— От выхлопного газа тоже тошнит, а и он ведь дым.
— Дым молодым! — воскликнул Жора.
— Бардадым, — завершил я.
— Неплохо, — пискнул Жора, — но вот что: со мной так играть можно, а с другими не советую.
— А с Ивом?
— С Ивом, пожалуй, тоже можно.
— А с Сандро?
— Иногда да, иногда нет. Сначала надо присмотреться к нему, а потом решать: да или нет.
— Ну вот, а ты говорил: с другими нельзя…
— Ты прекрасно понял, кого я имел в виду! — Жора угрожающе выкатил глаз. Это у него ловко получалось. — А… вот и Ив.
— Лёгок на помине, — сказал я.
— Эта пословица звучит полностью: дурак лёгок на помине. Следовательно, ты назвал Ива дураком.
— Я не знал.
— Незнание закона не избавляет от наказания… — с важностью объявил Жора и вдруг заверещал: — Эй, парень, чёрный парень! Этот мыслитель тебя обозвал дураком! Так что присаживайся, ты в нашу компанию принят.
— Я не называл, — набычился я.
— Тем хуже, — заявил Ив, присаживаясь двумя ступеньками ниже. Раковинка закряхтела: он был тяжелей нас с Жорой, вместе взятых, вчетверо. — Значит, ты это скрыл. Можно подумать, что ты скрываешь и нечто похуже, например, что я ниггер.
— Он прав, — подтвердил Жора, — ничего нет хуже этого. Только, как же это скрыть? Это тебе не сладкое и не горькое, не кислое и не солёное, так… что-то совсем гадкое: пресное.
— Не разыгрывайте меня сегодня, — попросил Ив. — У меня большая печаль, будто я съел это самое, пресное…
— Ты съел накладное пузо Чрево! — убеждённо сказал Жора.
— Нет, я просто выпил, — грустно возразил Ив.
— Это причина, — согласился Жора, — за неё нужно выпить. Тебе следовало принести выпивку сюда, а не разыгрывать тут дурака.
— Это мальчишка сказал, а негр вовсе не дурак, — поправил Ив. — И это особенно грустно.
— Не дурак, зато урод, — сказал Жора. — И мы об этом никому не скажем, потому что все сами видят. А видеть это самим — весело.
— Сам урод, — сказал Ив. — И поверь, смотреть на тебя — ничего весёлого.
— Урод я, — вставил я. — Так все говорят.
— Славная компания, — обрадовался Жора. — Кое-кого, правда, в ней не хватает.
— Сандро? — догадался я.
— Ты сплетничаешь за спиной у людей, — сказал Ив. — Мне это не нравится.
— А ты спроси у него, откуда он такой чёрный свалился на наши белые головы, — подтолкнул меня Жора. — Это ему понравится.
— Откуда ты свалился, Ив? — послушался я.
— С севера, — охотно ответил он. — Мой папа, тоже негр, кормил там собой комаров. А сам не ел ничего, вот и умер. От двойной такой болячки.
— Спроси теперь, а откуда свалился на север папа?
— Папа свалился с копыт. То есть, его сбили с копыт на арене и он загремел на север.
— Неужто этого достаточно, быть сбитым с копыт, чтобы очутиться на севере? — спросил Жора сам, потому что я медлил.
— Самого по себе нет, не достаточно. Но папа при этом сказал… кое-что. А публики, как назло, в тот вечер было много.
— Что же сказал папа? — Жора подмигнул мне.
— Он сказал, подымаясь на копыта, с которых его сбили: мать вашу так и отца.
— Так прямо и сказал: вашего? Что ж он, не знал, кто именно наш отец, и не только наш, а и всех народов, а также их учитель и друг?
— Он знал, — мрачно сказал Ив, — знали и другие. Вся публика знала, вся труппа и оркестр. А знание закона, как и его незнание…
— Знание — сила, — вставил я.
— Значит, это, — Жора потрогал бицепс Ива, — знание. Ну, а теперь спроси-ка, где его мама.
— Где твоя мама, Ив?
— У меня мама повсюду, — вздохнул Ив. — Везде, где отечество, там и родина-мать. Тебе что, пора подыскивать детдом? Могу дать адрес моего: не худший из вариантов. Только поспешай, малыш, скоро там мест свободных не будет.
— Чёрный парень нажрался в детдоме солёненького, смотреть на него не может, — сказал Жора. — А сладкого, наоборот, ему недоставало. Он и теперь за конфету продаст кого угодно, даже мать.
— Родину, — свёл сказанное воедино я. — У меня во дворе пацаны точно так же, за кусок сахара, бывает, и пистолет отдают. А я сладкого терпеть не могу, разве что мороженое. И пацанам таскаю из дома конфеты. Зато за солёный помидор, знаете, такой мятый, так… и душу с меня вон, и кишки на телефон.
— Обещали не разыгрывать, — сказал Ив, — а сами… Так что, у тебя, значит, есть пистолет?
