Когда мыс Портленд оказывается слева по курсу от флагманского судна и Посланец переходит к противоположному борту, чтобы лучше разглядеть землю и тающий вдали горизонт, появляются корабли адмирала Говарда и вице-адмирала Фросбишера — они идут против ветра и морского течения, а посему не в состоянии помешать испанским кораблям продолжать свое плавание столь же стройно, размеренно и величественно, как и раньше. Эти огромные платформы, прекрасно приспособленные для пехотных сражений, как показала битва при Лепанто, слишком тяжелы и неповоротливы, чтобы приблизиться к стремительно плывущим навстречу проворным английским фрегатам, которые, даже следуя против ветра, в состоянии соблюсти безопасную дистанцию.
Посланцу становится страшно. Он думает о железных доспехах солдат, о том, как непросто будет выплыть тем, кто упадет в воду, о ветре, который может повалить весь этот лес мачт, — так сильно надувает он громады парусов, трепещущие на реях, вознесенные туда чьей-то непомерной гордыней. Посланец подозревает, что его судно подвергается наибольшей опасности, и тем не менее именно на нем он должен находиться. Ирландский митрополит каким-то образом сумел передать ему, что граф Тирон ожидает прибытия Армады, чтобы поднять восстание в Ирландии, — и тогда Посланцу предстоит выполнить миссию, возложенную на него Деканом Компостелы и Священным Воинским Орденом Пресвятой Девы Марии Белого Меча, а также собственной его совестью.
Эскадра продолжает плавание, и Рекальде вновь спасает положение. «Большой Грифон», флагман клиперов, подвергся нападению англичан и вышел из строя — теперь галерам придется тащить его на буксире. Матросы ропщут и строят домыслы, какие суда в случае чего будут брошены, а какие — нет; недовольство особенно усиливается на кораблях, считающих себя обреченными; начинают беспокоиться офицеры; наконец тревожные известия достигают адмиральского судна; но в ответ — полное молчание. Так они доходят до острова Уайт, и здесь, уже в четвертый раз, Армада короля Филиппа оказывается без боеприпасов; остается только порох — его взяли в избытке, возможно по причине пристрастия определенной части командования к праздничным салютам, а может быть, потому, что собирались разгуливать по английской земле как у себя дома. Пока же они занимаются этим, прибыв в Кале, к скалистым берегам Кале, в двух лигах от французского порта и на расстоянии одного пушечного выстрела (что, впрочем, невозможно) от английской эскадры.
В то время как Сеймур шел проливом Па-де-Кале, голландцы охраняли подходы к Ньюпорту, Гравелину, Слейсу, Флиссингену и Дюнкерку, где, как ожидал Сидонья, Фарнезе на плоскодонных лодках без мачт, парусов и пушек должен был противостоять этим самым голландцам, в распоряжении которых находилось сто пятьдесят галер, фильботов и вспомогательных судов под командованием Нассау Ван дер Дуса.
У скалистых берегов Кале Посланец проводит богослужение для моряков, которые чувствуют себя совершенно беззащитными. Боеприпасов нет; Фарнезе заперт в Дюнкерке, а его советы, согласно которым сначала следовало атаковать противника, чтобы занять порты Велзен и Флиссинген, не были услышаны монархом, всегда одетым в черное, убежденным, что он получает озарение от Господа, а это одно уже является более чем достаточным основанием, чтобы не допускать ни единого изменения в планах, родившихся в его голове, которую многие считают холодной и рассудительной, ибо король Филипп верит, будто единственное различие между ним и Богом состоит в том, что Бог незрим; монарх убежден также, что не посылать Армаду к берегам Англии было бы еще хуже, нежели послать ее. Велик авторитет монарха, все склоняются перед его волей. Но теперь Фарнезе заперт в Дюнкерке, а эскадра Сидоньи не может войти в порт, чтобы освободить его, ибо этого не позволяет осадка испанских судов, на которых сейчас люди предаются молитвам, зная, что неприятель скоро получит боеприпасы из Англии и это позволит ему тут же разбить испанцев. Посланец проводит богослужение, испанцы молятся на адмиральском судне, и молитва, подобно порыву ветра, проносится по всем кораблям. О, как величественно это зрелище: в единый гул сливается мольба стольких людей, бесконечная тысячеголосая литания, прервать которую может лишь хрипота. И молитва завершается только тогда, когда горло не может уже больше издать ни единого звука. Вновь поднимается ветер. В ночь на третье августа на море вдруг возникают огненные сполохи, но это не разрывы английских снарядов, а горящие корабли. Испанцы спускают на воду шлюпки, и им удается направить корабли к берегу. Но за ними появляются еще, и еще, и еще горящие суда — это настоящее бедствие; фламандские ветераны в страхе спасаются бегством, и лишь те самые новобранцы, что совсем недавно взошли на борт в Ла-Корунье, сохраняют спокойствие; следуя указаниям Посланца, они стараются удержать свои суда подальше от песчаных отмелей Фландрии: именно туда гонит вновь разбушевавшийся штормовой ветер корабли, поднявшие якоря.
