Брат-любовник...
Что страшнее могла уготовить ей судьба? Нет и еще раз нет, она все равно не верит Добровольскому. Она будет бороться за свою любовь! С того момента, как она в первый раз ощутила в себе трепетание новой жизни, их с Димкой объединила вечность. И в этом трепетании – их генетическое прошлое, и настоящее, и будущее.
...Настя вновь вернулась к воспоминаниям о своей первой беременности. Как же упорно она продолжала тщательно скрывать ее. От тайных переживаний лицо ее сильно осунулось, глаза стали западать. Чтобы себя не выдать, ей даже пришлось прибегнуть к помощи косметики, которой она раньше никогда не пользовалась.
Но потом произошло чудо: синяки под глазами ушли, щеки зарумянились, черты лица обрели завершенность и мягкость. Даже не искушенный в комплиментах Добровольский заметил, приятно удивленный:
– Гляди, как похорошела! Хватит таскать на себе старье, платье новое купим, а то ходишь непонятно в чем.
– Что вы, Владимир Андреевич! – перепугалась тогда Настя. – Лишнее это, мне и так нормально. Не красиво, зато удобно. Я за красотой не гонюсь.
– Ну-ну, – проворчал Добровольский и не стал настаивать. – Чего тебе за ней гоняться? Она сама за тобой бегает. А в общем, как хочешь.
Опекун и не подозревал, какой сюрприз ждет его впереди.
Торжественный прием, который давало российское посольство в одном из чудесных ресторанов Булонского леса, был в самом разгаре. Будучи слегка навеселе от охлажденной русской водки и французского шампанского, гости с огромным удовольствием поглощали бутерброды с лососиной и черной икрой.
Главный распорядитель мероприятия, управляющий делами посольства, самодовольно поглядывал на гостей, убеждаясь, что не ошибся, сведя его гастрономическую часть к упомянутым четырем позициям. Не считая, разумеется, десерта, который еще не подавали.
Оказавшийся здесь по воле случая Александр Духон решил изменить своим пристрастиям и охотно принял две порции водки. Икра тоже оказалась весьма недурна, так что, возможно, Духон выпил бы и съел больше, если бы этим же вечером не предстояло возвращаться в свой нормандский дом. Не бог весть как далеко, но тем не менее...
Уже через четверть часа он понял, что приглашение не обусловлено никакими делами, кроме как хорошими светскими манерами хозяев.
Прогуливаясь по паркету и стараясь хоть чем-то себя развлечь, Александр вглядывался в лица, пытаясь угадать, кто есть кто. Правда, большинство из них были ему незнакомы, тем самым лишний раз подтверждая, что пришло новое поколение. Но и эта затея ему скоро наскучила, и он уже подумывал, как бы незаметно исчезнуть с приема.
– Простите, я случайно не ошибся? Господин Духон? Месье Александр?
– Вы не ошиблись! – резко повернулся он и поначалу не узнал, кто перед ним. Явно кто-то знакомый, но кто?
Уловив смущение в лице Духона, уже немолодой сухопарый мужчина с приветливым, но в то же время жестким взглядом решил прийти ему на помощь.
– Неужели забыли прошлогодние «гонки» по Нормандии? Только это был не Тур де Франс, – пошутил он. – Я тогда еще руководил операцией по прикрытию вашего саммита у господина Люка Мартена.
Мужчина собирался добавить еще что-то, но Духон уже дружески хлопал его по плечу. До него дошло, кто стоял напротив.
– О, месье Тьерри! Если не ошибаюсь, французская внешняя разведка?
Тьерри прижал палец к губам.
– Во-первых, бывшая разведка, я уже и в первую нашу встречу был на пенсии, месье Александр. А во-вторых, вы всех гостей здесь распугаете, если услышат. Нам только этого не хватало.
– Не беспокойтесь, месье Тьерри. Полагаю, наших разведчиков здесь не меньше, чем ваших. Разберутся. А вы что вдруг сюда заглянули?
– По старой привычке. Вы же знаете, как я люблю Россию, хотя долгие годы работал против вас. Политика. Вы же понимаете...
Не сговариваясь, старые знакомые бодро направились к выходу из главного зала.
– Чертовски рад вас видеть, месье Тьерри. Вот уж кого не предполагал встретить здесь, – на ходу говорил Духон. – Но вы так и не сказали, что здесь делали.
– Имеется одна проблемка, так сказать, личного характера, – уклончиво заметил Тьерри. – Хотел встретить кое-кого, проконсультироваться. А вот встретил вас.
– Может, и я смогу быть чем-то полезен? – осторожно, чтобы не показаться навязчивым, спросил Александр.
– Боюсь, вряд ли. Просто я недавно потерял старого друга, он жил в Канаде, но по происхождению русский.
– Сочувствую.
