Там было еще несколько четверостиший, но девушка не запомнила их наизусть, а тетрадку, где она написала это, сожгла мать. Сожгла, когда прочитала. С тех пор Мила держала все свои стихи в голове, не вела дневников и не делала никаких записей.
— Люся?! — в прихожую заглянул Андрей.
— Я ухожу… — слабым голосом произнесла она, стараясь заставить его звучать как можно более непринужденно. Он не должен ничего заметить. Иначе он просто засунет ее в сумасшедший дом. И ничего не помешает ему развлекаться с его Наташей! А ее будут пичкать лекарствами, и превращать в зомби.
Мила дрожащими руками стала натягивать обувь. Главное не оставить на ней кровавых разводов, или на полу. И не смотреть на него, иначе он увидит эти ужасные кровавые слезы.
— Люся, одумайся! — взмолился Андрей, — куда ты пойдешь!?
— К матери, — соврала девушка.
Она отвернулась и стала застегивать пальто.
— Дай мне денег, — потребовала она.
— Зачем?
— Дай мне денег!!! — закричала Мила, — почему ты не можешь исполнить такую простую просьбу? — она тут же испугалась, что выдаст себя и добавила тише, — на проезд.
Андрей сдался.
— Делай ты, что хочешь, — бросила она, уходя.
Ее шатало, ноги подкашивались, и все перед глазами плыло, но она все равно упрямо шла через ночь и снег. Ветер развевал ее волосы, в свете фонарей они казались огненными. Встречные люди шарахались от Милы, как от прокаженной. Впрочем, в такие мгновение она действительно казалась себе прокаженной.
К тому моменту, когда растрепанная, промокшая, бледная, как сама смерть, Мила появилась на пороге квартиры Ильи в руках у нее откуда-то взялась бутылка дрянного дешевого коньяка.
— Я не помешала? — тихо спросила она. Кровавые видения оставили ее, и теперь она чувствовала себя полностью опустошенной. Во рту осталась горечь алкоголя, заменившая собой омерзительный привкус крови.
— Нет, конечно, — пожал плечами Илья и пропустил ее в прихожую, — что-то случилось?
— Да нет… ничего, — беззаботно бросила Мила. Он взял у нее бутылку, хотел помочь снять пальто, но она отпрянула. Меньше всего ей хотелось напугать его этими страшными кровавыми разводами, оставшимися повсюду.
— Давай выпьем? — предложила она, кивнув в сторону бутылки.
Илья смутился.
— Я, вообще-то, не пью.
— Я тоже, — Мила приглушенно рассмеялась, — давай сделаем исключение?
— Мне нельзя, — упрямо возразил он.
— А кому можно… — Мила схватила его за локоть и повела на кухню. Голова у нее кружилась, отчего координация движений была безнадежно нарушена. Она чуть не упала, Илья удержал ее.
— Где… где у тебя рюмки? — спросила девушка. Яркий свет резал ей глаза, и она потянулась к выключателю. Их поглотила темнота, только фонари вырывали из нее размытые очертания. Светлые волосы Ильи в таком освещении отливали серебром.
— Сейчас поищу, — все-таки сдался он и спросил на всякий случай, — ты уверена, что этого хочешь?
— Я уверена, что этого хочу.
Она немного одиноко постояла в темноте, а потом осела на пол, скрестив ноги по-турецки, и спрятала лицо в ладонях. Илья опустился рядом с ней и протянул ей рюмку с коньяком.
— Это отвратительно пахнет, — заметил он.
— Не удивительно, — усмехнулась девушка и залпом выпила содержимое, — от хорошей жизни такое не пьют.
Они посмеялись, но как-то нервно.
— Что у тебя произошло? — спросил Илья и внимательно посмотрел девушке в глаза. Распаленная алкоголем она впервые в жизни не постеснялась такого долгого и пристального взгляда. Это только позабавило ее. Она подумала, что через глаза люди вторгаются в чужую душу.
— Ничего особенного… все как обычно… — хотела отмахнуться она.
— Мила, — строго сказал Илья. Ее этот серьезный тон почему-то развеселил. Она вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, даже еще меньше, чем когда дует сильный ветер.
— Он тебя ударил?
— Нет, — весело возразила девушка.
— А что тогда?
— Илья! — взмолилась она, с удивлением отметив, что очень редко обращается к нему по имени, — прошу тебя! Андрея здесь нет. Только ты и я. Давай ненадолго забудем о нем.
— Хорошо, — легко согласился мужчина. Мила почувствовала некоторое облегчение и потянулась за коньяком.
