— Ах! — вырывается у него, когда он входит внутрь.
Жоанна направляется прямиком к стенному шкафчику, достает стол и два складных стула. Сегодня они будут ужинать за столом, и это настоящая роскошь.
— Вот, садись. Я сейчас продезинфицирую твои раны.
Стол и стулья установлены. Жоанна достала аптечку. Она роется в ней с видом знатока. Его ноздри вздрагивают от едкого запаха девяностоградусного спирта. Это напоминает ему детство и его многочисленные падения с велосипеда. Мама каждый раз ругалась. Она любила его пугать. Делала большие глаза и грозила:
— Смотри, Эмиль, если будешь ездить так быстро, у тебя скоро не останется крови.
Поначалу он верил ей, боялся. Спрашивал:
— У меня ее осталось мало?
И она поджимала губы, давая понять, что до этого недалеко. На время он утихомиривался, но потом снова начинал гонять. Это он рассказывает Жоанне, пока она промокает его голову девяностоградусным спиртом. Ей забавно это слышать. Она даже говорит:
— Маленькие мальчики не ведают страха! Их и на две секунды нельзя оставлять без присмотра!
Интересно, много ли она знала мальчишек? Младших братьев у нее не было. Тут он вспоминает, что она работала сторожихой в школе. Наверняка видела ободранные коленки, разбитые губы, рассеченные брови. Она, должно быть, отчитывала пацанов в шортах, маленьких шалунов в длинных белых носочках.
Принять настоящий душ — второе счастье за день. Третьим будет уснуть на хорошем матрасе. Рюкзаки они не разобрали, решив, что сделают это завтра. Они приготовили настоящий ужин из консервов, которые нашлись в кемпинг-каре под раковиной: салат из помидоров и пальмовой мякоти, безвкусные парижские грибы и смесь чечевицы с морковью.
— Завтра придется съездить за покупками…
Они накрывают на стол, зажигают свечи, потому что уже темнеет, и садятся друг напротив друга.
— Что ж… — говорит Жоанна.
Эмиль боится, что она поднимет тему, которая его страшит, но она этого не делает. Она спрашивает:
— Куда мы направимся завтра?
— Хороший вопрос.
Они продолжают молча жевать, пока Эмиль не предлагает:
— Давай теперь ты будешь выбирать.
— Ммм.
— Я могу дать тебе путеводитель по Пиренеям на сегодняшний вечер. Изучишь вопрос.
Она кивает, проглотив ложку чечевицы.
— Да. Хорошо.
После ужина они пьют чай, сидя все за тем же столиком. Здесь по-прежнему спокойно. Стрекот цикад, плеск воды, струящейся между валунами, время от времени уханье совы. Перед Жоанной лежит открытый путеводитель. Она листает страницы, водит кончиком пальца по строчкам, морщит нос, размышляя, поднимает голову, чтобы отпить глоток чая. Эмиль молчит. Его ручка скребет по бумаге черного блокнота. Он пишет о прошедшем дне, о счастье вернуться на парковку к их кемпинг-кару.
Когда он поднимает голову, Жоанна уже закрыла путеводитель по Пиренеям. Она обхватила обеими руками чашку с чаем. Видно, ждала, когда он закончит писать, чтобы не прерывать его.
— Ну что, ты решила?
— Да. Едем в Моссе.
Это название ничего ему не говорит. Он еще не успел просмотреть весь путеводитель.
— Почему в Моссе? — спрашивает он.
Ему любопытно узнать, что привлекает ее в каком-то конкретном месте, а не в другом.
— Это средневековая деревня на высокой скале.
— Звучит заманчиво.
— Написано, что флора вокруг великолепная.
— Тем более.
Снова повисает молчание. Жоанна, подавив зевок, говорит:
— Я, наверно, пойду спать. Лягу на банкетке внизу.
Она уже встает, и он кидается как в омут головой:
— Жоанна…
Он только об этом и думает со вчерашнего вечера. Им обязательно надо поговорить.
— Насчет этой идеи пожениться…
Она тихонько садится напротив. Локти на столе, ладони плашмя.
— Да?
Она смотрит на него внимательно. Ждет, не торопит его. Он глубже усаживается на стуле, ищет слова.
— Это выход… Ты права… Но…
— Но?
Отсветы пламени свечей пляшут на ее лице. Зажигают огонек в ее глазах, обычно казавшихся ему такими тусклыми. Оказывается, вовсе нет. Она могла бы быть красивой. Из нее могла бы получиться прекрасная невеста. Однажды, может быть, она узнает это счастье, но не так, не в этих условиях.
— Я не могу просить тебя об этом.
Она сидит неподвижно. Никакие эмоции не отражаются на ее лице.
— Ты ни о чем меня не просишь. Я сама тебе это предложила.
— Ты знаешь, что я хочу сказать…
— Нет…
Он вздыхает, еще сильнее вжимается в спинку стула.
— Для меня все просто. Достаточно будет подписать эти бумаги. Я буду уверен, что свободен до конца благодаря тебе. А потом я умру, и разговор окончен. Ты окажешь мне большую услугу, и я буду тебе вечно благодарен, до смерти, во всяком случае.
Он медлит несколько секунд, сглатывает, подбирает слова.
— Для тебя — другое дело. Твоя жизнь будет продолжаться. Я не знаю, что ты станешь делать, но, может быть, вернешься к Леону или однажды встретишь другого мужчину.
Лицо ее по-прежнему неподвижно.
— Ну и?..
— Ну и ты не можешь выйти за меня замуж. Ты не можешь остаться вдовой в двадцать девять лет.
Жоанна все так же опирается локтями на стол и смотрит прямо перед собой. Она повторяет, чеканя слова:
— Я сама тебе это предложила. Я готова.
Он качает головой. У него такое ощущение, что она ничего не понимает.
— Ты не можешь испортить это с первым встречным.
— Что испортить?
— Это бывает только раз… Только раз в жизни.
Она и бровью не ведет. Неужели ей совершенно наплевать? Неужели все это для нее пустой звук?
— Я готова, — еще раз повторяет она.
— Несмотря на Леона?
— Несмотря на Леона.
Повисает молчание. Он смотрит на ее невыразительное лицо. Хотелось бы ему знать, что оно скрывает, что такое сделал Леон.
— Еще обсудим это? — спрашивает она. — Я правда очень устала.
Он кивает. Жоанна встает и задувает половину свечей.
—
— Старина, не оставляй меня одного сейчас! Предупреждаю тебя! Я умираю от мандража!
С Рено градом лился пот. Он то и дело утирал лоб уже мокрым носовым платком.
— Не надо было тебе так рано надевать костюм, — проворчал Эмиль.
Было тридцать градусов жары, а Рено так нервничал, что захотел надеть свою сбрую жениха за час до церемонии. Они были вдвоем в его детской. В той самой комнате, где провели первые бессонные ночи, обменивались первыми признаниями, смотрели первые фильмы. Эта комната превращалась порой в велосипедную мастерскую или в татами, когда на них находило драчливое настроение. Еще валялись плюшевые игрушки на кровати Рено, висели фотографии класса на стенах. Странно было видеть его, такого большого и элегантного, без пяти минут жениха, среди следов его детства. Эмиль был назначен шафером вместе с каким-то кузеном Рено. Подружек невесты выбирала Летисия. Свою сестру и подругу.
— Открой окно, пожалуйста, Эмиль.
Он повиновался. Рено был на грани обморока.
— Почему ты так паникуешь? Ты ведь знаешь, что она скажет «да», правда?
— Заткнись.
Рено не расположен был шутить. Через час все взгляды будут устремлены на него, и он женится на Летисии.
— Где твой цветок? — спросил он Эмиля, усаживаясь на подоконник.
— А? — отозвался тот, просто чтобы нагнать на него еще больше паники.
— Твой цветок! Твой цветок в бутоньерке! Не говори мне, что ты его забыл!
Эмиль достал красный цветок из кармана рубашки.
— Вот он. Расслабься.
Летисия рукой мастера разработала каждую деталь своей предстоящей свадьбы. Она потребовала дресс-кода, чтобы фотографии были удачными и явно свадебными. Костюмы мужчин и платья женщин должны были быть черными (она позволила немного белых вкраплений, но не слишком заметных). Каждый должен был украсить свой наряд каким-нибудь красным аксессуаром. Рено попросил всех приглашенных мужчин вставить красный цветок в бутоньерку. Сам он надел алый галстук-бабочку, а пиджак его костюма был отделан красной каймой. Эмилю не терпелось увидеть Лору в праздничном наряде. Она надулась, узнав про непременный дресс-код, но приняла игру. Купила красивое черное платье с юбкой типа балетной пачки выше колен и отыскала широкий алый пояс с большим узлом на боку. Он не сомневался, что Лора будет выглядеть великолепно.
