У Данилы Давыдова был в свое время такой социальный проект, чтобы не скапливалось во миру слишком много лишней хуйни.
Здравствуй! Ты тоже скажешь мне «да», но прежде вот-вот: делаешь ли ты выводы? Да, покидаю себя с завидной… Тяжко тобе ль? Тобе ль? Что это еще за «тобе ль»? Это не тот портфель в котором все бумаги храню, каковые бы меня в истинном светоче. Светоч. Светоч. Светоч. Светоч. Светоч. Светоч. А ведь если бы буква «ы» — тогда сразу бы был призыв! Первый призыв, последний призыв. Светыч!!!
Да, тоже считаю себя умней, но прозорливость на что? Я думаю на «грамм»-то будет ее, а это… почти прожорливость.
Полагаю, уже следует шёпотом говорить? Да что говорить-то?! И жить пора шёпотом… В этом ведь все уже подзавязли. Вот в моем случае вывод какой!
Ну, что ж, до свидания… Хотя, погоди! ВЕдомо, не меня одного раздражает русская неконкретность… Вечно надежда эта на пустом месте… Стараемся не говорить друг другу «прощай», и вовсе о себе самоих одних мыслим: мол, еще бы разок тебя увидать!.. Нет, англичане чтоб, коим весело, сыто, довольно и… вечно счАстливо оставаться…
Великолепие лифта к самому нёбу Сергей-Валентиновича в первую секунду буквально нас ослепило. Нет, не напёрстно, Сергей Валентинович беспокоится. Ведь мы же запаслись такими специальными копчеными стеклышками, каковые для наблюдений за затменьями солнца пригодны столь; мы сумеем вогнать идеально чистые пальцы в самую нужную кнопку. Для нас это, вы поймите, уважаемые прохожие, — завершающий этап всей научно-исследовательской самонадеянности, ощущаемой нами… ну, чуть не жизнь! Сергею Валентиновичу же просто поперхнуться на один раз.
Только мы знаем, что доза будет расти. Постепенно наступит то время, когда вся жизнь Сергея Валентиновича превратится в сплошной сиплый кашель.
А для нас весь змызл жистни воплотится-воплотится в головокружительной Ездре внутри Сергей-Валентиновичевых ослепительных трактов. Это и будет победа! Всем станет тогда оченно хорошо. Так кажется нам, лифтерам. Сергей Валентинович же на кашель-то свой подсел. Это наукообразный фарс!!! Вот так!!!
В текстах очень часто отмечается одна особенность Меркурия, которая, безусловно, сближает его с божеством, а именно с первобытным богом-творцом: его способность порождать самого себя. В трактате «Allegoriae super librum Turbae» о Меркурии говорится: «Мать родила меня, и сама была мною зачата». В обличьи дракона, т. е. уробора, он сам себя оплодотворяет, зачинает, рождает, пожирает и умерщвляет и «превозносится самим собою», как говорит автор «Розария», парафразируя тем самым таинство жертвенной смерти Бога. Здесь, как и в целом ряде сходных случаев, не следует спешить с выводом, что средневековыми алхимиками подобные умозаключения осознавались в той же мере, в какой они, возможно, осознаются нами. Но человек и через него — бессознательное высказывают много такого, что не обязательно должно быть осознанным во всех своих импликациях. И все же, несмотря на эту оговорку, я не хотел бы создавать впечатление, будто алхимики совершенно не осознавали своих мыслительных процессов. Вышеприведенные цитаты прекрасно показывают, сколь мало подобное предположение соответствует действительности. Однако хотя Меркурий и определяется во множестве текстов как trinus et unus, это не мешает ему быть сильнейшим образом причастным квартернарности Камня, которому он, по сути, тождествен. Стало быть он являет собой ту странную диллему, которую выражает известная проблема трех и четырех — я имею в виду загадочную аксиому Марии Пророчицы. Наряду с классическим Гермесом-трикефалом был и классический Гермес-тетракефал. Горизонтальный план сабейского храма Меркурия — треугольник, вписанный в квадрат. В схолиях к «Tractatus aureus» знак Меркурия — квадрат, который вписан в треугольник, обведенный кругом (символ целостности).
Время моjэ умирает здесь; на моих же глазах. Глазки ж мои — это сладостные пастилки. Подставки для смерти своего времени?
Оно, моё сладкое, больше ни на что не способно. В этом виновна ты! Ты и Наташа! Слово, которое я не забыл.
Здесь я снова становлюсь похожим на того типа, которого ты любила три года назад. После — война миров! Рак Времени. Катчестдво отменить! Чтоб каждый так умирал! Йо-мойо! Но не пожелаю врагу.
Только друзьям, потому как смерть моя наслаждение есть. Сладостно мне и пяльно. Горестно и счастлИво. Все это происходит у меня на душе. У меня на глазах.
