– Мне, вообще-то, домой надо, – говорю я.
– Так мы туда и направляемся, – он складывает майку.
– Прямо сейчас.
Он смотрит на покрывало застеленной кровати, которой мы вчера почти не воспользовались.
– Заправиться надо, и, возможно, масло поменять, – голос у него снова стал жестким, даже слышатся рычащие нотки. – Если ты так спешишь, можешь заняться этим, пока я вещи собираю.
– Хороший план, – соглашаюсь я. Уют его объятий теперь так далеко. – В машине тогда встретимся?
Бэн бросает мне ключи, я ловлю, он будто хочет что-то сказать, но молчит, так что я собираю свое барахлишко и выхожу. Я заливаю в тачку бензин, тут звонит телефон, и я лезу за ним. Бэн. Как это глупо. Мы оба такие дураки.
– Коди! Где ты, черт тебя дери? Ты должна была вернуться два дня назад.
Это не он. А Триша. Когда я слышу ее голос, горло как-то сжимается.
– Что случилось? – спрашивает она.
– Мама? – говорю я.
– Коди, где ты? – в ее голосе слышится страх. Я раньше никогда не называла ее мамой.
– Я хочу домой.
– С тобой что-то случилось?
– Нет, но я хочу домой. Сейчас же.
– Ты где?
– В Лафлине.
– Блин, и где это?
– В Неваде. Пожалуйста… Я хочу домой, – я едва держусь.
– Ладно, милая, не плачь. Я что-нибудь придумаю. Лафлин, Невада. Коди, держись. Я разберусь. Телефон не выключай.
Представления не имею, как Триша с этим разберется. Она такая же нищая, как и я. Компом пользоваться не умеет и, скорее всего, даже не знает, где находится Невада, уж не говоря про сам Лафлин. Но мне почему-то все равно лучше.
Когда я возвращаюсь, Бэн стоит у номера снаружи. Я достаю солнечные очки, чтобы прикрыть свои красные глаза. Затем открываю багажник, и он грузит туда вещи.
– Я сяду за руль, – говорю я.
Вероятно, это не лучшая идея. Меня потряхивает, но хотя бы будет, на чем сконцентрироваться.
– Хорошо, – бормочет Бэн.
– Если захочешь есть или пить, скажи, – деловым тоном добавляю я.
Он лишь кивает.
Когда мы садимся, он пытается наладить музыку, но переходник от айпода окончательно сдох, так что остается только радио, а там одно говно. Наконец он находит песню «Мое сладкое дитя» «Guns N’Roses». Раньше она мне нравилась, но сейчас от нее словно дыра в животе растет.
– Моя мама ее любила, – говорит Бэн.
Я киваю.
– Коди, послушай, – звучит это точно так же, как и тогда из уст Гарсиасов.
Ответить я не успеваю, потому что у меня звонит телефон. Я тяну к нему руку, и он падает на пол. Тачка виляет.
– Осторожнее! – кричит Бэн.
– Возьми телефон! – тоже кричу я.
Бэн лезет за ним.
– Да, – говорит он, потом поворачивается ко мне. – Это твоя мама.
– Триша, – говорю я в трубку.
– Нельзя разговаривать на ходу, – ругается Бэн.
Я недовольно смотрю на него, но зажимаю телефон между ухом и плечом.
– Ты где? – Триша не спрашивает, с кем я и почему еще не в Такоме, как обещала. О мелочах она никогда не беспокоилась.
– Не знаю. Километрах в тридцати от Лафлина. На шоссе 95.
– Лас-Вегас уже проехала?
– Нет. До него еще километров шестьдесят.
Она облегченно вздыхает.
– Хорошо. Оттуда будет прямой рейс до Спокана в час тридцать. Успеешь?
– Наверное.
Триша что-то говорит, на фоне слышно множество голосов.
– Ладно, тогда мы берем тебе на него билет. Если опоздаешь, то потом будет еще один рейс, но с пересадкой в Портленде. – Я слушаю, как будто она из какого-то турбюро и как будто это для меня дело привычное, хотя на самом деле я еще ни разу не летала на самолете.
– Когда сядешь, позвони, чтобы я знала, когда тебя встречать. Как я поняла, в зону посадки теперь не пускают, так что буду ждать там, где багаж выдают.
– Хорошо, – говорю я. Как будто все понимаю.
– Данные о рейсе пришлю тебе эсэмэской, – добавляет она, и я в кои-то веки благодарю Рэймонда за то, что научил ее пользоваться этой функцией.
– После обеда увидимся. Я заберу тебя домой.
– Спасибо, – говорю я.
– Ну, а для чего тебе мама?
Повесив трубку, я смотрю на Бэна, а он недоуменно на меня, хотя, как я понимаю, он слышал весь диалог.
– Что происходит?
– Я доеду до Вегаса, а оттуда полечу на самолете.
– Почему?
