— Японцы подарят вам еще более красивое колье.
Она вздохнула:
— Эрик, мне кажется, что вы начинаете меня любить.
Она даже не была рассержена. Ее практически изнасиловали на письменном столе отца, а наследница Фергюсона размышляла. Я вовсе не унизил ее, я ее облагодетельствовал.
Мы потом никогда не вспоминали этот единственный визит, который я нанес в ее кабинет, а она ни разу не заговорила со мной об этой физической близости. Самое удивительное было то, что я чувствовал себя униженным и считал это происшествие тягостным. Мог ли я действовать по-другому, а если мог, то как? Я не знал ее реакции.
Я привык к роскоши и власти, Франция казалась далеким прошлым. По просьбе Энджи Син устроил мою повседневную жизнь. Компания открыла мне текущий счет для покрытия общих расходов и расходов с кредитных карточек. Получая зарплату в 120 000 долларов в год, переводимую на мой личный счет, я чувствовал себя богатым, как Крез[20]. Я вернул все, что был должен Патрисии, Ивонне, а также дяде Жану, добавив значительную сумму к моему начальному долгу.
Мне требовалась передышка, но когда Энджи переставала изводить меня своей Африкой, она принималась за мое прошлое. Она хотела поехать в Германию, мечтала пойти на кладбище, на котором якобы были похоронены мои родители, чтобы возложить венок на их могилу. Я напрасно говорил, что не хочу даже слышать об этом. Она качала толовой и говорила, что надо хранить верность своим предкам. «А если бы я был подкидышем, вы захотели бы знать об этом?» — «О вашем сиротском приюте, — отвечала она. — Эрик, кроме нашей зарождающейся любви, вы олицетворяете для меня Европу. Если у нас когда-нибудь появятся дети, им захочется узнать о своих корнях, следует подумать об их будущих воспоминаниях».
Когда она не слишком изводила меня своими человеколюбивыми речами и скрытыми требованиями физической близости, я, одержимый желанием добиться успеха в жизни, работал. Я протолкнул покупку в Германии одного из редких заводов по производству химической продукции, который испытывал финансовые трудности. Впервые меня похвалили.
Энджи но этому поводу устроила праздник, чтобы представить меня всем своим знакомым. В тот славный вечер мы принимали «весь» Лос-Анджелес, мы встречали гостей на крыльце. Гости выходили из своих лимузинов перед воротами поместья и шли до дома пешком. Женщины в сверкающих, часто провоцирующих платьях с глубокими декольте выглядели очень волнующе, их украшения свидетельствовали о состояниях их мужей. Они рассматривали меня, потом поворачивались к Энджи с восклицаниями: «Он великолепен!» В белом смокинге, загорелый, я был стильным и модным мужчиной, спокойным, серьезным, с густыми светло-каштановыми волосами. Для благожелательно настроенных людей я напоминал Брандо[21] в его молодые годы. Я скромно подозревал, что возбуждал их. Особенно тем, что я выглядел, как женатый мужчина, влюбленный в одну из них. До меня долетали обрывки фраз, выдержки из моей столько раз повторенной биографии: «немецкие промышленники… французская аристократия… диплом Оксфорда». Я был дорогой вещицей, которую откопала Энджи. «Наконец-то ей повезло».
Официанты из ресторана сновали в толпе, запахи дорогих духов перемешивались с ароматом горячего печенья. Черная икра подавалась в серебряных чашках и накладывалась ложками. Некоторые женщины бросали на меня призывные взгляды, мне следовало было запомнить их, занести в список будущих любовных приключений, но я не собирался совершать подобных ошибок. Мне страшно повезло, и я уважал эту удачу; единственное, во что я действительно верил, было признательность судьбе.
Я часто работал по пятнадцать часов в сутки и советовал Энджи поехать в Кению без меня. Она настаивала: «Нет, с вами!» Она хотела показать мне Африку. «Я не тороплюсь, — говорила она, — я могу еще подождать, не слишком долго, но подожду. Вы должны выполнить свои обязательства, а Африка — часть этих обязательств».
Дни шли, я наслаждался своими первыми успехами. В один прекрасный день по прямому телефону мне позвонил Син. Он сразу же перешел к делу:
— Эрик, мне нужно увидеться с вами, — сказал он — Это срочное дело. Мне не хотелось бы нарушать ваше расписание, но…
— Вы шутите, Син… Вы меня беспокоите? Я для вас всегда свободен.
— Я пока дома, — сказал он, — Но через час могу быть у вас в кабинете.
— Жду.
Я немедленно распорядился перенести на более позднее время совещание, на котором в очередной раз должна была обсуждаться проблема приобретения участка в окрестностях Токио. Японцы скупали все, что могли, на Манхэттене, а я хотел приобрести для нас кусочек Японии. Построить там в сотрудничестве с Яшими завод, на котором планировал производить электронные устройства для анализа химической продукции. Дело явно затягивалось, вмешательство дочери не смогло смягчить позиции Яшими.
