Из этих мрачных раздумий меня вывел Индзыр, — он вынул из кармана горсть тута и протянул мне, показав жестом: «ешь». Он попытался что-то сказать, но его голос утонул в шуме ветра. Тогда он, опять-таки жестами, велел мне оставаться на месте, а сам со своей собакой куда-то пошел.
Индзыр пробирался по снегу, как ледокол по льду. Пес не отставал от хозяина, хотя то и дело проваливался по самые уши. Через несколько минут тучи скрыли от меня Индзыра. Я стоял, горестно размышляя о том, что меня ждет. Но вот появился Индзыр. Без ноши на спине, без собаки. Он махнул рукой, приглашая следовать за ним. Силы мои иссякли. Индзыр вел меня к какой-то стоянке, вытаскивал из снега, тащил за собой, освещая дорогу. Но вот, наконец, мы выбрались из сугробов и очутились в левой части долины; придерживаясь направления ветра, взяли еще влево, пробираясь вверх по узкой тропе между скал, среди деревьев горного миндаля и дуба. Здесь ветер уже не дул с такой силой. У меня снова затеплилась надежда. Через несколько шагов мы увидели каменные ступени, ведущие ко входу в пещеру. Индзыр взял меня за руку и повел в кромешную тьму. Пещера оказалась просторной. Я был спасен. И хотя темнота немного пугала, я не сомневался, что именно она не дала погаснуть факелу моей жизни. Я словно пережил свое второе рождение. Так часто бывает, что в беспросветной тьме отчаяния вдруг блеснет луч надежды на новую радостную жизнь. Индзыр провел меня в глубь пещеры и усадил на что-то мягкое. Я пошарил рукой и понял, что это ложе из травы. До моего слуха донесся звук ломаемых сучьев. Индзыр высек кремнем огонь, поджег траву в очаге, положил дрова и раздул огонь. Сразу стало светло, и я увидел рядом с моим хурджином собаку, которая лежала, устало закрыв глаза и вытянув вперед лапы. Пещера наполнилась дымом. Индзыр подбрасывал в очаг сухие веточки горного дуба. Свист ветра все еще доносился снаружи. Индзыр сидел у огня, напоминая полководца, потерпевшего поражение, и, видимо, думал о том, как будет держать ответ перед Пиру Лала. Я никак не мог прийти в себя после пережитого. Огонь в очаге постепенно угасал, только угольки еще тлели. Стало тепло. Я отогрелся и вновь обрел способность говорить. Стянул с ног чарыки, поднялся, сбросил намокшую от талого снега одежду, развязал хурджин, достал две лепешки. Одну протянул Индзыру. Он молча взял ее, вытащил из кармана тут и стал с жадностью есть.
— Аслам-хан, — заговорил он наконец, — злую шутку сыграла с нами буря. Сразу была прервана связь с караваном. Пятеро погонщиков, моих друзей, отправились в пяти направлениях. Двенадцать человек, которые шли за нами, исчезли во время обвала, и я не знаю, что с ними, живы ли они. Дорогу, по которой мы шли вниз, завалило камнями, и я так и не смог вернуться, чтобы помочь друзьям. Они храбрые и выносливые, только опыта не хватает. Они не знают дороги, по которой во время бури можно пройти через Гиндукуш. Каждому из них пришлось лишь два-три раза пройти через Гиндукуш с караваном, и такой бури они не видели. Не знаю, удалось ли им во время бури спастись и спасти путешественников.
Индзыр с тоской посмотрел на меня и продолжал:
— Пиру Лала тридцать два раза водил в бурю караваны через Гиндукуш. Самый сильный буран застиг Пиру Лала двадцать пять лет назад на перевале Анджуман. Пиру Лала назвал его «черным», потому что такая черная мгла окутала караван, что совсем ничего не было видно. Пиру Лала тогда потерял пять верблюдов, двенадцать коней и трех друзей, а остальных привел в Бадахшан. В то время его как раз перевели из погонщиков в проводники. Торговцы хотели найти кратчайший путь из Бадахшана в Кабул. Пиру Лала указал путь через Анджуман, но другие погонщики в один голос твердили, что через Анджуман пройти невозможно. Пиру Лала все же решил попытаться и в первых числах месяца кауса[Каус — название девятого месяца солнечного года; соответствует европейскому ноябрю-декабрю.] повел караван купца Омар-хана в Бадахшан через Пяндшир и Анджуман. И несмотря на сильный буран, прошел. Туго ему пришлось, зато он прославился. Тогда его и прозвали Пиру Лала «тигром Анджумана». На следующий год он пять раз без единой потери проводил караваны через Анджуман. Он — единственный погонщик, который всю свою жизнь провел на дорогах Гиндукуша. Вот уже восемь лет мы водим с ним караваны. Но в бурю он людей ведет сам, а мне поручает верблюдов. И вот впервые он мне доверил людей, но свирепая буря сыграла со мной такую шутку, которая и самому Пиру Лале не снилась. Теперь он до конца дней своих не оправится от такого удара. И в беседах с погонщиками никогда больше не упомянет моего имени.
Индзыр умолк, поднялся.
— Пойду поищу друзей. А ты оставайся здесь, не трогайся с места. До свидания! Молись за меня!