В проливе Па-де-Кале, у белых скал «Сан Мартин» борется со стихией. К нему приближаются Лейва и Окендо и, пришвартовавшись, упрекают герцога в бездействии; они кричат матросам, чтобы те выбросили за борт этого негодяя Диего Флореса де Вальдеса. Посланец тем временем спускается в каюту Медины Сидоньи, но не находит его там; он тщетно ищет герцога по всему кораблю, наконец кто-то говорит ему, что адмирал внизу, в трюме, где он молится, дрожа от страха. Посланец спускается в трюм; он находит герцога мертвенно-бледным от ужаса, стоящим на коленях перед образком, с которым он никогда не расстается; и тогда Посланец кричит на него. Он кричит так громко и грозно, что герцог внемлет этому призыву, уступает ему и в конце концов поднимается на палубу, собирает своих людей и обращается к ним с речью. И только с этого момента в испанской Армаде устанавливается хоть какой-то порядок, корабли даже вновь выстраиваются полумесяцем, но теперь это не имеет никакого значения, поскольку сражение заканчивается и делать уже особенно нечего. О Вальдесе больше ничего не слышно. Посланцу и галисийским морякам теперь становится легче.
Наконец-то направление ветра благоприятствует Армаде и помогает ее кораблям сняться с песчаных отмелей Фландрии; Посланец советует герцогу Медине дать морякам урок, который запомнился бы им навсегда; тот соглашается и приказывает вздернуть на рее одного капитана, дабы весь флот видел, что ожидает трусов. Жизнь девятнадцати других спасена, возможно благодаря вмешательству того же Посланца, но, быть может, просто потому, что было бы слишком большим риском лишиться капитанов в том положении, в каком находился теперь флот: без пресной воды, без продовольствия, без боеприпасов, да еще при вновь поднявшемся неблагоприятном ветре, который гонит теперь корабли к берегам Дании и Норвегии. Именно тогда принимается решение пройти Северным морем и, обогнув Ирландию, взять курс на Ла-Корунью. Таким образом Посланец получает последнюю возможность вновь ступить на милую его сердцу землю, где его ждут.
Какой ветер, Боже, какой ветер, слишком сильный для этих парусников, привыкших к безмятежности Средиземноморья! Страшная битва инфантерии находит свое продолжение в этом пустынном Северном море, таком далеком, таком далеком, что страшно даже подумать о широтах, которых достигли испанские корабли. Но сейчас море понемногу стихает.
Посланец теперь человек известный на флагманском судне. После происшедшей трагедии у него появились жестокие враги, они бросают на него косые взгляды и спрашивают себя, откуда у него столько морских знаний, откуда берется его невероятная предусмотрительность. Не следует успокаиваться, говорит он матросам, за этим затишьем вновь придет буря. Сейчас они плывут среди серебряных, сияющих удивительным металлическим блеском вод, наслаждаясь покоем и тишиной, но неожиданно налетит ветер и унесет их далеко-далеко, этот шальной ветер Северного моря, и он сможет погубить то, чего не успели погубить англичане. Кто же он, этот хмурый колдун с вечно сдвинутыми бровями, бросающий вызов ветру и приводящий в восхищение моряков? Временами казалось, что именно он отдает распоряжения на флагманском судне, и выходит это у него совсем неплохо, потому что дела никогда еще не шли так успешно.
Английский флот прекратил преследование, перестал гнаться по пятам за Армадой, устав играть в маленькую собачку, докучающую большому, неповоротливому старому псу, и предоставив морю, этой бескрайней первозданной стихии, окончательно расправиться с испанцами. Об этом были оповещены все корабли. Сигнальные флажки взмывали и опускались, передавая сообщения на странном языке перекрещивающихся знаков, в причудливой пляске жестов, которая в иной ситуации и при меньшей опасности могла бы вызвать смех у новичков. Три карраки [112] Средиземноморской флотилии пренебрегли предупреждением и отстали от остального флота. Четыре дня спустя их сочли затонувшими. Их унесла буря, во время которой страшный ливень хлестал со всех сторон, лил как будто не только сверху, ко и снизу, и еще не срубленные мачты исчезали под водой. Вместе с карраками ушел и «Большой Грифон», головное судно клиперов, и еще несколько парусников из его отряда. И эти недотепы собирались покорить Великобританию! В своем простодушии они не смогли предвидеть, что Ирландия их не поддержит, что Фарнезе не сможет выйти им навстречу со своими полками, что ветер и море будут к ним столь враждебны. Лучше бы им оставаться дома. И только те, кого Медина Сидонья называл зелеными новичками, оказались способными правильно понять происходящее, взять верх над неистовой пляской волн да потом еще плясать самим под мелодичные звуки волынки.