— Нет, — слишком резко отверг такое предположение я.
Они оба внимательно посмотрели на меня. Пауза грозила затянуться надолго, и я добавил:
— У отца есть.
— У отца, конечно, много чего есть, — согласился Ив. — Только нам-то что с того? Одни только обещания.
— И пачка вафель на ночь, — добавил я. — Так говорит наша Валя.
— Умная женщина, — признал Жора. — А меня вон в детстве обещали придушить, чтобы не давать и вафель. И закопать. И тоже обещаний не выполнили. А хорошо бы…
— Кто ж из нас печальный? — спросил Ив.
— Все, тут мы на равных, — выпалил Жора. — Сидим, грустим, несём чушь.
— Мне нравится так болтать, — сказал я. — Что может быть лучше?
— Да, этого вполне достаточно для дружбы, — согласился Жора. — Но за это бы надо ещё выпить.
— Тебе-то зачем пить? — спросил Ив. — Понюхай пробку, и с копыт.
— Это твой папа с копыт! — возмутился Жора.
— Мой папа был негр, как и я, — запротестовал Ив, — а ты нет. Ты другого рода. Ты этот, как его, лилипут.
— Он от природы просто маленький человек, — поправил я.
— Рода-природа, твоего папу тоже надо было закопать в детстве, — не согласился Жора.
— Его и закопали на севере.
— А выкопали, как вижу, здесь, на юге.
— Значит, я уже не совсем папа, я его антипод.
— Артишок ты, вот что!
— Анти — шо? — заключил я. — А всё-таки, чей это ребёнок, которого тут выкопали?
— Нет, — возразил Жора серьёзным тоном, — этот ребёнок не был чёрным. Тебя это интересует?
— Нет, — не растерялся я, — меня интересует, что он мальчишеского полу. Ведь и я как-то…
— И все мы, — согласился Жора. — Все мы пацаны.
— Да, мы не стареем, — подтвердил Ив. — Коли уж таким уродился, то это навечно.
— А сколько тебе лет, Жора? — спохватился я.
— Да вот скоро пятьдесят, и все не краденые, мои.
— Пятьдесят! — я подскочил от неожиданности. — Не может быть!
— Я и сам так думаю: не может. Но существует документ.
— А ты что думал, сколько ему? — спросил Ив.
— Я думал… — ответил я, усаживаясь на место, — я вовсе не думал, а был уверен… Сказать честно?
— Ни в коем случае! — воскликнул Жора.
— Я думал, тебе разве чуточку больше, чем мне.
— Карлик, ты понимаешь этот комплимент? — засмеялся Ив. — Ты в жизни таких не имел, даже когда был карликом летающим, а не в сундуке сидящим. Вот удача, так удача.
— Разумеется, понимаю, — холодно возразил Жора. — Не такой дурак, как некоторые.
— А ты, оказывается, одного возраста с Ба, — я всё не мог опомниться.
— А я и бабушка себе, и внучок, — гордо сказал Жора. — И в этом моя удача.
— Если б я знал об этом раньше, — я облизал губы, — то не смог бы говорить тебе «ты».
— Так ты свою Ба называешь «вы»?
— Нет, но это… другое дело, — запутался я, и попытался вывернуться: — А что значит: карлик летающий?
— Как-нибудь потом расскажу… — Жора не дал себя сбить с темы. — А Ив тоже другое дело?
— Эге-э, — прогудел Ив голосом днепровского колёсного парохода, — в сравнении с тобой я ему ровесник.
— Славно говорим… — грустно сказал Жора. — Посторонним вход не воспрещён.
— Ив сам велел мне с ним на «ты». А вот с Назарием я на «вы», — продолжал я жевать ту же мякину.
— Вот-вот, это другое дело, а не то, — сказал Ив.
— Посторонним вход всё же воспрещён, — оживился Жора.
— И с Сандро!
— А это дело и вовсе третье, — снова развеселился Жора. — Есть и дело четвёртое, пятое… Вон этот чёрный парень частенько рассказывает о себе в третьем лице. Понимаешь, что это значит?
— Конечно, — обиделся я. — Есть люди двуличные, трёхличные, и так далее.
— Ну да, ну да, но не это главное. Главное, такие рассказы — начало литературной деятельности, вот что.
— Чего уж там, — возразил Ив, — а почему не она сама?
— А потому что ты не сам, — заявил Жора. — Вот почему.
— Я понимаю, — сказал Ив. — Нет, негр не дурак. Ладно, негр, может, и дурак, но не какой-нибудь там, а печальный. То есть, не такой уж и дурак. Негр отлично знает, что он почти не умеет писать.
— Как это, почти? — удивился я.
— А так: подпись он поставить умеет, — сказал Жора. — На платёжной ведомости.
— И под протоколом допроса! — гордо заявил Ив. — И тем делаю его недействительным. А ведомость тем же способом делаю действительной. Способ, как видишь, универсальный.
