— Син, я отношусь к этому довольно серьезно, но моя работа намного важнее этого. Дикие животные и их защита — не мое дело, она должна это понимать. Но мое сопротивление ее африканской страсти не может быть причиной для развода.
— Для нее может. Она разведется. С юридической точки зрения это будет сделать очень просто, она заставит составить хорошее досье и обвинит вас в нравственной жестокости, или в невыполнении обещаний, или в чем-нибудь еще, да какая, собственно, разница…
— И она поручила вам передать мне эти угрозы?
— Вовсе нет. Она никогда не говорит прямо. Она родилась под знаком Скорпиона и умеет ждать своего часа и нападать в тот момент, когда у противника нет никакой защиты. Это случится скоро.
Я встал.
— Син, мне очень жаль, но я не могу себе представить, что она хотела бы обращаться со мной, как с собакой. Я все-таки человек и хочу, чтобы со мной обращались достойно, чтобы меня уважали!
— Она считает, что ее предали, она разочарована. Она наделает вам кучу пакостей. Вы не сдерживаете ваших обещаний насчет Африки, значит, вы — враг…
Я не смог удержаться от восклицания:
— Да нечего мне делать в этой Африке! Пусть сама туда едет!
Он покачал головой.
— Вы упрямы, — сказал он — Дайте мне, по крайней мере пока еще не поздно, возможность защитить вас. У вас ведь пока нет контракта о найме.
— Действительно, но ведь всем известно, чем я занимаюсь, что я полезен, что…
Он посуровел:
— Она может уволить вас в любой момент. Однажды утром ваш кабинет окажется закрытым, вот и все.
Почва, казалось, уходила у меня из-под ног:
— Загубить жизнь человека ради такой ничтожной обиды?
Чтобы получить американское гражданство, мне надо было прожить с ней пять лет. А для того, чтобы продлить вид на жительство, требовалось подтвердить, что у меня есть работа. Если меня выкинут из компании моей жены, у меня больше не будет ни веса, ни доверия, я буду конченым человеком!
Он успокоил меня:
— Ну до этого пока не дошло, но самое время предупредить вас… Защитить вас.
— Каким образом?
— У меня есть план. Мне бы хотелось, — пояснил он, — чтобы фирма взяла на себя Гарантии вашей трудовой занятости, от чего зависят ваши документы… Я хочу подписать контракт, по которому компания Фергюсон взяла бы на себя обязательство оставить вас на работе в течение пяти лет с даты подписания контракта, а также включить туда статью о возмещении морального ущерба. Если развод состоится не по вашей инициативе, а вопреки вашей воле, в настоящее время вы ничего не получите. До свадьбы вы подписали заявление, которое связывает вас по рукам и ногам. Этот документ я составил сам лично, я не знал, за кого хотела выйти Энджи, и хотел ее защитить… Но это дело поправимое… В случае одностороннего разрыва по инициативе Энджи, если она будет настаивать только на причине нравственной жестокости, вы сможете получить компенсацию.
Я тяжело опустился в кресло. Я уже мысленно попрощался с этим прекрасным кожаным канапе. По моей шее струился пот. Но я все же постарался разыграть комедию и повторил, что, по-моему, он слишком пессимистически смотрел на эту ситуацию.
— Нет, — сказал он, проникшись жалостью. — Вовсе нет. Фергюсонов следует опасаться. Это — акулы, что отец, что дочь…
— Но вы ведь были другом акулы-отца…
— Это правда. Я пошутил, назвав их акулами, но Энди никогда не достиг бы всего этого, не будь он таким пробивным. Это был человек, готовый на все, чтобы добиться своего. Дочь очень на него похожа. Мы были друзьями… Это очень трудные люди, а у вас нет ни нахальства чемпиона по теннису, ни размаха доктора Говарда…
Я поморщился.
— Размаха? Его за этот размах и убили… Пусть этот размах с ним и остается…
— Вы мыслите по-европейски. Говард был мошенником, но у него был класс, он хотел иметь состояние, равное состоянию Энджи, и поэтому он обманул своего основного сотрудника, украв у него изобретение. Он умер. Это грустная история. Но во время их совместной жизни с Энджи он держал ее в руках. Он прикидывался, что его что-то мучило, он создал вокруг нее атмосферу неуверенности, страха. Он сделал ее ревнивой и не верящей в себя. А вы, Эрик, человек надежный, без выкрутасов, преданный. Она считает вас человеком открытым и упрямым и поэтому становится невыносимой.
