Прохожие замерли, какая-то женщина закричала, еще одна в ужасе закрыла глаза руками. Алена бросилась к Красавчику, а продавец в «Мезонпресс» стал звонить в полицию.
Джип «Чироки» на огромной скорости унесся по улице.
Спустя неделю кабина больничного лифта подняла Долгорукого на четвертый этаж местного госпиталя. Держа в руке увесистый пластиковый пакет с фруктами, он вышел из лифта и обратился к молоденькой медсестре, проходившей мимо:
— Мадемуазель, палата сорок пять?
— Это сюда, — показала медсестра.
Долгорукий прошел по больничному коридору, читая номера палат. У номера 45 он остановился.
Лежа в одиночной палате, Красавчик — еще перебинтованный, с пластырями на лбу и на плече — повернулся на звук открывшейся двери и расширившимися от ужаса и изумления глазами уставился на вошедшего Долгорукого.
Долгорукий закрыл за собой дверь, положил на тумбочку пакет с фруктами и с улыбкой присел у кровати Красавчика.
— Здравствуйте, мсье Финштейн. Как самочувствие? Идем на поправку?
Красавчик молчал.
Долгорукий продолжил с той же улыбкой:
— Я по поводу вашей статьи. Надеюсь, вы понимаете, что печатать ее не стоит. Кстати, Финштейн — это ведь псевдоним, правда? А ваша настоящая фамилия Орловский. Игорь Алексеевич Орловский, сорок два года, русский и так далее, у нас полная информация вплоть до места жительства вашей матери и всех остальных родственников. Пожалуйста, имейте это в виду на всякий случай. А то с настоящим Финштейном мои товарищи в Москве несколько поторопились…
Красавчик молчал.
Долгорукий легонько хлопнул себя по коленям:
— Ну и ладушки! Я думаю, вы меня поняли. Желаю полного выздоровления. — Он встал и кивнул на принесенные фрукты: — А фрукты можете есть, они не отравлены.
Долгорукий подошел к двери, открыл ее, собираясь выйти, но, спохватившись, добавил:
— Да, совсем забыл! Спасибо вам за японку. Чудная девочка!
И вышел, бережно закрыв за собой дверь.
Именно в эту минуту в вестибюле больницы, переполненном посетителями и медсестрами, молодой врач перехватил Алену, спешившую к лифту:
— Бонжур, Элен! Как ваш друг?
— Мерси, мсье, он уже поправляется. Завтра его выписывают.
— А вы знаете, что сегодня ночью начинается фестиваль фейерверков?
— Правда? Спасибо, что сказали.
— Я хочу пригласить вас на свою яхту. С моря это совершенно фантастическое зрелище!
— Спасибо, мсье доктор. Боюсь, что я занята.
— Очень жаль… Оч-чень… — Он оглядел ее с головы до ног. — Но если передумаете, позвоните мне. Хорошо?
Алена хотела ответить, но вдруг застыла с расширившимися от ужаса глазами — за спиной врача она увидела Долгорукого, выходившего из лифта.
Несколько мгновений она переводила взгляд с Долгорукого, идущего к выходу из больницы, на кабину лифта, в которую заходили посетители больницы и медсестры, и обратно на Долгорукого и гадала, что же ей делать — бежать и хватать этого Долгорукого или мчаться спасать Красавчика? А затем сорвалась с места и ринулась к лифту, в последнюю долю секунды запрыгнула в кабину.
Молодой врач с изумлением посмотрел ей вслед.
Но двери лифта уже закрыли от него Алену.
А в лифте Алена, к изумлению всех, кто в нем был, стала лихорадочно жать и стучать по кнопке четвертого этажа. Но это, конечно, не ускорило движение кабины, которая плыла вверх со скоростью черепахи в аквариуме. Глядя на зажигающиеся над дверью цифры, Алена от нетерпения стала стучать по стенке кабины…
Наконец зажглась цифра «4», Алена, разжав дверные створки лифта, выскочила на четвертом этаже и стремглав полетела по коридору. И, только ворвавшись в палату Красавчика и увидев его целым и невредимым, успокоенно прислонилась к двери, закрыла глаза.
— Слава Богу… Он был у тебя? Что он здесь делал? — Тут она увидела фрукты на тумбочке и прошептала в ужасе: — Это… это он принес? — И медленно, как к мине, стала подкрадываться к этим фруктам.
— Перестань, — сказал Красавчик. — Не сходи с ума.
Алена, не слушая, продолжала двигаться к фруктам с таким видом, словно они сейчас взорвутся.
Красавчик смотрел на нее.
Подойдя к тумбочке, Алена осторожно, как сапер, открыла пакет, достала одно яблоко, второе, третье… Затем — по очереди — еще три апельсина…
Устало перевела дух, села на стул и закрыла глаза. Но тут же вскочила.