– Да, достойный был человек. Может, слышали? Андре Орлофф. Крупный бизнесмен. Из семьи тех, знаменитых Орловых, екатерининских времен.
– Нет, не слышал. Тем не менее вдвойне достойно сожаления.
– Представляете, он оставил огромное состояние, а меня попросил быть его душеприказчиком. Перед смертью человек многое оценивает заново...
Бывший офицер французской внешней разведки вдруг остановился и о чем-то своем задумался.
Александр не стал его беспокоить и терпеливо стоял рядом.
– Возможно, мне придется прилететь в Россию, – наконец вымолвил он. – Могу ли я, в случае чего, на вас рассчитывать?
– Что за вопрос, месье Пьер! Не только можете – обязаны. Я даже обижусь, если узнаю, что вы приезжали в Россию и не увидели меня.
– Благодарю вас. Но это еще нескоро. А пока, если не возражаете, я приглашу вас в какое-нибудь уютное местечко с французской кухней.
Духон посмотрел на часы. Если принять предложение, то ни о какой обратной дороге в шато и речи быть не может.
– А вы могли бы позвонить в отель «Ритц» и заказать мне номер на одну ночь? Мой французский...
– Понятно, понятно. Будет исполнено.
Через несколько минут они расселись по своим машинам.
– Держите курс за мной, едем в ресторан, – скомандовал Тьерри.
– А этот ресторан не конспиративный? Там можно хорошо поесть? – на всякий случай спросил Духон.
– Будьте уверены. Я по другим не хожу, – улыбнулся Тьерри и тронул машину.
За едой ни один, ни другой не любили говорить о делах. Поэтому продолжения разговора о скончавшемся друге и проблемах, возникших в связи с этим, не последовало.
* * *
Вернувшись после похорон друга из Монреаля в Париж, Тьерри вдруг неожиданно для самого себя почувствовал, что оказался в пустоте. Он никогда не был сентиментален – какие уж тут сантименты, когда столько повидал на своем веку, – он давно привык к страданиям и боли, привык к смерти людей, с чем в силу специфики профессии сталкивался неоднократно. Он видел разрушенные дома, целые поселки, разлагающиеся трупы, поспешно брошенные под палящим пустынным солнцем.
Принимай Пьер все это близко к сердцу, он давно бы сошел с ума и не смог бы жить дальше. Поэтому и выработал суровый иммунитет к смерти, подлости, измене и даже любви. Он не позволял себе поддаться слабостям и потому остался один в этом огромном противоречивом мире.
До недавнего времени такое положение его не тяготило. Трудно сказать, почему смерть Андре Орлова так повлияла на него. Быть может, потому, что старина Эгле был единственным, кого он по-настоящему любил, боясь признаться в этом самому себе.
Вот почему, вернувшись домой, уже в аэропорту он ощутил тупую боль в сердце, будто кто-то взял и одним махом отсек его половину. Он вдруг осознал, что с Андре их сближало не только прошлое, которым они, безусловно, дорожили, хотя были людьми очень разными – успешный миллиардер с прекрасной родословной и потомок нормандских крестьян, тянущий лямку государственной службы, – чего уж тут может быть общего. Оказывается, может. Их объединяло столь редкое родство душ и характеров. Даже семьей так и не удосужились обзавестись.
Жизненные обстоятельства обоих научили умело скрывать свои чувства, прятать их за сдержанными манерами и общепринятым этикетом. Но когда перед самой смертью Орлов заговорил о завещании, Пьер вдруг открыл для себя то, что всегда подсознательно чувствовал в друге, но никогда до этого не замечал – тонкую, нежную, робко тянущуюся к своим корням душу.
Тьерри не удивило мужество, с которым Андре глядел в глаза смерти. Его потрясло, что в последние минуты он думал о России, о своих далеких родственниках, которых никогда не знал и которые, если и остались чудом в живых, находились далеко по ту сторону духовных границ, вынужденно проложенных историческими катаклизмами. Пьера даже слегка кольнула ревность.
Как же так? Всю жизнь Андре прожил вдалеке от своей уже ставшей почти мифической родины, а умирать собрался с мыслями о ней. Но как бы там ни было, друг исполнит последнюю просьбу друга, чего бы это ему ни стоило.
Когда накануне отлета из Монреаля адвокат Марк Розинский вскрыл его предсмертное письмо, Тьерри убедился, что Андре до самого конца сумел сохранить не только волю, но и трезвый, ясный ум. Граф Орлов распорядился вскрыть завещание через полгода после своей смерти, а пока, с одной стороны, продолжать поиск наследников по специально созданному для этой цели обстоятельному и в то же время лаконичному досье, а с другой – дать Пьеру возможность относительно спокойно включиться в эту работу. Андре, видимо, подозревал, что официальные инстанции будут копаться еще долго.
