Эмили останавливается и пропускает всех вперед, чтобы поговорить со мной, идущим последним.
— Делл, перестань. Дай ему шанс. Он не так уж плох.
— Это просто уловка. Поверь мне.
— Успокойся. Это всего лишь небольшой обед.
Я, силясь выдавить улыбку, объясняю:
— Просто не могу смириться с мыслью, что наша малышка выросла и небольшой обед может стать вратами во взрослую жизнь.
Эмили тут же серьезнеет:
— Если бы только ей повезло.
Я не нахожусь, что ответить, поэтому что-то мычу, сердито сдвигаю брови и следую за ней на кухню.
За обедом я по большей части просто сижу и наблюдаю, как Тэннер общается за столом. У каждого был к гостю вопрос, и, скорее всего, каждый преследовал свою цель. Вопросы Эмили, короткие и легкие, всегда нацелены на то, чтобы ответы стали преамбулой к лестной похвале Энн. Кейд просто рад, что в доме появился еще один мужчина, поэтому, когда он заговаривает, обычно дальше следует констатация факта, что у них много общего: они не девчонки. Ну а каждое слово Бри преследует одну явную цель: чтобы Тэннер отметил ее вместо Энн.
Во время десерта Тэннер перехватывает инициативу за столом и сам начинает задавать вопросы. Мне задавать.
— Мистер Беннетт, что вам нравится в работе адвоката?
Думай, Грязный Гарри, думай!
— Наверное… я испытываю кайф оттого, что вижу, как преступник получает по заслугам. Да будет тебе известно, скольких панков, твоих сверстников, я помог упечь за решетку за… ну, не знаю… нарушение комендантского часа, проявление чувств на публике и тому подобные вольности.
— Ты юрисконсульт, папа, — встревает Энн, — а не прокурор по уголовным делам. И ничто из перечисленного тобой не является уголовно наказуемым деянием.
— Хорошо. Но у меня друзья — окружные прокуроры. Целых два. И они могут узнать всю подноготною того, о ком я попрошу. К тому же мой двоюродный брат служит в полиции. — Я с прищуром смотрю на Тэннера. — Офицер полиции с настоящим оружием. — Я намеренно надолго умолкаю, чтобы дошел смысл моих слов, а потом добавляю: — Без обид!
— Не позорь себя, — в лоб просит Энн.
— И нас, — эхом добавляет Бри.
Я с готовностью признаю, что мне хотелось бы сбить Тэннера с толку, но, несмотря на мои неприкрытые угрозы, парень кажется спокойным: просто сидит и улыбается, как будто получает удовольствие от происходящего.
— Мистер Беннетт, у меня складывается впечатление, что вы немного нервничаете из-за моего сегодняшнего визита. Я прекрасно вас понимаю.
И это сказал недалекий подросток?
— Неужели?
— Да. Я вчера по телефону общался с отцом, и он предупредил меня, что такое возможно. Понимаете, вы отец девушки-подростка. Если уж быть точным, двух девушек, и вы, вероятно, просто хотите их уберечь, поэтому все молодые люди обязательно будут заставлять вас нервничать. Отец сказал, что это естественная реакция — защитить дочерей.
Я начисто лишаюсь дара речи.
— Будь я на вашем месте, тоже гиперопекал бы дочерей.
— Гипер-что? Неужели?
— Разумеется. И по совету отца я взял на себя смелость и подготовил характеристику на себя в надежде успокоить вас. — Он достает из заднего кармана аккуратно сложенный листок, который передает через стол. — Надеюсь, с этим документом вы разрешите мне пойти на свидание с вашей дочерью.
У меня отвисает челюсть. Краем глаза я замечаю, что Энн тоже от удивления открывает рот, но в хорошем смысле.
Я поспешно разворачиваю листок с рекомендациями и просматриваю несколько имен и титулов: пастор, начальник отряда бойскаутов, учитель и… ну разумеется, офицер полиции.
Пока мои глаза и мысли поглощены документом, который держу в руках, я слышу, как с противоположного конца стола Бри спрашивает:
— С какой из дочерей?
— Бри! — одергивает Эмили.
— Что? — Бри разыгрывает невинность. — Я уже достаточно взрослая, чтобы ходить на свидания.
— Тебе только в августе будет четырнадцать, — напоминаю я дочери. — Тебе еще пару лет придется помечтать, прежде чем бежать на свидание.
Все взгляды обращаются к любезно улыбающемуся Тэннеру.
— Бри, ты отличная девчонка, но я имел в виду Энн. — Он поворачивается к своей соседке справа: — Я собирался пригласить тебя наедине, но раз уж заговорили… Ты согласна пойти со мной на свидание? Не просто прогуляться. На настоящее свидание. В среду. Мама пообещала дать мне свою машину. — Он тут же поворачивается ко мне: — Которую она велела поставить у дома к половине одиннадцатого.
