Человек вслушивался, вглядывался в лица зэков. Он ни с кем из них не говорил. Нет, не боялся, презирал. А все из-за недавнего случая на «деляне», в тайге, где заготавливала лес бригада Пичугина, бывшего вора. В ней работало три десятка мужиков. После обеда сыграли в рамса. Проигравшему платить было нечем — его «запетушили» насмерть. Когда Егор увидел мертвого, назвал зэков бригады скотами и козлами. Вот тут Пичугин, услышав, ответил глухо:
— Слышь, мусоряга! Не поднимай хвост, не базарь и не брызгай на нас! Ведь если тебя отловим, как и этого «суку» отделаем и уроем без креста и адреса. Заруби себе про это, падла!
— Слышь, ты, мразь гнилая, заткни свою вонючку! Запомни, облезлый козел, сколько я тут пахать буду, столько тебе не видеть писем с воли, о посылках и вовсе забудь! Это уже не для тебя! Канай на баланде, пока не сдохнешь! — сжались ладони в кулаки.
— Прав не имеешь, пес легавый, зажимать мою почту! — взвыл Пичугин.
— А я и забил на твои права! Да и нет их у тебя! Что ты есть? Спущу на тебя пару собак, они все твои права отгрызут мигом. Уроем, как за попытку к побегу. Вот и добазаришься, отморозок! Тут тебе не малина! Дышать станешь, как мы велим, по нашим законам и понятиям. Секи, придурок: чем шире отворишь пасть, тем меньше дышать будешь! — повернул Платонов от бригадира.
Тот, темнея с лица, матерился так, что сторожевые псы замолкли от удивления.
Егор обошел бараки и столовую, ничего подозрительного не заметил. Вернулся в кабинет и вдруг услышал стрельбу со сторожевой вышки. Оказалось, охрана решила спугнуть зэков, оказавшихся рядом с ограждением, и дала залп по ногам. Нет, не ранили, никого не задели. Зэки бегом припустили в барак, теперь, наверное, отдышаться не могут.
А ночью, едва задремав, услышал, как овчарки залаяли, шум подняли. В зоне вроде все спокойно, а псы срываются. Охрана прожекторы включила, отпустила троих собак. Те помчались к забору, нырнули под колючую проволоку, проскочили в дыру под забором и помчались к берегу. Охранник и Платонов бежали следом. Мигом приметили недостающую лодку. Они заскочили в катер, который всегда стоял наготове на случай погони, но управлять им, завести двигатель Егор не сумел. Хорошо, что охранник попался опытный, завел машину, включил прожектор и развернул катер на выход от причала. Сообразили, что беглецы направятся к Поронайску, но не причалят в морпорту, опустятся гораздо ниже, чтоб остаться незамеченными.
Катер шел на пределе. Платонов всматривался, не высветит ли прожектор беглецов. Пронзительный луч шарил по волнам. Вскоре он нащупал лодку и пошел к ней напролом, мигая всеми огнями.
— Приказываю вам вернуться немедленно в зону, иначе откроем огонь! — предупредил в рупор Егор.
Трое мужиков мигом попрыгали в воду. До берега рукой подать, все беглецы надеялись на удачу, но она отвернулась. Всех троих выволокли баграми из моря, нацепили наручники, сунули в клетку, специально устроенную для этих целей, и вскоре вернулись в зону. Всех беглецов тут же вбила в «шизо» разъяренная охрана. Егор до утра не мог уснуть. Он знал, что было б, сумей зэки уйти из зоны. «Другие отделались бы выговорами, или в звании понизили б на время. Со мною же обошлись бы круче. Соколов только и ждет прокола. А с чего взъелся?»—думал Егор и вспомнил, как поехал он с начальником получить дела на уголовников новой партии и откровенно позавидовал оперативникам милиции, сказав, что с радостью перешел бы работать к ним. Ведь у них и транспорт, и оружие, а в зоне—только глотка и кулаки. У ментов арсенал богаче и навыки покруче, потому они чаще выходят на пенсию живыми.
Когда Егор оглянулся на Соколова, у того глаза потемнели. Он весь подался вперед и рявкнул: «Давай на катер! Хватит трепаться, нытик! Чтоб никогда не появлялся здесь, болван!»
Егор так и не понял, что обидного сказал? Начальника словом не задел, никого не опозорил, правду сказал.
Соколов считал иначе и, вернувшись из Поронайска в тот день, долго метался по кабинету. Когда к нему зашел заместитель, Александр Иванович сказал ему словно о наболевшем:
— А ведь не случайно все люди избегают этого мерзавца Платонова. Я в нем сучью кровь враз почуял. Дерьмо, не мужик! Он родное дитя заложит, если почует выгоду. Ох, хлебнем мы с ним немало...
— А ты поговори. Может, обменяешь его на путевого оперативника. К нам с радостью пойдут: оклад выше, паек лучше, льгот больше.
