Мила дотянулась и действительно обнаружила книгу. На обложке она прочитала название, впрочем, ничего ей не сказавшее: «Коллекционер».
— Для некоторых, — ее собеседник запрокинул голову и выпустил в воздух струйку дыма, — объект любви — это такая бабочка, которую нужно успеть насадить на булавку. Нельзя дать ей улететь. Чтобы радовала глаз как можно дольше.
Мила подумала об Андрее.
— Я понимаю, — призналась она, не поднимая взгляда, — я поступила так…
Илья почему-то улыбнулся — холодно и надменно. Она впервые за все время их знакомства видела его таким. В слегка раскосых голубых глазах она сейчас прочитала что-то вроде злорадства.
— Я пугала его самоубийством… — прошептала девушка, — я старалась показать ему, насколько я завишу от него, насколько я слаба и беспомощна. Чтобы он не ушел от меня, не убежал… Я посадила его в клетку и сама оказалась в ней.
— Почему ты не освободишься теперь? — спросил мужчина.
Мила набрала в легкие побольше воздуха.
— Потому, что люблю… А любовь это и есть та самая клетка.
Ветер подхватил ее слова за окном и завыл тоскливо и протяжно, словно просясь в тепло комнаты. При всем своем желании Мила не могла впустить его: он рожден был быть вечным изгнанником, вечной сиротой.
Она завидовала ветру: его бесконечной свободе.
Никогда не знать оков. Никогда никому не принадлежать. Никогда не делать кого-то своим рабом. Как прекрасно и радостно быть ветром!
— Тебе ведь завтра на работу, — опомнилась Мила.
— Да, — заторможено кивнул Илья и поднялся с кресла, — тебе что-нибудь нужно?
— Нет, — покачала головой девушка и спросила робко, — а где ты будешь спать?
Он легкомысленно пожал плечами.
— Не валяй дурака, — ласково сказала Мила. Она сама смеялась над собой, предлагая такое, особенно после того, как дико смущалась обыкновенных вещей.
— Ты права, — легко согласился Илья и поспешил успокоить девушку, — я все равно пью снотворное.
Он оставил ее в одиночестве, за это время Мила разделась насколько это было возможным, и забралась под одеяло. Внутри у нее плескалось море самых различных эмоций. Она чувствовала себя школьницей, впервые решившейся прогулять урок. Да что там урок! Она сбежала из дома! И ночь эту она проведет в постели с другим мужчиной. Почему-то Миле казалось, что она может доверять своему «ангелу», по крайней мере порядочность его не вызывала никаких сомнений.
Она долго не могла уснуть, потому что нервы были слишком напряжены. Мила с ужасом думала о завтрашнем дне. Что будет с ней, как она должна будет поступить? Она же не может остаться у Ильи… Или… почему нет?
— Спокойной ночи, — сказала она, — я очень тебе благодарна. И за приют и за постель.
Они посмеялись.
— Фактически я изменила Андрею, — рассудила девушка.
— Фактически, — подтвердил Илья, — но измена происходит не в чужой постели. А в твоей душе.
Мила внимательно посмотрела на него: ее глаза потихоньку начали привыкать к темноте. Некоторое время она следила, как он меланхолично курит, подолгу затягиваясь, смакуя дым.
После его слов девушке стало не по себе. Она спросила сама себя, смогла бы она действительно изменить Андрею, изменить, полюбив другого человека, и побоялась даже про себя ответить на этот вопрос.
Конечно нет.
То, что он предал ее, вовсе не означает то, что она должна предать тоже.
— Спокойной ночи, — без каких либо эмоций бросил Илья. Огонек на конце его сигареты догорел и потух, оставив Милу наедине с собственными мыслями и ответом, в котором не было сомнения. Ответ был слишком близко, чтобы пытаться что-то оспаривать. Девушка чувствовала запах его светлых волос, мягкость которых ей все хотелось ощутить, слышала его дыхание.
Конечно да.
Квартира превратилась в поле боя. Противостояние Милы и Андрея было скрытым, потаенным и оттого еще более ожесточенным, чем, если бы они кричали друг друга и бросались обвинениями. Их война шла незримо, оружием в ней были взгляды, жесты и короткие полуфразы. Посторонний человек никогда бы не усомнился в благополучии их семейного счастья.
— Ужинать будешь?
Андрей опять задержался на работе, и Миле не стоило особого труда догадаться, что именно удержало его там. Кто именно. Отчасти она завидовала ему, потому что он мой прикрыть свои пороки благими намерениями и, значит, был освобожден от визга Елены Ивановны по телефону. Чего только девушка не слышала в свой адрес.
— Да, — кивнул мужчина.