Волнение Бри тут же стихает.
Энн от счастья на седьмом небе.
— С удовольствием! Пап! Мам! Я же могу пойти на свидание?
Мы с Эмили переглядываемся, понимая друг друга с одного взгляда.
— Это означает «да»? — с нетерпение спрашивает Энн.
— Я должен проверить подлинность рекомендаций…
— Делл! — предупреждает Эмили, угрожая мне моим же собственным именем.
— Хорошо, — нехотя разрешаю я Энн. — Но ты ведь помнишь уговор, Энн. Расскажи ему, и можешь идти.
Ее лицо за секунду из пепельно-серого становится пунцовым.
— О, это будет интересно, — с сарказмом заявляет Бри. — Эй, Тэннер, не забудь обо мне, когда услышишь признание Энн.
Бри не успевает договорить, как Эмили вскакивает с места и указывает дочери в сторону коридора:
— Бри Грейс Беннетт! Немедленно в свою комнату! И не вздумай оттуда выйти! Я позже поднимусь, поговорю с тобой.
— И я с готовностью поучаствую в этом разговоре, юная леди, — рявкаю я, качая головой. — Немыслимо!
После ухода Бри повисает неловкое, продолжительное молчание, все оглядываются, не зная, кто его нарушит.
Наконец-то лед ломает Энн:
— Тэннер… я… похоже… нам нужно поговорить.
— Я уже догадался. Я сделал что-то не так? — Впервые за этот вечер он, кажется, абсолютно не в своей тарелке.
Отлично!
Она качает головой:
— Нет. Все так. Но… нам просто нужно поговорить. — Энн минуту пристально смотрит на Тэннера, потом через стол на нас с Эмили. — Я хотела бы поговорить с ним наедине. Можно?
Мы с Эмили опять обмениваемся взглядами, потом киваем.
Когда Энн поворачивается к Тэннеру и берет его за руку, я непроизвольно сжимаюсь.
— Вставай, — зовет она его, помогая подняться. — Идем на улицу.
ЭннЛетнее солнце еще высоко стоит над горизонтом, когда я веду Тэннера через заднюю террасу, по небольшой зеленой лужайке к пляжу. Мы доходим до песка, я отпускаю его руку, потому что от того, что я собираюсь ему сказать, у меня обязательно вспотеют ладони, а держаться потными руками — только отвлекаться.
Моя нервозность не остается незамеченной.
— Что происходит? — спрашивает он. — Ты вдруг стала вести себя по-другому.
Серьезно?
— Я не та, что ты думаешь, — без предисловий признаюсь я. — Именно об этом я и хотела с тобой поговорить. — Меня ничуть не удивляет его смятение. — Давай прогуляемся.
Не дожидаясь ответа, я скидываю шлепанцы и бросаю их назад, на траву.
Он кивает и тоже разувается.
Бок о бок мы неспешно шагаем по сухому рыхлому песку. Когда мы доходим до более прохладного мокрого песка у самой воды, я направляюсь к озерцам, образовавшимся после отлива, к югу от Хейстек Рок. На полпути он наконец-то спрашивает меня, о чем, собственно, речь.
— Мой отец сумасшедший, — произношу я, не совсем отвечая на его вопрос. А может быть, это и самый лучший на него ответ. — Наверное, многие адвокаты такие, но временами его заносит. Ты был прав, когда говорил, что он слишком меня опекает. Он боится, что мне будет больно. Но в его случае — в моем случае — дело не только в гиперопеке, о которой ты говорил. Мой отец проявляет гипер-гиперопеку, именно поэтому я должна кое в чем тебе признаться, чтобы ты знал, во что ввязываешься, когда отправляешься со мной на прогулку.
Тэннер останавливается, и у меня в голове мелькает мысль, что я уже слишком много сказала — или сказала не то, или… кто знает. По его глазам видно, что он нервничает. И в них появилось сомнение.
Возможно, он только что понял, что ему стоило пригласить на свидание младшую из сестер Беннетт.
Мы продолжаем стоять, утопая в мокром песке и молча глядя друг на друга. Наконец он откашливается:
— Мама говорит, что плохие вести со временем лучше не становятся.
По крайней мере, он понимает, что новости плохие.
— А моя мама всегда говорит: не ходи вокруг да около, но это слишком неожиданная новость, поэтому единственный способ сообщить ее — немного походить вокруг.
Он хмурится:
— Говори уже, не томи.
— Хорошо. На всякий случай — если передумаешь приглашать меня на свидание, я пойму.
— А с чего бы я передумал?
