По номеру Рэмси ей ответил автоответчик, и она наговорила несколько сумбурных фраз: «Милый, я все сделала. Теперь я твоя. Только понятия не имею, где ты находишься…» Не имея при себе мобильного, она не могла оставить номер для связи. Более того, слова «я твоя» теперь казались ей слишком отягощающими. Как раз сегодня утром Лоренс завел разговор о ненадежности Рэмси.
Одно дело — заманить к себе «новую птичку», и совсем другое — взять на себя ответственность за женщину без всякой уверенности, что она стерпит соперничество ради сохранения к ней интереса.
Пессимизм Лоренса оказался заразным. Ирина ощутила это, когда набрала номер домашнего телефона Рэмси, — никто не снял трубку, и автоответчик не сработал.
Она всегда могла найти прибежище в обществе Бетси, но только не с целью обрести покой в гостевой спальне в Илинге. Стараясь держать себя в тонусе, Ирина направилась к киоску, чтобы купить «Ивнинг стандард», где в колонке спортивных новостей прочитать сообщение о «поражении» в матче Эктон— Хендри, но Рэмси Эктон в результате победил Хендри в сражении, длившемся четыре долгих часа. Ей следовало быть там, хлопать в ладоши с замиранием сердца, когда перевес оказывался на его стороне, поднимать бокал за его успех, держа под руку в баре. Пробегая глазами ехидные шуточки — «Утверждают, что Рэмси Эктон вернулся. Но поскольку Свист «возвращался» с добрый десяток лет, вполне логично, что он наконец добрался», — она остановилась на сообщении о том, что во втором круге он должен встретиться с Ронни О’Салливаном, игра состоится сегодня в половине восьмого. В такой увлеченной спортом стране даже торговец из Пакистана мог смутиться, увидев, как у покупательницы, прочитавшей результаты поединка по снукеру, на глазах выступают слезы. Она его нашла.
Ирина купила зонтик и за те пятнадцать минут, что боролась с дождем и ветром, пробираясь к входу на станцию «Ватерлоо», умудрилась сломать только три из его восьми спиц. Привычка к бережливости настолько укоренилась в ней, что она даже не подумала взять такси.
Старательно разбирая поток слов кокни, мало понятный из-за манеры бормотать себе под нос, Ирина приобрела билет на поезд до Борнмута, отправляющийся через час. Путаница с вопросами, которые угрюмый человек вынужден был повторять дважды, чрезвычайно ее расстроила; в ее жизни проблемами логистики всегда занимался Лоренс.
Ирина присела на жесткую скамейку. Железные балки, изобилующие в оформлении станции, вызывали ощущение, что ее проглотил кит. Она подышала на замерзшие руки.
Господи, в спешке она забыла захватить перчатки, что для женщины с болезнью Рейно предосудительнее, чем уехать без зубной щетки.
Лишенная поддержки одного мужчины и еще не принятая на попечение другим — на данный момент она фактически осталась бездомной, — Ирина ощутила себя настоящей женщиной, но все же слишком несчастной. Она не чувствовала себя в безопасности. Отдельные банковские счета и разные источники дохода не пробили брешь в прочной броне, дававшей уверенность в собственной неуязвимости. Нынешнее положение казалось лишенным смысла; она по собственной воле ушла от Лоренса. В душе поднималась волна раздражения из-за того, что Рэмси отключил телефон; у него не было повода ждать ее звонка. В молодые годы ей не раз приходилось оказываться одной в шумном европейском городе. Став старше, ей следует с приобретенной мудростью воспринимать беды, сыплющиеся на голову, словно частые осадки, и понимать, что, несмотря на феминистские тенденции, женщина может чувствовать себя более защищенной — или просто защищенной, — только если она заключила на долгое время пакт с представителем мужского пола. Сейчас ее, сидящую на скамейке, охватило странное животное чувство, подсказывающее, что она совершила глупость с биологической точки зрения.
Было бы разумнее звонить Рэмси, пока он не ответит, но звонок с общественного телефона на мобильный стоил в Британии почти фунт в минуту. Кроме того, у нее возникло желание сделать ему сюрприз. Разумеется, оно было смешано со страхом, что «сюрприз» вовсе не порадует Рэмси. Возможно, он желал ее лишь потому, что она была недоступна, а разговоры о браке сразу показались ей неискренними, ведь он сказал то, что мечтает услышать любая женщина. Он действительно беспутный (словечко Лоренса), бабник и приспособленец. И ради этого человека она совершила самую большую ошибку в жизни.
В поезде она предприняла попытку отгородиться, сняв мокрую куртку и положив на пустующее сиденье рядом. Внезапно уязвимость сменилась чувством необыкновенной защищенности, в одно мгновение подарив ей никогда не испытываемое счастье. Со всех сторон она была огорожена от внешнего мира стенами прямоугольного вагона, мерно покачивающегося, позволяя ощутить себя младенцем в колыбели.
В мире до дня рождения она растрачивала свои силы на изобретение новых рецептов, в которых могла бы использовать дикий чеснок, теперь же в ее голове проносились куда более важные мысли, чем размышления о будущем обеде.
К ее удивлению, за недавно произнесенной фразой «Нам надо поговорить» не последовала череда взаимных обвинений. Вместо того чтобы обвинить ее в предательстве, Лоренс взял на себя вину за все проблемы в их отношениях. Он склонил голову, опустил плечи, прижал колени к груди, и крупные слезы, скатившись по щекам, упали на сухие запястья. Его беззвучный внутренний крах походил на тот умело выполненный снос здания, когда кирпичи, бывшие некогда стенами, ссыпаются не наружу, а внутрь коробки. Окружающие постройки при этом остаются целыми и невредимыми, если не считать медленно оседающий на них толстый слой пыли. Поскольку, разрушаясь, большинство конструкций вовлекают в этот процесс и соседствующие предметы, человек на диване был не просто уникален, но и вызывал любопытство. Произошедшая буквально на глазах имплозия оставила свидетелей процесса невредимыми.
Ирину смутило его нежелание с самого начала упрекать ее за решение уйти, ведь она никогда не стремилась к безнаказанности, но Лоренс настаивал, что в их отчуждении виноват он один. Он любил ее больше жизни, но как она могла оценить масштаб его чувства, когда он позволял себе выразить его столь скромно? Он должен был еще много лет назад просить ее выйти за него замуж, и вина за то, что он этого не сделал, целиком ложилась только на него. Он знал, что был слишком суров, слишком регламентировал ее жизнь — одержим порядком и постоянным контролем, а также пристрастием делать одни и те же вещи день за днем в одно и то же время. Из-за него они оказались в таком положении. Им следовало больше путешествовать вместе, например съездить на «Евростар» в Париж. Он обязан был чаще приглашать ее в ресторан на ужин, а не налагать епитимью в виде работ на кухне.
— Но я с удовольствием готовила тебе ужин, — протестовала Ирина. — Проблема была вовсе не в этом. — Она содрогнулась оттого, что говорит об их отношениях уже в прошедшем времени.
— А в чем же?
— Ты перестал меня целовать.
Она сама себя удивила. В течение многих месяцев она с внутренним ожесточением составляла список недостатков своего партнера: он был резок с людьми, слишком много смотрел телевизор, существовал исключительно за счет холодной, показной стороны жизни, такой как политика, пренебрегая духовностью. Ирина сама была поражена, что на этот шаг ее толкнул лишь самый незначительный недостаток из всех существующих. Кроме того, он был вполне исправим. Прикоснись Лоренс к ее губам, смогла бы она забыть Рэмси? Стало бы у них все хорошо? Не стоило отметать и тот оставшийся неотмеченным факт, что она больше не желала поцелуя Лоренса. Она мечтала целовать Рэмси.
Лоренс не счел ее претензию несущественной. Он объяснил, что его родители никогда прилюдно не проявляли своих чувств ни к своим детям, ни друг к другу. Лоренс старался вспомнить время, когда часто целовал ее, и сам удивлялся тому, как редко это делал, хотя испытывал к ней истинную любовь. Проявление сильных эмоций смущало его и немного пугало. Подобное поведение казалось ему проявлением слабости, в то время как он должен быть мужественным.
— Страсть, — возразила Ирина, — самое мужское чувство из всех.
Они вели именно тот разговор, который должны были начать и могли начать раньше и который удержал бы ее от приближения к Рэмси на те несколько дюймов, которые она легкомысленно преодолела в июле. Теперь же, когда они наконец научились слушать друг друга, было уже, увы, слишком поздно.
Готовая к потоку ярости и брани, Ирина была щедро одарена извинениями и раскаянием. В два часа ночи им обоим казалось вполне естественным, что они пошли спать вместе. Несмотря на то что о сексе не было и речи, они спали обнаженными, обнявшись, и Лоренс ни разу не пожаловался на жару. Проснулась Ирина в состоянии полного внутреннего спокойствия. Она готовилась к худшему, и это худшее — неожиданно приведшее их к прекрасному — закончилось.