— Кто согласится, от того нигде толку нет. У нас такие тоже не нужны. Сам знаешь, головой рискуем часто. Сколько классных ребят потеряли. Они работали не за деньги, за совесть. Таких теперь все меньше становится. Все больше Платоновых. Эти все обсчитают, каждое вложение на весах взвесят. Уж такое оно — сучье семя!
...В то утро, приехав на работу и узнав о пойманных беглецах, Соколов удивился именно тому, что в погоне и поимке участвовал Егор. Александр Иванович расспросил охранника обо всех деталях погони и поимки.
— Как узнали о побеге?
— Собаки хай подняли.
— Кто первым узнал о побеге?
— Опять же псы наши.
— Платонова звали, или сам набился в погоню?
— Никто не звал его, сам побег впереди собак. Видать думал, что пешком догонит. А они уже уплыли, но мы нагнали их.
— Как взяли их из лодки?
— Они сами из нее выкинулись в море. И что с того? Баграми цепляли и на катер. Я вылавливал, Егор пиздюлей отваливал, застегивал в «браслетки» и в клетку совал. Потом лодку зацепили, закрепили ее к катеру и вернулись. Тут и конец всему. Охрана, собаки окружили нас, как только слезли с катера. Козлов в штрафняк определили, сами по своим углам расползлись. Старшой наш на радостях, что все хорошо кончилось, предложил Платонову по сто грамм, тот отказался, непьющим прикинулся, брехал, что его желудок спиртное не переносит. Ну, да старшой и пошутил: «А ты скажи утробе, что выпивка халявная! Мигом примет! По себе знаю».
Соколов раскатисто захохотал:
— Ну, и как? Уломал Егора?
— Нет. Обиделся, послал старшего куда-то шепотом. Тот так и не расслышал адреса, а ведь как человеку предложил, как мужик — мужику, поделиться хотел. Этот мудак даже сто грамм одолеть боится, гниль зловонная!
— Иль так хреново в погоне сработал? — удивился Соколов.
— Там нормально, а вот старшего обидел отказом. Наш — не алкаш, сами знаете. И час, и меру знает, не с каждым выпьет. С ним за честь считают за один стол сесть. Все ж фронтовой полковник! Сурьезный человек! Этот шелкопер погребовал им. Даже меня досада взяла. Нет бы поговорить по душам, сугревно, ведь Егор здесь недавно. И чего выламывается, как катях в луже?
— Ну, отказался и ладно. Чего переживали? Не то в человеке главное! Важно, что в погоню сам пошел, не струсил. Значит, за дело переживает! — успокаивал Соколов охранника.
Но ни в этот, ни в последующие дни не вызывал к себе Егора начальник зоны, не поблагодарил за службу, не отметил в приказе. Сделал вид, что ничего особого не произошло, а за обычную работу никто не хвалит. Платонову даже благодарность не объявили. Человек понял, что его не уважают, с ним не считаются, а потому окончательно замкнулся, перестал общаться с коллегами. Даже не поделился радостью, что у него родилась дочь. В ту ночь Егор не сомкнул глаз. Девчушка появилась на свет в шесть утра. Он порадовался вместе с тещей. Мария Тарасовна звонко расцеловала зятя в обросшие щеки, велела побриться, умыться, поесть и только тогда идти на работу.
Платонов тогда впервые уснул за рабочим столом.
— Наверное, бухнул лишку наш непьющий и всю ночь озорничал с какой-нибудь соседкой,— строили догадки сотрудники отдела.
И лишь Соколов, заглянувший в спецотдел по своим делам, сказал тихо:
— Отцом стал. Дочь у него родилась. Моя жена у его Тамары роды приняла. Говорит, что малышка у Егора словно кукла, глаз не оторвать, и здоровенькая.
— Собраться нам надо на подарок ему.
— Обойдется!
— Дети не каждый день родятся,— напомнил кто- то из сотрудников.
К концу дня собрали неплохую сумму, к ней прибавил Соколов от администрации, а там и охрана подключилась. Егор своим глазам не поверил: таких денег он отродясь в руках не держал. Человек сидел растерянный, сконфуженный и все твердил:
— Спасибо всем вам... за тепло к моей дочке...
Домой он летел словно на крыльях. Своей радостью поделился с тещей.
Та руками всплеснула:
— Ну, видишь, а говорил, ненавидят и подсиживают, хотят избавиться. Ошибся ты, не разбираешься в людях. Если бы хотели выкинуть, копейки не дали б.
«Кто знает. Как дальше сложится? Может, ошибался я, а возможно, что и впрямь не доверяют мне. Они все на той зоне по многу лет работают, друг друга насквозь знают, я один — кот в мешке. Так и говорят, не скрывая, прямо в глаза. Хотя, если разобраться, а что в нашей работе есть такого, что другому не доверишь? Но имеется, и еще сколько всяких моментов»,— подумал Платонов и вспомнил совсем недавнее.