Они оба делали вид, будто все происходит так, как нужно. Впрочем, все действительно происходило именно так, как нужно и Мила опять осталась в проигрыше, разыгрывая дурочку-жену, не понимающую, что ей изменяют.
— Все уже остыло, — этими словами она намекнула на то, что он сильно задержался, — подогреть?
— Нет, спасибо, — сказал Андрей.
Мила устало опустилась на стул у окна. Ветер срывал с деревьев последнее багряное золото листвы, обнажая из беззащитные тела перед неистовым холодом. Ей казалось, что душа ее также обнажена перед холодным октябрьским ветром. Никто не защитит ее, не согреет.
Андрей молча боролся с ужином. Честно сказать, готовить Мила совершенно не умела и пара блюд, которым она второпях научилась, выходили у нее не самым лучшим образом. Это было очередным поводом для насмешек Елены Ивановны.
— Как дела на работе? — беззаботно спросила Мила, хотя все внутри у нее замирало.
— Нормально, — неохотно откликнулся Андрей, но потом вспомнил про роль, которую ему положено исполнять, — в декабре меня направляют на конференцию в Питер.
— Хорошо, — «обрадовалась» Мила. Она счастлива. Она должна быть счастлива. У нее такой замечательный муж, такой понимающий, такой добрый (еще бы! Бесконечно готов помогать людям), такой заботливый, такой талантливый врач. Нужно уметь ценить то, чем мы обладаем. В ее случае то, что она практически потеряла.
Девушка неуверенно перевела взгляд на Андрея, пользуясь тем, что он не смотрит в ее сторону. Все в ним было прежним, родным и знакомым. Произошедшее с ними не укладывалось у Милы в голове. Она же любит его, любит по-прежнему! Эти красивые точеные черты, аристократический нос, холодную полуулыбку, темные глаза. Его взгляд, его голос. Она по-прежнему находилась под действием чар его очарования.
Перемены, сделавшие его другим, происходили откуда-то изнутри. Одновременно со всеми своими прежними восторгами, Мила вдруг остро ощутила что-то чужое и холодное, смотревшее на нее глазами ее супруга.
У них больше нет ничего общего.
Дом, дочь, семья, обязательства — это не то. Их души больше не связаны прозрачными невесомыми нитями. А когда были связаны, когда? Ей хотелось так думать. Она убеждала себя, что он никуда от нее не денется, что она достаточно крепко пристегнула его к себе. Это изначально был обман.
А как же тот вечер, когда здесь было шумно и накурено, когда Андрей привел ее сюда в первый раз? Когда они говорили на кухне и пили чай, источавший сладкий запах волшебства.
— Скажи… — тихо проговорила девушка, притворяться она порядочно устала, — скажи мне… ты спал с ней?
Андрей встрепенулся, сначала не понял, о чем она говорит.
— Нет, — отрезал он.
— Ты врешь! — Мила вскочила с места. Ее удивляло то, что эта правда по-прежнему режет ей сердце, как в первый раз.
— Нет, Люся.
Давненько он не называл ее так! Впрочем, эмоции были в это сокращение вложены совсем иные, не то, что прежде.
— Ты понимаешь, что после первой лжи я уже не смогу тебе верить? — спросила Мила, — да. Я не могу тебе верить. Даже если ты говоришь правду.
Она тяжело вздохнула, ее душили слезы, и все внутри у нее разрывалось от отчаяния. Ей казалось, что она низвергнута в ад. Каждая минута пребывания здесь равна сотне раскаленных ножей, вонзенных в мягкую беспомощную плоть.
Мила выбежала в коридор и посмотрела на свои руки. Они были красными от крови. Девушка испуганно попыталась вытереть их о брюки, но заметила, что они испачканы тоже.
Все начиналось снова.
Из зеркала на дверце шкафа на нее смотрело ее отражение. Цвет выпученных обезумивших глаз как будто стал ярче, источая пугающее потустороннее сияние, оттененный багряными кровавыми разводами слез.
«Нет… нет… нет…» — взмолилась Мила, пряча лицо в грязных ладонях. Сейчас она молилась только о том, чтобы все это быстрее закончилось. Все ее естество сейчас наполняла невыносимая боль. Еще немного — и она не справится, просто не выдержит.
Корчась в агониях своих кровавых видений Мила вдруг вспомнила стихотворение, которое написала, когда испытывала что-то подобное в прошлый раз.
Люцифер… отзови своих слуг,
Мне не выдержать всех мучений.
Я узнаю в лицах демонов близких своих
И для них моя боль развлечение.
Там было еще несколько четверостиший, но девушка не запомнила их наизусть, а тетрадку, где она написала это, сожгла мать. Сожгла, когда прочитала. С тех пор Мила держала все свои стихи в голове, не вела дневников и не делала никаких записей.