Зеркало трескается: а значит кается, мается, кажет острым осколочком на хаоса наготу. Тот дрожит, как осиновый лист (или, вот, кол теши! (Прим. Сквор.)), потому что время моё умирает здесь. У меня на глазах. Всё время… Всегда…
День гнева, блин! Кто в очереди первый патрон? Ба-а! Да это же ПАрдон, замечательно стильный витязь. Вы на его красоту не ведитесь! Он фальшивый, он ненормальный. Он блоковский, блядь, ангел сусальный!
Я не расту. Я не клюква, и мне нет оправданий. Бедный я мальчик — нечем мне пораскинуть!.. Только чувствую. Только падаю. Только не существую…
КассомОс пошел в школу. Он стал прилежен. У него выходило адекватно и трогательно. Я пел от восторга. Мама тоже тогда восторгалась отвоеванным пространством в моей душе. Она — военначальник! Я не смею ея огорчать.
Мне было просто сначала. Потом в жизнь ворвалась, как с зимней стужи, в мой теплый насиженный дом Наташа. Она стрекозка, но даром сачком я махал. Я бегал вокруг в нее и только и делал, что махал да мазал, махал да мазал… Она же не делала ничего. Девица…
Она металась по моим снам, как ракета, ксмОбиле мое прорвать норовя. У нее, конечно, все получилось.
Теперь я один бегаю по кАсмосу, беспрестанно ору диким голосом, заметаю хвостом следы, от ора собственного сам уже охуел. Наташа — душа стрекоза — хоть хана! Но нет, Маришеньке, всегда доверяют все свои тайны. Умеет ль она хранить?
Никого сие не волнует, просто, когда тайны переполняют башЕчку, невъёбенно трудно их там в таком количестве прокордмить. Укоризна одна… Если не космос меня спасет и пригреет, то кто, вопрошаю сам себя я. Ответ в коробке с-под оловянных солдатов.
Время убедительно доказует: много лет в моей голове одно и то же, одно и то же. Бум-бум-бум — стучится онно ндандружу, но никаких поддержаний под поясницей. Лязгница рухает. Валит меня в говно. Мне неваждно. Доискаться я не хочу. Это роман мертвеца. Это последнее, что я имею сказать.
В круг загадок, относящихся к тематическому полю «смерти» и «похорон», входят загадки со следующими скрытыми концептами: смерть, умирающий (=на пути), покойник, гроб, покойник в гробу, могила, кладбище, похоронная процессия (=покойника несут), намогильный крест, мертвый и живой (в плане противопоставления), рытье могилы. Наибольшее количество загадок этой тематики отмечено в восточнославянской, особенно русской традиции. В настоящей работе исследовались русские, украинские, белорусские, болгарские и польские загадки, спорадически привлекался литовский и румынский материал.
Загадки тематического поля «смерти» разнообразны по структуре и способам описания загаданного концепта. Характеристика и классификация типов структур загадок осуществляется по методике, изложенной в работах автора (Волоцкая, 1986а, 1986б, 1987, 1989) и использованной для анализа загадок других семантических полей.
Необходимость совершения героических подвигов, постоянно сопутствующая моей невнятной судьбе, в последнее время не вызывает в моей душе ничего, кроме горького умиления. Я смотрю в свою душу и так и эдак — кроме этого самого умиления не вижу ни зги. Многда в корень зреть поползновает автор сего, но и там только горько и трогательно. Надо изменить стрижку, говорю я себе. Может быть тогда вместе с лишними волосами умиление мое схлынет. Но его так, без пожарной кишки, пожалуй, уже не сомнешь. Нет не сомнешь никак! Или вот сердце… Чем же ему есчё обливаться, аки не кОровью?! Оно и радО! Стучит себе; бьётся моей сердешной халвой прямо в рёбра, словно язычок в колоколе. Ребра ж прочны! Они прутья. Да и сёрдце моjэ, точно лёв: никому… ни зачем… Одним словом, желательно издалече. Было б сердце мое, как пони, на нем катались б тогда мелкие девочки и мальчишки. Но сердце у меня лев. Лучше издалека. Если даже и очередь, то ждать не придется долго: подвиги совершаются с достаточной регулярностью.
Любимые знай себе «хи-хи-хи», а я себе подвиг знай! Вот и знаю себе. Сердце мое колобок… in the sky of your eyes… my Honey, my Honey…
Вот, мол, как мне приснилось сегодня во сне: собрались все покорять космические просторы, имея только что не в виду, да невъёбенно высокую цель… Столько трогательного шуму было в канун великого старта…
И вот… собирались-то все, но… полетел почему-то как всегда я один… И вот лечу я так безысходно; вокруг безукоризненно безучастный, блядь, кассомос; плакать хочется; моторы ревут; пути назад нет…