— Все, мы уходим! — Она распахнула стенной шкаф, сняла с вешалки одежду Красавчика. — Вставай! Мы уходим!
— Ты с ума сошла! С чего вдруг? Куда?
— Ага! Я сошла с ума?! Они тебя тут убьют! Сегодня же! Ночью! Ты что, не понимаешь? Он приходил посмотреть обстановку. Этих людей нельзя было трогать! Вставай!
Красавчик, поднимаясь, вздохнул:
— Н-да… Осечка вышла…
В тот же вечер недорогой голубой «фиат» с наклейкой «Rent-a-car» прокатил по Променад-дез-Англе и выехал из Ниццы на восток, в сторону Италии. Алена сидела за рулем, а Красавчик располагался рядом, на пассажирском сиденье. За ними в Ницце начинался фестиваль фейерверков — там взлетали в небо многоцветные огненные шары, петарды, ракеты и шутихи…
Но Алена и Красавчик катили все дальше и дальше от этого праздника жизни.
Затем их машина остановилась у придорожного отеля.
Алена вышла и помогла выйти Красавчику. Опираясь на ее плечо, он, прихрамывая, зашел с ней в отель.
Позади них, над морем и Лазурным берегом, все небо было в ярких сполохах фейерверка, который продолжался в Ницце всю ночь. И всю ночь эти сполохи, пробиваясь сквозь шторы, освещали небольшой гостиничный номер, их постель и долгожданное счастье Алены, ее юное тело, трепещущее от любви и страсти. Под отзвуки далеких залпов и голос незримой Патрисии Каас оно сгибалось, взлетало и опадало, как параболы огней, которые ритмично возносились над ночной Ниццей, а затем опадали в море каскадом огненных шаров и тюльпанов…
Как сказал граф Толстой в «Анне Карениной», «то, что почти целый год составляло исключительно одно желание ее жизни… то, что было для нее невозможною, ужасною и тем более обворожительною мечтою счастия, — это желание было удовлетворено».
Под утро, устав от любви, Алена прильнула головой к плечу Красавчика и сказала с горечью:
— Да, ты уже здоров. Это ужасно.
— Почему? — удивился он.
— Потому что пока ты болел, ты принадлежал мне. А теперь… Ты опять сбежишь.
— Не говори глупостей!
— Правда? — спросила она с надеждой. — Мы будем вместе?
— Да, конечно.
— Всегда-всегда?
— Всегда. — Он обнял ее, и она прижалась к нему всем телом.
— И ты не будешь мстить этому Долгорукому?
— Нет. Нас занесло слишком высоко. В гибельные выси…
— И теперь мы поедем домой, в Россию?
— Поедем…
— И будем жить как все?
— Да, дорогая.
— Обещаешь?
— Обещаю…
— Я люблю тебя! — Она поцеловала Красавчика и уснула в ту же минуту.
Ей снились Патрисия Каас, желтые поля клевера вокруг Долгих Криков и паром, плывущий по солнечной зыби ее родной речки Тверцы…
Утром, проснувшись, она открыла глаза, повела ими из стороны в сторону и увидела, что постель рядом с ней пуста.
Она вскочила, наспех оделась, выбежала из номера и поспешила к стойке портье.
— Бонжур, мсье. Вы не видели моего друга?
— О, мадемуазель, он только что уехал.
— Уехал? На чем?
— На машине. Но вы не беспокойтесь, он оплатил ваш номер на неделю вперед.
Алена, горестно усмехнувшись, медленно вышла из отеля и спустилась к морю. С пустого пляжа были видны удаляющиеся в море шхуны французских рыбаков и шоссе Ницца — Монте-Карло — Милан, по которому все выше и выше в гору уносилась маленькая точка голубого «фиата».
Часть шестая
Вилла «Марго»
Франция, Лазурный берег.
По дороге, которая с гор спускается к морю, катят «роллсройс» с затененными стеклами и несколько легковых машин. Они движутся вдоль виноградников и кипарисовых рощ, все ниже и ниже, к маленькому прибрежному городку Вильфраншсюр-Мер, красивому, как гриновский Зурбаган.
Неожиданно «роллс-ройс» останавливается, водитель стремительно выскакивает из машины, услужливо открывает заднюю дверцу, и из машины выкатывается энергичный толстячок — японец Окада-сан, миллиардер и бизнесмен. И тут же из машин, сопровождавших Окаду-сан, высыпают его японские советники и французские агенты по торговле недвижимостью.
Окада-сан, улыбаясь, тычет пальцем на окружающие холмы и небольшие виллы, которые прячутся здесь среди садов и цветочных оранжерей, и что-то говорит своим советникам по-японски. Те кивают, записывают, фотографируют указанные пейзажи и снимают их видеокамерами. Секретарь Окады переводит французским агентам:
