— Скажи прямо, ты назначал Дороти свиданку.
— Какая там свиданка!
— Если мужчина приглашает женщину куда-нибудь пойти, это и есть свидание. Значит, вы вернулись слегка на взводе. Ты ей что-нибудь предлагал?
— Дороти? Естественно, нет!
— Стоп, Клив, я тебя знаю! Во время обеда ты нюхал трусики Дороти. Было? Так предлагал или нет?
— Мы поцеловались. По-дружески. Ничего серьезного. Ничего такого, что ты называешь «предлагал».
— Значит, ты проводил Дороти домой, поднялся, как говорят, на кофе, а там оттянул ее подругу. А бедняга лежала за стенкой и слушала? Так?
— Не совсем. — Клив тяжело дышал.
— Когда это случилось?
— Все! Ничего не буду больше рассказывать!
— Клив, когда? Мне необходимо знать!
— В четверг. Да какая разница?
Оба замолчали. Они понимали, в чем заключалась разница.
— То есть накануне того дня, когда Дороти отравилась?
— Это не имеет к ее передозировке никакого отношения. Я не виноват! Нисколько! И Петра тоже. И нечего болтать! Подумай, может, это ты виноват. Ведь ничего бы не случилось, если бы ты не трахался с Ли Монтаной. Я тебя не осуждаю, но ты все погубил. Как раньше было хорошо: ты, Петра, магазин, паб, приятели. Но тебе нужно не как у людей, всегда по-особенному…
— Не пори чуши, Клив!
— Ты очень изменился. Посмотри на себя — какой-то хлыщ из «Алле»! Тряпки, загар и эти дурацкие очки в аэропорту. Кем ты себя вообразил, Джон? Тебе необходим урок реальности. Ты такой же, как мы все. Говорю тебе это, как друг.
— Ты ведь не просил за меня миссис Пейшнз? Готов поспорить, сам предложил ей такой вариант. Да подожди ты! Придумал не ты, а Петра. Вы лежали в постели. Она тискала в руке твой толстый член и сказала: «Я, пожалуй, поработала бы с тобой в магазине. Могла бы отсасывать тебе в складской». Вроде как мне в наказание. А ты и рад.
— Ты свихнулся, Джон. Совсем ненормальный. — Клив смотрел в свою пустую кружку.
— И не один из вас не подумал о Дороти. Заметил, как она превратилась в «бедняжку-Дороти»? Теперь ее все так называют. У нее было столько разочарований, столько горестей, что еще немного она бы не заметила. Может, ей даже понравилось бы. Отвлекло от прежних.
— Хорошо бы, — пожал плечами Клив. — Твоя очередь.
Джон пошел на последнюю пятерку покупать пиво, потому что у каждого мужчины втемяшено в лобные доли: что бы ни случилось, очередь — святое.
Они пили и неловко, по-мужски молчали.
— Надеюсь, мы останемся друзьями. — Клив поерзал и посмотрел на дверь. — Дружба выше всего. А телок — ну их на фиг…
— Конечно.
— По рукам? — Он смотрел без убеждения, но с облегчением.
Джон нащупал в кармане пятьдесят пенсов. Хотел попросить у Клива взаймы, но не стал. Ты трахал мою девушку, а способен одолжить до зарплаты пятерку? А когда она будет, зарплата?
Карточка Ли.
Надо отослать ее обратно. Но вместо этого Джон зашел в обменник, где перед экранами полудюжины телевизоров сидел коротышка-индус.
— Могу я получить по этому деньги?
— Да.
— И каков предел?
— Сколько позволяет карточка.
— Мне нужно пятьдесят фунтов.
— Хорошо, пятьдесят. Два фунта комиссионных.
— О’кей. О’кей, пусть будет сто.
— Хорошо, сто.
Джон вспомнил, что неизвестно, когда придется получать теперь зарплату.
— Подождите… Двести, то есть пятьсот.
— Пятьсот фунтов. Я правильно понял, сэр?
— Да.
Клерк что-то проделал с карточкой, подождал и дал Джону формуляр. Тот расписался.
— Извините, сэр, я не могу это принять.
— Почему?
Клерк улыбнулся и протолкнул карточку через окошко обратно.
— Прошу прощения, сэр. — И снова уставился в телевизор.
Джон взял карточку. Поперек его подписи черным жирным фломастером было написано «Шлюха». Слов не было. Спасибо, Петра. Где теперь придется давать объяснения? Джон повернул к реке. Начинался дождь.
Через час, промокший и продрогший, он ввалился домой. И остановился в теплом холле внизу. Хрипело радио, брюки, как целлофановые, липли к ногам, в ботинках хлюпало, длинные волосы холодили шею. Он взглянул на телефон на подставке. Ничего. Никаких желтых записочек, значит, никаких звонков. Он снял трубку.
— Джон, это ты? — донесся снизу крик Деса. — Ты не спустишься? У меня для тебя кое-что есть.