В пещере воцарилась мертвая тишина. Я подумал о тех, кто сейчас блуждает где-то в горах. Хорошенький мальчик с сестрой и маленьким братишкой, которые из Джалалабада отправились в Мазар повидать отца. Седобородый старец, который шел в Ханабад, чтобы хоть немного заработать для своей голодной семьи. Трое юношей из племени вардаков, которые отправились в Балх на поиски пропавшего брата. Они всем делились друг с другом. Еще был старик из Ниджрау. Бедняк. Ничего не имел, кроме осла. Шел в Тегеран купить немного пшеницы. Юноша из Кабула, который вез к себе в гости сестру и племянников… а еще… другая группа… а женщины? Как расправился с ними свирепый Гиндукуш? Где, под каким сугробом уснули они мертвым сном? Сколько осталось сирот, сколько матерей потеряли своих детей, сколько девушек — своих возлюбленных! О, если бы они знали, что буран никого не щадит, что погонщики бессильны против гнева Гиндукуша, а снег и ветер глухи к мольбам и рыданиям!
Пиру Лала по-прежнему будет героем, Индзыр тоже станет героем. На вершинах Гиндукуша появятся дороги; на севере Афганистана не останется безработных, и только мертвые никогда не поднимутся. Сын не увидит своих родителей, девушка — возлюбленного, старик не приласкает больше своих детишек, бедняк не возвратится к голодной семье. Мне стало невыносимо грустно. Огонь в Очаге опять разгорелся, и треск сухих дров время от времени нарушал ход моих мыслей. Я вышел наружу посмотреть, что творится вокруг. Ночная мгла окутала ущелье и горы. Буран стихал. Среди быстро мчащихся облаков изредка появлялась одинокая звездочка, но тотчас скрывалась. Ни малейших признаков человека или какого-нибудь другого существа. Тьма была наполнена какими-то странными непривычными звуками, наводящими ужас. Я вернулся в пещеру, развязал постель, достал маленький коврик и завесил им вход, укрепив на длинных палках. Хурджин подтащил поближе к очагу и устроил себе ложе из травы; под голову положил мешок, укрылся и задремал. Сон перенес меня в совершенно иной мир. Там не было ни бурь, ни смерти, ни Пиру Лала, ни Индзыра; никто не слышал о караванах и погонщиках. Угольки еще тлели, излучая слабый рассеянный свет. До меня донеслись какие-то звуки, похожие на урчание. Коврик тихонько заколебался. Мне стало страшно. Я осторожно поднялся, взял нож и на цыпочках направился к выходу. Коврик сильнее заколебался. Палки пришли в движение, и коврик упал. В пещеру ворвался холодный воздух. Я чуть не умер от страха. Что-то черное вбежало в пещеру и кинулось к очагу. Я боялся пошевелиться. Но тут свет угольков упал на это таинственное «что-то», и я увидел черного пса Индзыра. Я свистнул. Пес, радостно виляя хвостом, подбежал и улегся у моих ног. Я достал из хурджина лепешку, бросил собаке. И только было подумал об Индзыре, как снаружи донесся чей-то голос. Я вышел. Небо стало синим, и по нему мчались облака. Ветер утих, но поземка еще мела. Я снова услышал голос. Откуда-то сверху. Крикнул — никакого ответа. Озяб и вернулся в пещеру. Смотрю, собака исчезла. А через несколько минут кто-то опять закричал, залаяла собака. Теперь уже ближе. Не выдержав, я пошел к выходу и услышал шаги. Но не одного человека, а нескольких.
Выждав немного, я крикнул:
— Кто там?! Идите сюда!
— О-го-го! — раздалось в ответ.
Я различил в темноте движущуюся полоску света. Справа от пещеры. Свет приближался.
И вот… О, радость, прибыли! Впереди собака, за ней Индзыр, сгибаясь под тяжестью ноши, затем остальные. Один, два, три… десять, одиннадцать. Одиннадцать человек вошли вслед за Индзыром. Шестеро, включая Индзыра, несли тяжелые тюки. Я не мог говорить: перехватило дыхание. Принес из дальнего угла пещеры сухих дров и бросил в огонь. Затем помог Индзыру освободиться от тюка. Индзыр распрямился, развернул кошму, достал плед…
Что же случилось с этим беднягой из Ниджрау? Челюсти сжаты, язык вывалился. Руки и ноги одеревенели… Он мертв!
Индзыр велел мне оставить беднягу и позаботиться об огне. Я принялся за дело и развел сразу несколько костров в разных местах пещеры. А Индзыр тем временем распаковывал с помощью одного из юношей, самого выносливого, тюки товарищей. Я огляделся. Из четырех путников нашей группы двое умерли — тринадцатилетний мальчик, который шел с отцом в Рустан, и старик. Кто-то из погонщиков принес трехлетнего мальчугана, совершенно не пострадавшего во время бури. Когда Индзыр вытащил мальчика из мешка на спине погонщика, тот открыл глаза, позвал мать, вскочил на ножки и попросил есть. Другой погонщик принес девочку лет тринадцати. Она еще была жива, но в тяжелом состоянии. Не могла шевелить ни руками, ни ногами: они были обморожены и посинели. Остальные погонщики, их было пятеро, от слабости не могли ни говорить, ни есть. Только Индзыр выглядел бодрым. Он устроил из травы ложе поближе к огню и всех уложил отдыхать.