— Как вы могли быть друзьями? Вы же настолько разные люди! — после некоторой паузы воскликнула она, не подумав о том, что нарушает свою же собственную просьбу. Она тут же заметила осуждение в глазах своего собеседника, но вместе с ним тягучую черную тоску.
— Я и сам не знаю, — пожал плечами он, — а как вы можете быть с ним мужем и женой?
— Должно быть, каждый из нас совершил ошибку… — тяжело вздохнула Мила, — но ведь… в начале все было так прекрасно, так удивительно… Я никогда не думала, что обещания вечной любви однажды превратятся в пожизненный приговор.
— Поосторожнее с вечностью, — предупредил Илья и загадочно улыбнулся, — со всем, что ее касается.
Он коснулся ее щеки, чтобы смахнуть слезинку. Мила сама и не заметила, что плачет. Она вдруг вся встрепенулась и схватила его руку, сжала в своих холодных после прогулки по улице пальцах. Раньше она никогда не позволяла себе притронуться к нему.
Эта сцена длилась мгновение, не больше.
Илья осторожно, но как-то нервно высвободил у нее свою руку, быстро поднялся и помог ей встать.
— Тебе лучше лечь спать, — рассудил он, — я могу дать тебе успокоительное.
Миле показалось в эту минуту, что он остерегается ее.
Она послушно кивнула и позволила проводить себя в комнату, но прежде глотнула коньяка прямо из горла. Вместе с обжигающим жаром, разлившимся у нее внутри, по ее телу расползлось и спокойствие. Она больше не думала об Андрее, матери и своих бесконечных домашних проблемах. Они остались за пределами этой квартиры.
Илья дал ей свою рубашку, девушка переоделась в нее и быстро забралась под одеяло.
Ей безумно нравилось, как пахнут чужие вещи. Ей казалось, что в них живет частичка души их хозяина и сейчас прикосновения ткани заменили ей объятия, в которых она так нуждалась.
«Почему, почему ты так холоден со мной?» — думала она, не придавая значения тому, что завтра на трезвую голову будет проклинать себя за подобные мысли.
— Почему ты сегодня не куришь? — вместо того, что ей хотелось озвучить, спросила она.
Илья тоже лег, не раздеваясь, как будто ему важно было показать свою отчужденность.
— Не хочу, — ответил он, — мне нравится чувствовать себя независимым. Это не привычка, а мое личное желание. Хочу — курю. Хочу — не курю. Я презираю людей, которые становятся рабами собственных пороков.
Миле показалось, что в этих словах прозвучало хорошо скрытое осуждение.
— Наверное, не стоило смешивать алкоголь и снотворное? — весело сказал Илья, чтобы разрядить обстановку. Мила его юмора не оценила, хотя и улыбнулась.
— Если я спрошу тебя, зачем ты пьешь снотворное, это будет совсем наглость? — выдала она.
— Ты можешь спросить, но в этом нет смысла, — заявил он, — ничего интересного. Всего лишь бессонница.
Всего лишь бессонница — повторила она про себя. Всего лишь отчаяние. Всего лишь мысли о смерти. Всего лишь мрачные стихи и другие странности, из-за которых в четырнадцать лет мать пичкала ее феназепамом. Всего лишь феназепам!
— Почему я не встретила тебя раньше? — хрипло проговорила Мила, не обращая внимания на то, что потом припомнит себе подобные откровения недобрым словом, — я бы никогда не вышла за Андрея, знай я тебя… — она все-таки испугалась более прямолинейной формулировки.
— Нет смысла сожалеть о том, чего не случилось, — как-то холодно рассудил Илья. Миле это не понравилось, она почувствовала, что он старательно пресекает любые разговоры о возможности отношений между ними. Может быть, у него кто-то есть? Как наивно с ее стороны было на что-то рассчитывать. Да и на что рассчитывать? У нее есть муж и дочь.
Она не может бросить Катю, девочке нужна нормальная семья, если ей так не повезло с нормальной матерью. Ей нужна хотя бы иллюзия любви, тепла и понимания, всего того, чего так не хватало Миле в детстве. Иллюзия… когда родители ненавидят друг друга, при этом мило улыбаясь, глядя друг другу в глаза. Что может быть омерзительнее?
Измена? Почему Андрей имел право на это, а она нет? Она впервые встретила человека, который понимает ее с полуслова, не пытается даже осуждать, человека, с которым ей легко и просто. Почему такие люди на нашем пути встречаются всегда слишком поздно и никогда не принадлежат нам?
Потому что настоящая любовь слишком боится стальных канатов. Она погибнет, как хрупкий цветок, под неподъемной тяжестью кандалов. Так зачем убивать ее собственноручно?
Мила почти была уверена в эту минуту, что влюблена в Илью, если это слово подходило для данной ситуации.