Джон оставил в покое телефон и начал осторожно спускаться по лестнице в подвал. Там, облокотившись о раковину, курила сигарету Ли, красивая, стильная, сухая.
— Боже, ты похож на дублера после съемок! Чем это ты занимался?
— Ли, ты здесь! Мне надо было давно вернуться. Я тебе звонил. Думал, ты меня избегаешь.
Ли повернулась к Десу.
— Вот так всегда. Никогда не целует при встрече. Давай, поцелуй. Вроде рад меня видеть? Я старалась тебя избегать, но теперь здесь. Дес был очень мил, напоил меня чаем, я совсем размякла, и он рассказал мне свою жизнь. Получится замечательный фильм. Я куплю у вас права. Уэсли Снайпс сыграет вас, а я миссис Комфорт.
— А можно я сам себя сыграю?
— Считайте, что вы в деле. — Ли буквально искрилась легкомыслием. — Как провел денек, Джон?
Он сел и при этом произвел звук, который издает под башмаком лягушка.
— Потерял работу, подруга наставила рога, другая подруга попала с передозировкой в больницу. Я раздавлен, и пришлось возвращаться домой под дождем.
— Теперь понимаешь: сегодня выдался самый несчастный день в моей жизни — мне необходимо было с тобой поговорить.
Они стояли на пороге его конуры.
— Удобств не густо. Как это лучше обозвать: самый минимум раннего спартанства? — Ли присела на край кровати. — Именно такую комнату я представляла, когда воображала, откуда приходят письма. Роковые мальчуганы, предлагающие всякие услуги.
Джон начал стягивать мокрую одежду.
— Извини, я мало развлекаюсь. Здесь все, что мне нужно.
— Ты самый непритязательный из всех моих друзей.
Он стоял, ежился, кукожился и, продрогший и голый, пытался найти что-нибудь чистое, но только не из того, что купила Ли. Джон был зол и напуган скоротечностью, какую при желании способны принимать события жизни. Как она смеет возникать и исчезать из его жизни, оставляя за собой разрушительный след! А потом подсмеиваться, потому что его комната не верх элегантности, не супереврошик.
— Хватит твердить о друзьях. Я тебе не друг. — Джон подпрыгивал, запутавшись в исподнем ногой, задница сотрясалась, как марионеточная колбаса из представления «Панча и Джуди». — Понятия не имею, кто я такой. Аксессуар, дивертисмент. Прежде чем уволить, меня обозвали сутенером. Сутенер! Если сутенер, то — никчемный любитель! Ты взяла меня на курорт, как новую шляпку. И ведь главное, мне никто не выкручивал руки — сам вознесся на вершину блаженства. — Джон отыскал джинсы и старый мешковатый свитер. — Да что там, на вершину блаженства — я был счастлив! Фантастически. Потому что ты — фантастика! Представить не можешь, как я скучал. Как расстроился, когда не смог с тобой поговорить. Как грустил, когда проснулся без тебя. Из всех дерьмовых сегодняшних событий это показалось самым гнусным. При том, что Дороти в больнице. Господи, мне в голову больше ничего не шло. Меня увольняют, а я переживаю, что кинозвезда не подходит к телефону! А с какой стати? Зачем кинозвезде подходить к телефону?
— Джон, утихомирься. Как ты полагаешь, почему я здесь?
— Интересный вопрос. В самом деле, почему?
— Потому же, почему ты наорал на меня.
— Тебя тоже погнали?
— Мне очень жаль, что ты потерял работу.
— Неужели?
— Ну, если честно, то нет. Я не хочу, чтобы мой друг торговал в магазине. Пусть он остается только поэтом.
— Я не твой друг.
— Продолжаешь твердить? Хорошо, я не подходила к телефону, потому что была расстроена.
— Ты — расстроена? С чего бы? Мне показалось, ты развлекала каких-то кинобоссов из Лос-Анджелеса.
— Джон, Боже мой, это же код — я на встрече. А на самом деле весь день провалялась в постели и смотрела треп-шоу. Какие ужасные передачи в этой стране! Я думала о нас. Надо же — запала на мальчишку намного моложе себя. Съездили, повеселились, вернулись, а он даже не предложил: «Может быть, сходим в театр?», или «В ресторан?», или «Я хочу тебя кое с кем познакомить». Раньше я думала: это потому, что у него нет денег, и дала кредитную карточку — теперь он мог бы меня пригласить. Но ко всему у него есть девушка и все газеты талдычат, что он предпочитает именно ее. Тогда я сказала себе: Ли, тебе это надо? Нет большей дуры, той, чье имя стоит в начале титров. Забудь о потерях. Ты провела грандиозную неделю, но теперь хватит. На кой ты ему. Он молодой и занимается тем, чем занимаются все молодые.
— Подожди, подожди! Не могу сообразить. Что ты сказала в самом начале?
— В самом начале? Не помню. Я не сильна в самовоспроизведении.