На меня нахлынула волна ненависти. Я возненавидел своего отца, свою мать, все это проклятое племя, которое меня породило, передало мне свои недостатки, развило во мне мои комплексы. Син поднял вверх указательный палец:
— Как только она начинает скучать, ей хочется все изменить.
Я подчинился:
— Если уж ей так этого хочется, я поеду в Кению.
— Будем надеяться, что ваше решение не будет запоздалым, — сказал Син.
Я принялся шагать вперед-назад по кабинету. Син присоединился ко мне, он взял меня за локоть:
— Эрик, попытайтесь. Я вам помогу. Будьте ближе к ней, выслушайте ее планы, станьте ее по-настоящему доверенным лицом. У вас еще есть немного времени…
— А для чего вы все это делаете, Син?
— Потому что я люблю вас обоих и знаю, что мой друг Энди Фергюсон перевернулся бы в гробу, если бы узнал о последнем завещании Энджи.
— Последнем?
— Она насоставляла их великое множество в зависимости от настроения и капризов…
— А почему она столь озабочена вопросом завещания? Ей всего-то тридцать три года.
— Смерть не зависит от возраста. Если бы вы знали, что она может придумать. Например…
Я прервал его:
— Детали меня не интересуют, Син. Я хочу стать уважаемым руководителем, но не могильщиком. Я добиваюсь успехов: я создал условия для приобретения промышленного участка в Токио, завода близ Мюнхена, который смог бы удвоить наше производство в Европе, к моим предложениям благожелательно отнеслись в Испании. Все это зависит от меня, я этим живу.
— Да проснитесь же! Мне что, надо еще раз напомнить вам, что мы — всего лишь наемные работники у Энджи? Она владеет семьюдесятью процентами акций компании, а тридцать процентов миноритарных акционеров вынуждены продавать свои акции. Поэтому совет тормозит инвестиционную деятельность, чтобы не завышать стоимость акций… до того, как мы их выкупим.
— Она ни разу не говорила мне об этом.
— Она не очень болтлива, когда речь идет о делах, в этом она похожа на своего отца. Энджи вовсе не беззащитная сиротка.
Я вновь оказался новичком в этом враждебном мире, в конфликте с деньгами.
— Я разочарован, Син.
— Попробуйте понять логику мыслей Энджи. У нее в руках находится вся власть, ей нужен подходящий мужчина. Она хочет всего: внедрить вас в компанию, но так, чтобы вы принадлежали только ей. Даже я всецело завишу от нее, Эрик. И все равно, был ли я другом семьи, «вторым отцом». Если я ей надоем, если я буду слишком тормозить ее решения, если я попытаюсь принять хоть одно решение, не проконсультировавшись с ней, она избавится от меня.
— А ее отец не обеспечил ваше будущее, Син?
— Нет. Он не хотел выпускать власть над компанией из рук семьи и использовал меня в качестве опоры, но не балласта.
— Любопытная дружба.
— Прекрасная дружба, — сказал он с теплом в голосе — Надо принимать людей такими, какие они есть, или уходить.
— И что вы мне посоветуете?
— Согласиться, что те меры, которые я намерен предпринять, необходимы.
— Согласен.
— Я предложу Энджи сделать вам свадебный подарок на сумму в двести тысяч долларов. Запоздалый подарок, но все же подарок.
— Не нужен мне подарок. У нас уже есть общий счет, пополняемый компанией.
— Нужен. Вы должны получить этот «подарок», это — вопрос престижа и социального положения. Барбара Хаттон[23] сделала уже семь или восемь таких подарков. Энджи тоже может это сделать, хотя и намного меньший. Она уверяла меня, что вышла замуж за незаинтересованного деньгами человека… Это так и есть, но, признайтесь честно, между нами, вы ведь любите компанию больше, чем ее…
Я больше уже не мог терпеть.
— К чему разбирать мои ошибки или мои качества? Я сделаю так, как вы посоветуете, Син.
Он невозмутимо произнес:
— Если Энджи умрет до того, как вы с ней разведетесь, думаю, что рента в сто тысяч долларов в год была бы неплохим утешением…
Я перебил его:
— Это уже слишком. Не нужна мне никакая рента. Я не нуждаюсь в милостыне, мне тридцать пять лет, у меня есть некоторые способности, зарплата меня устраивает. С меня достаточно будет гарантии сохранения работы.
— Эрик, не злите меня. Вы хотя бы представляете себе, какую сумму она намерена передать Кении?
— Ни малейшего понятия…
Син вздохнул:
— Восемьдесят миллионов долларов.
— Восемьдесят миллионов долларов?
