– Пани Елена, вы та самая… из «Пражского Времени»?
– Да, та самая. А Вы что, читаете наш журнал?
– Ну, как же…
– Карлито, закрой рот.
– Да я ничего… Я же только спросил, пане Данечку…
– Спросить по-разному можно. Не начинай, понял?
– Ну, ладно. Вы тут проясните диспозицию, кто из вас хороший, а кто плохой, только недолго, я пока схожу попудрить носик, – Елена поднялась и, светски улыбнувшись обоим мужчинам, удалилась в направлении туалета.
Втешечка виновато посмотрел на Майзеля:
– Я опять чего-то не того сморозил, да?
– Ничего, Карлито. Я выкарабкаюсь. Ты всегда отличался редкостным чувством меры и тактом…
– Пане Данечку, я не хотел…
– Знаю, друг мой, знаю…
– Я сейчас.
– Куда?!? Сидеть!!!
Карел покорно опустился на место…
Вскоре появилась Елена. По тому, как сверкали ее глаза, Майзель догадался, что она в бешенстве:
– Ну, разобрались? Отлично, – она села и залпом опрокинула в себя стопку крепчайшего напитка. И даже не поморщилась. – Вы что-то начинали говорить, пан Карел. Я с удовольствием вас выслушаю.
Втешечка махнул рукой:
– Да что там говорить… Что бы я не сказал, вы все равно будете думать, что все подстроено… Только это не так, – Карел взглянул на Елену, и ей стало неуютно от этого взгляда. – Вы, интеллигенция, думаете, что если вы чего-то не понимаете, так это непременно плохо. Конечно, я человек простой, мне вас никогда не переспорить… Только вот, если б не он, – Карел ткнул пальцем в сторону Майзеля, – и не его величество, – он кивнул на портрет короля, украшавший одну из стен, – я б давно в земле лежал. И многие другие тоже. И девочек не было бы моих… Вы вот моих гостей хоть спросите. Или жену мою… Что люди думают… Вы все дудите – свобода, свобода… А какая же свобода-то, если ответственности никакой?! И порядка когда нет, – разве нужна кому такая свобода? Чего делать с ней? Кнедлик в нее не макнешь, в карман не сунешь…
– Да-да. Это я все знаю, – Елена достала сигареты, закурила. – Я вам вполне верю, пан Карел. И понимаю. Допустим, вас он спас. А как быть с остальными? Кого он не спас? И никогда не спасет?
– Пани Елена, да вы что, – Втешечка вдруг улыбнулся. – Он всех спасет, только вы у него под руками не путайтесь… Он все правильно делает. Сначала тех, кто к нему близко стоит. А потом и всех остальных. Он же не Господь Всемогущий, чтобы всех одним махом спасти. Ему время нужно. И помощь. С меня какая помощь? Ну, накормлю от души, когда на огонек заглянет. Я наших военных всегда бесплатно тоже кормлю. Налоги плачу исправно, опять же. Вот и мой грошик на великое дело работает. А много ли человеку надо, пани Еленушка, чтобы человеком себя чувствовать? – Он вздохнул и осушил свою рюмку. – А вы-то ему куда больше помочь можете. Я, когда статьи ваши читаю, всегда со смеху чуть не падаю – уж больно ловко вы заворачиваете. Талант у вас. А про него, – он снова показал на Майзеля, – про него у вас так не получается. Потому что вы сами тому не верите, что про него пишете. Я других разных тоже читаю, они глупости пишут про всех одинаково. А вы – нет… Вот я и подумал, что должен я вам все сказать… Вдруг вы поймете… – Втешечка растерянно смолк и беспомощно посмотрел сначала на Елену, потом на Майзеля.
Елена погасила сигарету и вдруг накрыла лежащие на столе сцепленные в замок большие натруженные руки Втешечки своей узкой прохладной ладонью:
– Пане Карелку… Клянусь вам, я разберусь. Во всем разберусь и напишу все, как есть на самом деле. – Майзель никогда прежде не слышал у нее такого голоса. – Вы мне верите?
– Верю, – Втешечка просиял. – Верю, пани Еленушка. Только вы уж поскорее, ладно? А я на кухню, сейчас…
Он укатился собирать на стол. Елена посмотрела на Майзеля и закурила новую сигарету. Майзель шумно вздохнул и забарабанил пальцами по столу что-то замысловатое. Елена нарушила молчание первой:
– Просто поверить не могу, что это со мной происходит… Водевиль какой-то, – она ткнула сигарету в пепельницу: – Ну, вы, христосик! Скажите что-нибудь!
– Что?
– Я не знаю. Что-нибудь, что разрядило бы пафос, скопившийся под потолком. Того и гляди, молнии посыплются…
– Пани Елена, вы злючка…
– Подумаешь. Это я уже слышала от вас, кстати. Но в первом приближении сойдет. Так от чего вы его спасли, если не секрет?
– А, пустяки… Рэкет… Давно дело было…
– Видно, не такие уж и пустяки, раз столько лет… Впрочем, это не важно сейчас.