В десять часов в кабинет вошел Син. Он был чем-то озабочен, но любезен. Я мало что знал о личной жизни Сина. Энджи избегала говорить на эту тему. По собранным там и сям обрывочным сведениям, включая пропитанное сплетнями окружение Роя, было известно, что Син никогда не был женат, он считал семью Фергюсонов своею. Энджи рассказала мне старые слухи о том, что Син якобы имел когда-то дело с некой женщиной, «недостойной» его крута, что-то вроде певички или бывшей «солистки» из «Мюзик-холла Радио Сити». Он вроде бы тайно поселил ее в Лос-Анджелесе, а затем… Конца этой истории не знал никто.
Я предложил ему кофе, он отказался. Мы сели в кресла в «салонной» части моего кабинета.
— Эрик, будь вы моим сыном, я бы так не беспокоился за вас…
— Что случилось?
Он пожал плечами:
— Есть проблемы, Эрик.
Щеки мои загорелись от волнения. Как все обманщики, при возникновении недомолвок я почувствовал себя прикованным к позорному столбу:
— Надеюсь, вам не в чем меня упрекнуть…
Он воскликнул:
— Господи, нет, конечно! И поверьте, я каждые день благодарю Бога за то, что Энджи познакомилась с вами. Но я боюсь, что она недооценивает ваши качества.
— Куда вы клоните, Син?
Он подался ко мне:
— Она непостоянна. Судьба плохо с ней обошлась, признаем это, но оттого, что отец слишком избаловал ее, она привыкла к тому, что все ей подчиняются. Едва она чувствует чье-то сопротивление, тут же заявляет, что несчастна, что ее не любят, что ее отталкивают, что ей необходим психоаналитик.
— Син, говорите яснее. Сегодня утром я расстался с женщиной, которая, кажется, любит мня. Сейчас десять часов, и, по вашим словам, все изменилось. Что же вы такого услышали за эти два часа?
— Все это началось не сегодня утром. Вы достигли предельного градуса уже несколько недель тому назад.
— Какого еще предельного градуса?
По моим ногам пробежала судорога.
— Говорите прямо, Син. Я настаиваю.
— Хорошо. Она капризничает и упрекает вас в том, что вы больше думаете о компании, чем о ней.
— Но это ведь в ее же интересах. Она ведь вышла замуж не за мужчину-игрушку. Я предупреждал ее в самом начале, что я хотел бы показать, чего я стою, что я не принц-консорт[22]. Я полюбил эту фирму.
— Мой дорогой друг, вы попали в ловушку, из которой я и сам не могу выбраться. Вы просто забываете, что компания Фергюсона вам не принадлежит. Мы всего лишь наемные работники…
В горле у меня пересохло:
— Эта компания принадлежит моей жене.
— А сколько времени она будет оставаться вашей женой?
— То есть?
— В любой день вы можете быть выгнаны, так же как и я…
— Что же я такого сделал?
— Вы сделали слишком много и слишком мало. С одной стороны, вы вкалываете как одержимый на компанию, что, впрочем, не особенно принято у нас, если вы не хозяин. А с другой стороны, вы посылаете куда подальше Энджи с ее Кенией, не принимаете участия в обедах, которые она устраивает для своих подруг, во время которых ей хотелось бы похвалиться вами… Ей скоро надоест такой замкнутый муж.
— Но все эти женщины меня уже видели. Я не хочу по полтора часа выслушивать все эти бредни, сплетни про людей, которых я даже не знаю.
— Эти бредни — часть ее жизни…
— Признаюсь, что в этом плане я пренебрегал моими так называемыми обязанностями. Но почему возникла такая срочная необходимость говорить мне все это сегодня утром?
— Почему? Да потому, что она попросила меня, причем попросила настойчиво, зная, что я это не одобряю, составить устав фонда Фергюсона для кенийцев. Она в ярости. Она хочет поехать в Кению с этим документом и обсудить его с кенийским правительством. Возможно, даже с самим президентом. Речь идет о расширении границ национального заповедника.
— А я-то тут при чем?
— Вы отказываетесь ехать с ней в Кению. Она буквально взбешена. Она представляла себе, что, выйдя за вас замуж, будет жить с элегантным спортивным французом, в котором она сможет пробудить благородные экологические инстинкты, да, да, друг мой, это — вы!.. Она хотела получить мужчину, с которым она могла бы переселиться в Африку. И что в итоге? Она проснулась рядом с трудоголиком, который очень привязан к Лос-Анджелесу. Ей не удалось затащить в Африку первого мужа, который боялся подхватить там какую-нибудь заразную болезнь и посему бросил ее. А Говард, ее второй муж, смог прожить всего пять дней в коттедже на Дайане Риф… Энджи думала, что вы будете послушным, станете повсюду с ней ездить. Но прошел год, и она поняла, что вам наплевать на слонов и носорогов, вот и все, дорогой мой друг. Даже гибель львов не вызывает у вас интеллектуальных судорог.