– Так будет проще, и ты быстрее доберешься. – На самом деле маршрут до Сиэтла проходит через восточный Вашингтон, где я живу, и теперь ему полторы тысячи километров придется сидеть за рулем одному. Но я все равно облегчу ему поездку, это точно.
Следующий час мы молчим. В аэропорт попадаем в районе полудня. Я подъезжаю к зоне отправлений, там тачки припаркованы в два ряда. За спиной гудят, суетятся, словно ковбои, которые гонят скот. Я забираю вещи, Бэн выходит из машины и наблюдает за мной.
Я поворачиваюсь к нему. Он стоит облокотившись на тачку. Я понимаю, что надо что-то сказать. Поблагодарить. И отпустить. Может, отпустить и будет благодарностью. Но он успевает первый.
– Коди, что ты делаешь?
И мне больно. Очень больно. Но это неправильно. Во многих отношениях. Так что я повторяю то же, что и говорила столько месяцев назад, хотя беззлобно.
– Счастливой тебе жизни, – и захлопываю за собой дверь.
40
Триша встречает меня, как и обещала, и ведет к машине. Как только я пристегиваю ремень, она приказывает:
– Рассказывай.
Я, как ни странно, переживаю не за часть про Бэна. Сказать ей, что я уехала в Неваду с чуваком, который лишил меня девственности, выходит легко. Она, конечно, не в восторге, но уверившись, что мы как следует предохранялись и что беременность не наступит, Триша на эту тему успокаивается.
– Но что ты делала в Лафлине? – спрашивает она.
А это рассказывать страшно. И не по той причине, которую я придумала сама для себя – что она разболтает всему городу, хотя и такое возможно.
Триша ходила со мной почти на все службы по Мэг. В том соблазнительном черном платье, и в подобающие моменты включала ранимый взгляд. Но о смерти подруги мы, считай, не говорили. О том, что она приняла решение умереть. Тот разговор несколько недель назад в моей комнате был единственным. Я понимала, что она не хочет об этом ни разговаривать, ни просто слушать. Хотя Триша и говорила, что мы с Мэг разные, по-моему, она беспокоится, что это может оказаться не так.
Когда я наконец рассказываю ей о форуме и Брэдфорде, она как будто не особо удивлена.
– Миссис Бэнкс сказала, что ты как-то очень увлеклась компьютером.
– Миссис Бэнкс? Когда это ты с ней разговаривала?
– А как ты думаешь, кто помог мне купить тебе билет?
Значит, Триша уже говорила обо мне с кем-то. Но это не вызывает неприятных чувств. Совершенно. Наоборот, как будто у меня есть союзники.
– Кстати, как прошел первый полет? – интересуется Триша.
Я всю дорогу смотрела на выгоревший пейзаж, на дорогу, по которой мы с Бэном приехали, стараясь не думать о том, как он добирается обратно один.
– Отлично.
Мы выезжаем на I-90, и я начинаю рассказывать о Брэдфорде. Как сыграла роль приманки. Я говорю, что он был очень убедителен, словно устроил эхо-камеру у меня в голове. В общем, все, кроме того, что мы заезжали в Траки. Не знаю почему. Может, жалею ее, хотя не уверена. Я за последнее время много потеряла, а отец… нельзя же потерять то, чего никогда не было.
Я все жду, когда Триша разозлится, но вместо этого, когда я пересказываю кое-что из того, что говорил мне Брэдфорд, она пугается.
– И ты поехала с ним разговаривать? – спрашивает она.
Я киваю.
– Ужас, как я… – и она смолкает. – Я рада, что все обошлось.
– Я тоже, – соглашаюсь я. – Прости. Это было глупо.
– Да уж, – она гладит меня по щеке. – Но и смело.
Я выдавливаю улыбку:
– Возможно.
Триша жмет на газ и переезжает в более скоростной ряд.
– Надо сказать Гарсиасам. Ты же это понимаешь, да? – говорит она через какое-то время.
Мрак и вина сгущаются так же быстро, как и зимние сумерки.
– Это разобьет им сердце.
– У них сердца уже разбиты, – отвечает Триша. – Но, может, так мы сможем вылечить твое, на данный момент всем и этого хватит.
Когда мы добираемся до города, Триша проезжает мимо нашего дома, и, хотя я до жути устала и готова развалиться на миллион кусочков, я все же не мешаю ей везти меня туда, куда она хочет.
– Мне надо на работу, – говорит она, останавливаясь перед их домом. – Потом увидимся.
– Спасибо, – говорю я. Перегнувшись через рычаг переключения передач, я обнимаю ее. Беру папку с материалами о Мэг, Брэдфорде и «Последнем решении» и шагаю к двери.
Открывает Скотти.
– Привет, Рантмайер, – мягко говорю я.
– Привет, Коди, – он как будто смущен, а может, рад, что его снова так назвали. – Это Коди! – кричит он остальным.
