Мухаммед Хайкал - Зейнаб

Силы оставили их, они молчали, только обильные слезы струились из их глаз. О, святость последнего свидания! Они сидели так до тех пор, пока не услышали голос Хасана, спускавшегося сверху. Зейнаб сжала Ибрахима в объятиях, поцеловала его последний раз и голосом, прерывающимся от слез, произнесла:

— Счастливого пути.

Потом осталась в комнате одна, заперла дверь и дала волю слезам. Ей казалось, что она сейчас умрет. Грудь, терзаемую мукой, придавила непомерная тяжесть. Так бывает и с нами, когда несчастья, словно тучи, следуют одно за другим, мы не можем понять, откуда они идут, потому что они наступают отовсюду.

Отчаяние затопило Зейнаб. Она то роняла голову на грудь, то озиралась вокруг, как бы пытаясь сквозь пелену слез увидеть, что осталось в этой комнате после Ибрахима. Она смотрела на то место, где он сидел с ней в последний раз, на эту священную землю, на эту счастливую пыль, которой он касался. И вдруг она увидела большой махаллийский[29] платок, который уронил Ибрахим. Она наклонилась, подняла его, прижала к глазам, потом поцеловала и спрятала у себя на груди.

Из ее прекрасных глаз под тонкими бровями снова полились слезы. Если бы она посмотрела в зеркало на свое лицо, то пришла бы в ужас. Смертельную бледность оставили на нем страдания, румянец схлынул с нежных щек. Но где было ей сейчас думать о зеркале, о себе самой, о своей красоте? Она ничего не сознавала, кроме того, что душа ее ранена смертельно.

А Ибрахим и Хасан тем временем пришли на станцию, где уже их ждали друзья. В эти последние минуты перед разлукой все желали Ибрахиму благополучного возвращения. Когда послышался шум приближающегося поезда, начали прощаться. Хасан крепко обнял Ибрахима. Потом подошел староста деревни, взял новобранца за руку и поднялся с ним в вагон. Все столпились внизу, у окна. Когда паровоз загудел, послышались последние напутствия, и Ибрахим бросил прощальный взгляд, полный страдания и надежды, на родную землю.

Как упоительны летние ночи! И как быстротечны! Они несут нас на своих крыльях, заставляя забыть о всех невзгодах, даруя душе покой и счастье. Они вкрадчиво шепчут, что наши мечты сбудутся, что нас непременно ожидает удача. Полная луна плывет по небосводу, овитая прозрачной дымкой. Среди затихшей природы постигает человек сокровенные тайны сердца. И чуткий феллах наигрывает на свирели любовную мелодию.

Но невозможно остановить часы счастья, так же как не ускорить бег часов печали. Они постоянны и вечны в своем движении. Время течет, не считаясь с нашими желаниями, незаметно похищая дни у счастливого и терзая несчастного своим равнодушием.

Ибрахим взят на военную службу и отправлен в Судан. Вся вина его состоит лишь в том, что он беден. А Зейнаб горюет, не в силах забыть прошлое. Ах, зачем она была так сдержанна с Ибрахимом! Нет ей теперь утешения, черная тоска гложет сердце.

А Хамид? Он уже больше не перечитывает писем Азизы и вспоминает о ней очень редко. Но с каждым днем его все больше мучит сердечная пустота. Для того чтобы заполнить эту пустоту, он часто уходит в поля, знакомится с какой‑нибудь красивой девушкой, старается подружиться с ней, надеется увидеть в ней новую возлюбленную. Но, через день повстречав другую, забывает о первой. Сердце его влечется от одной к другой — так пчела перелетает от цветка к цветку. Он не знает, какую любить, а какую забыть.

Однако случилось так, что красота девушки, с которой он совсем недавно познакомился, не на шутку пленила его, и он решил, что наконец‑то встретил ту что искал. Он убедил себя, что нет большего счастья чем назвать ее спутницей своей жизни, женой.

Шло время, Хамид был увлечен по‑прежнему. Часто в лунные звездные ночи он взывал к небу, моля соединить его с любимой. Наконец, когда настал час серьезного объяснения, Хамид вдруг почувствовал, как холод сковал его тело, он с пронзительной ясностью понял, что глубоко заблуждался. Страх овладел им: разве не ее он так страстно любил? Разве не по ней сходил с ума? Что изменилось? До этой последней встречи она была самой желанной. Увы, у сердца свои законы, и особенно в юности. Бывает так, что если сердце не утолит своих желаний, то нет ему иного пути, как блуждать в поисках предмета своей любви.

