чжан Цзяня привели в управление завода. В коридоре процессия столкнулась с Сяо Пэном, он во все глаза уставился на то. как семеро человек конвоируют мастера Чжана — одни расчищают дорогу, другие шагают замыкающими. Спросил у кого-то из хвоста процессии:
— Что такое с мастером Чжаном?
— По бабам таскался!
Директор Се наскочил на Сяо Пэна:
— Что, дружишь с этим разложенцем?
Сяо Пэн не ответил, взглянул на могучую спину Чжан Цзяня, потом на его развязанные ботинки — шнурки превратились в грязные веревки и болтались туда-сюда. Сяо Пэн учил в техникуме русский, но так и не выучил — группу распустили, а его направили подручным в администрацию завода дожидаться нового распределения. Следом за процессией из клуба он прошел в отдел безопасности, дверь перед ним закрылась, и он оказался в толпе секретарей, машинисток, уборщиц, все разом подались вперед, чтобы слышать, как допрашивают Чжан Цзяня.
Допрос шел то тихо, почти беззвучно, а то вдруг взрывался криком, как тот репродуктор с плохим контактом, что висел снаружи цеха. И на рев, и на шепот Чжан Цзянь отвечал молчанием.
Наконец снаружи услышали, как он заговорил:
— Что такое «аморальное поведение»?
— Это когда женатый крутит шашни на стороне, — взялся объяснять дознаватель.
— У меня с моралью все в порядке, — ответил Чжан Цзянь. — Я только с женой этим занимаюсь.
Дознаватель снова прогрохотал, как будто к репродуктору подали питание:
— Что, в клубе с женой это самое веселее выходит?
За дверью все расхохотались, машинистки покраснели до самых ушей, сморщили носики: до чего же стыдные, гадкие слова!
— Чем же вам с женой так приглянулась задняя сцена клуба? Ты уж расскажи, просвети меня! — дознавателю казалось, что этот подозреваемый попросту насмехается над его логикой и здравым смыслом.
Чжан Цзянь снова пустил в ход свое отточенное молчание. Дознаватель запугивал: накануне приезда великого вождя председателя Мао ты занимаешься разложением, позоришь рабочий класс — наказание будет суровым. Партийных за такое исключают из партии, беспартийным урезают зарплату. Если не признаешь свои ошибки, не расскажешь все начистоту, а будешь плести ложь и обманывать органы безопасности, то вина твоя только удвоится! Молчишь? Хорошо! Хочешь все обдумать — это похвально. Даю тебе три минуты.
— Еще раз спрашиваю: кто та женщина, с которой вы нарушали партдисциплину?
— Моя жена.
Теперь пришла очередь молчать дознавателю.
— Жена? Так зачем ей сбегать? — интеллигентно поинтересовался директор Се. Кажется, у него с логикой было получше, чем у дознавателя.
— Сбежала? — вставил дознаватель. — Перво-наперво, если то была жена, зачем ей с тобой прятаться по углам? Не лучше ли дома под одеялом это самое — привольно и тепло!
Под дверью снова дружно расхохотались. Сяо Пэн вдруг вспомнил о чем-то и выскользнул из толпы, сбежал вниз, вскочил на велосипед и быстрее ветра полетел в жилой квартал.
Теперь ясно, почему Чжан Цзянь с Дохэ всегда приходят домой друг за дружкой. Скрытник Чжан Цзянь, ни черта из него не выбьешь, а любовь крутить не дурак, всю нежную сочную травку вокруг заграбастал себе в пасть. Сяо Пэн был уверен, что другого объяснения тут нет. Приехал к дому Чжан Цзяня, соседи сказали, что Сяохуань ушла в столовую жилкомитета. По их подсказке отыскал жилкомитет — две большие комнаты над рисовой лавкой, в одной комнате у окна сложили несколько печек, к каждой прикрутили по жестяной трубе и вывели их наружу. Из второй комнаты сделали детские ясли, целая толпа ребятишек возилась на тростниковых циновках, распевая: «Если носить цветок, то большой и красный!» [64]
Пока было настроение, Сяохуань пару-тройку раз помогла в столовой на кухне, но просто так удрать оттуда у нее не вышло. Кадровые работницы жилкомитета призвали ее остаться в столовой главным поваром, провели политучебу, разъяснили, что «трудиться почетно», и даже показали репетицию номера из эстрадного представления шочан [65]:
Набелила щечки,
Косы расчесала,
Но не ходит на работу —
Кто ж ее полюбит!
Спустя две недели работы в столовой Сяохуань стала бегать по врачам, брать больничные то на день, то на полдня.
Увидев Сяо Пэна, она выскочила навстречу, ласково улыбаясь и всплескивая испачканными в муке руками:
— Соскучился по сестрице Сяохуань?
— А дети где? — перебил Сяо Пэн.
— В яслях, — Сяохуань повела гладким покатым плечом в сторону соседней комнаты. Метнулась обратно к плите, открыла паровую решетку, сняла с нее витую пампушку:
— Горяченькая!
— Сестрица, послушай, что я скажу, — прошептал Сяо Пэн, пятясь к двери на лестницу. — С мастером Чжаном беда!
— Что такое? — Сяохуань мигом сняла фартук и бросила его на перила террасы. — Что за беда?
Сяо Пэн жестом велел ей скорее идти за ним. На лестнице Сяохуань ногами промахивалась мимо ступенек, чуть не свалилась сверху на Сяо Пэна. Выпалила:
— Покалечился?
Спустившись вниз, Сяо Пэн оглянулся к ней и сказал:
