Мать выглянула в окно:
– Нет. Этот с девятого этажа. Со Славиком в одном классе учился, Гаврилой зовут.
– А чем он занимается? – без особого интереса поинтересовалась Варя.
– Он – художник-реставратор в каком-то музее. Кстати, хороший, умный парень. Мне кажется, вы с ним чем-то похожи.
Варя чуть не открыла рот:
– Интересно, чем?!
– Да вот он тоже такой… сдвинутый. Говорят, помешан на своём музее. Хочешь, я вас познакомлю?
– Нет, – мотнула головой Варя и задёрнула штору, – не хочу.
В конце концов, общие странности ещё не повод для знакомства.
* * *
Лето закатилось под гору, город сдался осени.
Осенью в квартире Дроздовых завёлся новый жилец. Мама Люба где-то встретила «любовь всей жизни» и привела избранника к себе жить. Материнский избранник Варе не понравился, но она оставила своё мнение при себе – у всех разные представления о прекрасном, и если мать считает этого лысого кривоногого мужичка – зубы через раз – принцем, зачем её переубеждать? Тем более что мама Люба прямо светилась от счастья. Даже Славик заметил отблески её сияния, и на целых пять минут вернулся из Интернета в реальность и поздравил «молодых». «Неужели хеппи-энд?» – удивилась Варя.
Как вскоре выяснилось – нет. Судьба безжалостной рукой отсекла третий акт со счастливым концом в истории мамы Любы; её избранник оказался проходимцем – через неделю он обобрал любимую женщину, оставив ей только её наряды. Как-то днём, когда Варя была на работе, а мать ушла в магазин, этот тип привёл в квартиру приятелей, вместе с ними закрыл в ванной ничего не понимающего и даже не сопротивляющегося Славика, а после вынес из дома всё, что смог унести. Включая компьютер Славика. Вернувшись вечером домой, Варя стала свидетелем сцены из жанра «чистой трагедии» – лишённый компьютера, а значит – целого мира, Славик отчаянно завывал, ему вторила разочарованная в любви и жизни мама Люба. Узнав, что стряслось, Варя вздрогнула: деньги! Она метнулась в свою комнату, открыла ящик стола, где ещё утром лежали не просто деньги – путевка в другую жизнь, иная судьба… Денег не было. Варя молча закрыла ящик.
На кухне по-прежнему рыдали мать со Славиком. Казалось, общее горе сблизило их. Варя же молчала, будто она немая; чего реветь – слезами горю не поможешь. Одевшись, она ушла из дома.
Варя долго сидела на скамейке в парке, смотрела, как ветер гоняет рыжую листву. Ей было жалко и мать, и Славика, и вообще всех людей на свете: почему все так несчастны?
Промёрзнув до самых костей, она сползла со скамейки и побрела домой. В тот вечер ей казалось, что жизнь закончилась. Но жизнь так просто не заканчивается. Она продолжалась.
На следующий день, рассудив, что ей теперь как никогда нужны деньги, Варя перевелась в своём магазине на другой рабочий график – на полную неделю без выходных. А ещё через день она оформила кредит в банке, для того чтобы начать выплачивать материнские долги, и на льготных условиях «для сотрудников» взяла в магазине, в котором работала, компьютер в кредит – для Славика. Правда, перед тем как купить компьютер, Варя сказала брату, что не собирается поощрять тунеядство, и заставила его дать обещание устроиться на работу.
Узнав о том, что Варя собирается выплачивать её долги и что она купила брату компьютер, мама Люба покачала головой:
– Странная ты, Варька!
Варе и прежде часто приходилось слышать эту фразу в свой адрес из уст матери, однако в этот раз мама Люба сказала их с другой интонацией – не с упреком, а, пожалуй, с удивлением. Варя хотела отделаться привычным: «всё нормально, мать», но почему-то голос дрогнул:
– Мама, всё будет хорошо… вот увидишь.
Однако в хорошее мама Люба теперь не верила. Казалось, она потеряла всякий интерес к происходящему – дни напролёт безучастно сидела у телевизора – не человек, а безжизненное чучело телезрителя, наряды пылились в шкафах. Поняв, что в жизни мамы Любы любви-то и не было, дочь пожалела мать и, чтобы ей как-то помочь, накупила для неё много дисков с фильмами, каждый из которых заканчивался абсолютным хеппи-эндом. Варя даже согласилась пару фильмов посмотреть вместе с матерью.
Однако на просмотре незамысловатой бразильской мелодрамы – одной из сотен ей подобных, видя, как мама Люба переживает, схватившись за сердце, киногурман Варя не выдержала:
– Мам, ты что?! Неужели ты воспринимаешь эту муру всерьёз?
– Ты не понимаешь! – отмахнулась мама Люба. – Это же фильм про меня!
Варя застыла от удивления: казалось бы, что общего может быть у пятидесятипятилетней работницы метрополитена из Санкт-Петербурга и сироты, жертвы злых обстоятельств и адского злодея дона Хуана, – юной Марии из Бразилии?! А вот поди ж ты, «фильм про меня!». Наблюдая за тем, как мама Люба во время просмотра фильмов радуется, льёт слёзы и расцветает в несокрушимо счастливом финале (сто пудов оптимизма и ещё один – для надёжности), Варя призадумалась: может, не стоит так категорично относиться к третьему акту в кинематографе да и в жизни?! В конце концов, куда нам без утешения?
Постепенно мама Люба оттаивала. Чтобы закрепить эффект её выздоровления, Варя решила отправить мать в путешествие к морю – погреться (любой женщине осенью это нужно, особенно если последний раз она видела море двадцать лет назад), и на часть кредитных денег купила ей путевку в Крым. Мама Люба собрала чемодан с нарядами и, довольная, уехала. Так что всё как-то устраивалось, хотя Варе было понятно, что осуществление её мечты на время откладывается и со ВГИКом придётся повременить. Тем не менее внутри её была спокойная уверенность в том, что цветок её мечты не завянет. Всё случится, нужно просто ждать и искать свою историю.
…Однажды вечером, вскоре после отъезда мамы Любы в Крым, возвращаясь после работы домой, Варя ещё в лифте услышала шум, а затем увидела дикую сцену, разыгравшуюся прямо перед её дверью. Тот самый парень-очкарик с лохматой собакой кричал на незнакомого Варе мужика, требуя, чтобы тот немедленно убирался восвояси. Варя мгновенно догадалась, что незнакомый мужик – косая сажень в плечах – это коллектор, который опять пожаловал к Дроздовым «взыскать по счетам», хотя выплаты по маминым долгам Варвара осуществляла в соответствии с графиком. Поздоровавшись с Варей, очкарик объяснил ей, что, поднимаясь пешком к себе на девятый этаж, на площадке седьмого этажа он увидел, как этот вот здоровый тип расписывает Варину дверь ругательствами и режет телефонный провод. Варя не успела ему ничего ответить, потому что коллектор тут же посоветовал очкарику валить подобру-поздорову, пока тот не схлопотал по шее. Парень ответил, что никуда не уйдёт.
В этот миг соседняя дверь приоткрылась и на площадку высунулась охочая до скандалов Варина соседка Тамара и прошипела, что от Дроздовых одно беспокойство.
– Идите к себе! – решительно и твёрдо сказал Тамаре очкарик.
Его собака, словно поддерживая хозяина, угрожающе зарычала: да!
– И закройте дверь с той стороны!
Тамара задохнулась от возмущения, но что-то в выражении лица очкарика заставило её сдержаться и действительно закрыть дверь. С той стороны.
Варя изумлённо наблюдала за происходящим. Во-первых, она была удивлена тем, что очкарик, оказывается, знает её и то, где она живёт, а во-вторых, её удивила его реакция, оказывается, не у неё одной обострённое чувство справедливости. И вот, пожалуйста, история: щуплый очкарик воинственно наступает на громилу-коллектора, а кудлатая собака исступлённо лает (может, у неё тоже чувство обострённой справедливости, а может, ей просто охота погавкать за компанию). В конце концов, дюжий коллектор былинного типа: ему бы палицу в руки – и вышел натуральный богатырь, разъярился и толкнул очкарика. Увидев это, Варя с собакой – натуральной Баскервилихой дворовых кровей, – не сговариваясь, пошли на коллектора. Если верить буддистам, есть только одна сила, с которой тигр бросается на кролика и на слона, – это сила искренности; очкарик и Варя с собакой бросились на врага со всей силой искренности, и этой силы хватило, чтобы громилу если не испугать, то смутить настолько, что он отступил к лифту, а потом и вовсе ретировался.
– Ещё раз замечу у этой квартиры – убью! – вслед ему прокричал очкарик.
«А неплохо для ботаника-задрота!» – подумала Варя.
– Меня Гаврилой зовут! – представился очкарик.
Варя назвала своё имя, а потом вдруг, неожиданно для себя самой, спросила:
– Слушай, Гаврила, а ты любишь кино?
Гаврила кивнул, и даже его собака утвердительно тявкнула, будто тоже отвечая на Варин вопрос. Варя улыбнулась. Она смотрела на Гаврилу (хм, а он довольно симпатичный: приятное лицо, умные, живые глаза!); Гаврила смотрел на Варю, собака – на них обоих.
В этой тишине что-то рождалось. Зрел финал. Он мог закончиться вторым актом – без хеппи-энда, а мог и третьим – с неоднозначным, но всё же – хеппи-эндом. Пока было неясно.