Хамидом овладело глубокое безразличие ко всему окружающему. Из него будто вынули душу. Вокруг царила обычная людская суета, но он не обращал внимания ни на что, ничем не интересовался. Казалось, ничто не могло вывести его из этого состояния. Он крепко спал по ночам, вел себя так, как ему хотелось, бросал работу, если она была ему не по вкусу, и ни перед кем не держал ответа. Солнце катилось по небу, отсчитывая за часом час, а Хамид много времени проводил в гостях, посещая один дом за другим, меняя друзей, или, затворившись у себя, долгие часы предавался рассеянным мечтаниям. Потом приходил вечер, почтальон приносил вечерние газеты. Из них Хамид узнавал последние новости. Газеты давали ему пищу для размышлений. Сначала Хамид читал о ценах и только что заключенных контрактах, потом знакомился с местными новостями, потом просматривал литературные статьи. После чтения газет он засыпал, чтобы провести следующий день так же, как предыдущий.

Время шло, а апатия не проходила. Хамид был далек от раскаяния, он не чувствовал за собой никакой вины, хотя и делал многое, к чему ранее чувствовал отвращение. Душа его оставалась холодна ко всему. Если бы вдруг рухнул наш грешный мир, вспыхнуло очистительное пламя и в день Страшного суда явился бы творец, а из райских кущ послышалось бы пение гурий, то, наверно, и тогда Хамид только покачал бы головой в изумлении — отчего это людей охватила паника.

Он и сам иногда удивлялся своему нынешнему душевному состоянию. Но сладкой была его тихая печаль, постигающая порой и нас, если мы не понимаем ни себя, ни окружающих. Когда он сидел один, погруженный в размышления, на лице его была заметна печать отрешенности. Казалось, он недоумевал, зачем живет на земле. Даже в полях эта печаль не оставляла его. Он шел медленными, размеренными шагами, выбирая пустые, безлюдные тропы. Если случалось ему попасть на оживленный участок дороги, он сворачивал в сторону. И в разговоре с людьми он произносил слова тихо, еле слышно.

«Теперь я живу жизнью приятной, легкой и спокойной, — думал Хамид, — не сожалея о прошлом, не тревожась о настоящем. Дни мои текут мирно, неторопливо, как две капли воды похожие один на другой. Меня не посещают горькие воспоминания. Я не прошу у аллаха исполнения желаний, не прошу прощения за грехи. И пусть будет жизнь моя такой до смертного часа. Я не тороплю его приход, да и сам он тоже не спешит ко мне. Я много размышляю о вечности, о времени. Поистине, правы те ученые, которые утверждают, что существует единство прошедшего, настоящего и будущего. Ведь прошедшее уже содержит в себе элементы будущего. Чего бы ни ждали мы от будущего, оно есть лишь повторение прошлого, тоже когда‑то сокрытого от людских взоров. Истинно реален только каждый данный миг жизни.

Да, нам принадлежит только этот миг. И самое лучшее — спокойно наблюдать, как он проходит. Почему людей так занимает будущее? Неужели они думают, что станут счастливее и довольнее? Увы! Жизнь только обманывает их, завлекая будущим, чтобы скрыть свою отвратительную сущность.

Теперь я доволен. Нет в жизни любви, и потому нет желания сохранять эту жизнь. Я доволен жизнью, а она довольна мной. И мы пойдем вместе до того часа, пока ей не надоест ее спутник и она покинет его. Тогда я окажусь в безмолвном, спокойном мире, где нет ни шума, ни суеты, ни расчета. Я буду еще спокойнее, чем сегодня. А жизнь на земле обретет свое завтра, одни люди умрут, но их место займут другие».

В таком состоянии Хамид оставался довольно долгое время. Он был по‑своему счастлив. Не тем счастьем, которое чувствует человек, достигнув удовлетворения своей страсти после долгих душевных волнений, и не тем счастьем, которое рисуют наши мечты. Нет! Это было почти физически ощущаемое наслаждение покоем. Однако длилось оно не дольше, чем все другое.

Иногда Хамид уходил вечером в поля. Последние лучи осеннего солнца ласкали увядающий, словно вдруг одряхлевший мир. Кругом чернели оголенные кустики хлопка, торчали голые стебли кукурузы. Хозяин срезал ее на корм скоту, и, поверженная, она упала на землю. Хамид бродил по своим любимым местам, связанным с дорогими сердцу воспоминаниями, но они больше не затрагивали струн его души.

Слава богу, подобное состояние длится недолго. Как бы ни была глубока апатия, охватившая нас, мы не можем пребывать в ней вечно. Потому что всему живому свойственно страдать и надеяться.

Хамид однажды почувствовал, как бесполезно проводит он время, какую скучную жизнь ведет. Чем его жизнь отличается от вечного упокоения — покоя небытия? И он стал искать себе какое‑нибудь занятие. Снова стал ходить на поля и наблюдать за работой феллахов, за ростом посевов, а потом, возвратившись домой, делал смотрителю замечания. Неожиданно он обнаружил, что жизнь его обрела некий смысл.