– А что важно?
– Важно, что я недостаточно знаю свою аудиторию. Как выясняется… За что я вам бесконечно признательна, так это за то, что вы с таким завидным усердием расширяете мой кругозор.
– Несказанно рад быть вам хоть в чем-то полезным, – Майзель шутовски наклонил голову набок.
Их пикировку прервал Втешечка, возникший из ниоткуда с двумя подносами закусок:
– Вот… Кушайте, дорогие мои. Вот это, пани Еленушка, попробуйте, это вам непременно придется по вкусу…
– Но это…
– Ничего, ничего. Вы такая худенькая, что вам вовсе не вредно немного поправиться…
– Карлито, – вздохнул Майзель, – ты деревенщина, это не диета, это такая порода, – он подмигнул Елене, уже было открывшей рот для произнесения язвительной отповеди, и страшно вытаращил свои полыхающие зеленым пламенем глаза на Втешечку: – Брысь!!!
– Слушаюсь и повинуюсь, мой повелитель, – Карел удивительно легко для своей комплекции развернулся и скрылся из виду, что-то веселенькое напевая. Его голос донесся от стойки бара: – Не спешите, горячее еще в духовке!
Елена обычно ела на скорую руку, хотя готовить умела хорошо и делала это пускай и редко, но с удовольствием. А тут был просто какой-то бесконечный праздник живота. Так вкусно она в своей родной и любимой Праге никогда еще не ела. Когда пустые тарелки исчезли со стола и на нем вместе с новой скатертью появились запотевшие бокалы с густо-коричневым вспененным пивом, Елена осоловело посмотрела на Майзеля:
– Повар здесь – настоящее сокровище… Вы его специально прячете?
– Это не повар. Втешечка готовит сам.
– Скажите ему как-нибудь, что он – мужчина моей мечты…
– Обязательно!
Втешечка присоединился к ним «на посошок» и проводил до машины.
– Не сердитесь на нас, – сказал Майзель, когда они немного отъехали. – Честное слово, так глупо получилось…
– Я не сержусь, – задумчиво проговорила Елена, отрешенно глядя в окно. – На вашего приятеля вообще невозможно сердиться, особенно после такого ужина, а на вас… На вас я тоже, как ни странно, не сержусь. Отвезите меня домой, пожалуйста. Я устала.
– Конечно… пани Елена…
– Я и в самом деле не сержусь. Если вы об этом. А если о чем-то еще, то у меня все равно нет сил. Давайте отложим все до завтра…
– Хорошо. Я пришлю за вами машину.
– О-ох… Опять вставать в пять утра… Ни в коем случае. Я приеду сама.
– А когда вы обычно просыпаетесь?
– В девять. В десять…
– Бог мой, да как же вы можете спать по полдня?! Неудивительно, что народ про вас думает!
Елена от неожиданности фыркнула, а Майзель тихонько засмеялся, довольный тем, что ему удалось ее отвлечь и растормошить.
Он много и охотно разговаривал с Еленой. И рассказывал ей о вещах, о которых она вовсе не предполагала услышать – тем более, от него самого. Она никогда и предположить не могла, что этот человек, – такой человек, – умеет и хочет отстаивать свою правоту в словесном поединке. За свою жизнь она сталкивалась с разным отношением к себе как к журналисту – от пренебрежительно-снисходительного до агрессивно-злобного. И редко – куда реже, чем хотелось бы – устанавливались у Елены такие отношения, которые она могла бы, подумав, назвать в полной мере партнерскими. А Майзель был именно партнером. Нет, он, конечно, и подпускал шпильки сам, и подтрунивал над ней иногда, и на ее колкости хмурился, но главную эту, партнерскую, линию выдерживал всегда, – неукоснительно. Твердо не соглашаясь, когда не был согласен. И иногда собственные убеждения Елены вдруг разворачивались перед ней какой-то новой гранью, под невидимым до поры углом, так, что оказывалось – не по разные стороны баррикад они, а по одну. Только он был другой. Такой необъяснимо другой, что…
Они осторожно, но неотвратимо двигались навстречу друг другу. Через страницы тех же самых книг, прочитанных в юности, через те же мечты и томления духа, что довелось испытать им обоим, наводя тоненькие мостики цитат и аллюзий, скрещивая шпаги фраз над бездной. И Елена чувствовала, сама боясь себе в этом признаться, что когда-нибудь придется им опустить разящую сталь, перевести дух и, посмотрев друг другу в глаза, понять…
Елена знала, как он поступает с теми, кто стоит у него на пути. И слышала это много раз и от многих… Это были по-настоящему жуткие вещи. Ей говорили, что часто он делал это сам. Ей не хотелось в это верить, – он не был похож на палача. Но ее поражала та поистине эпическая, библейская жестокость, с которой он истреблял своих противников. Не хитрость, не изящество интриги, которые тоже всегда присутствовали, но именно ветхозаветная ярость Иисуса Навина. И с ужасом Елена понимала, что это не столько отталкивает ее от Майзеля, сколько, напротив, влечет к нему…
