— Это был конец света — день, когда мы пришли в Люс-Сен-Совёр… Небо было низкое и темное. Гром гремел всю ночь. Ты часами сидел у москитной сетки, глядя на молнии.
Эмиль благодарно улыбается ей. Она не представляет себе, какое это для него облегчение.
— А ты? — спрашивает он.
— Что — я?
— Ты, наверно, испугалась.
Она пожимает плечами все с тем же невыразительным лицом, которое, впрочем, уже не так невыразительно.
— Не особенно.
— Вот как?
— Когда видишь молнии, звук не так пугает…
— О… Так это хорошая новость…
Она кивает и слегка щурит глаза, чтобы сосредоточиться.
— На следующий день было… в общем, как утро после грозы.
— То есть?
Она щурится еще сильнее, подбирая слова.
— После черноты и ветра все кажется ярче, свежее, легче. Понимаешь?
— Да.
— Небо было… как будто сине́е, облака невесомее…
Эмиль не отдает себе отчета, что слушает ее завороженно, смотрит ей в лицо, приоткрыв рот. Он сознает только одну свою мысль: Господи, у нее в голове настоящая поэзия.
— Я собирала цветы по дороге. Ты спросил меня, что это. Это были акониты.
Он открывает рот, но она отвечает на его вопрос, прежде чем он успевает его задать:
— Цветы с длинным стеблем и десятками маленьких сине-лиловых колокольчиков. Ты сказал, что они красивые. Мы… мы пришли в Жедр во второй половине дня, и ты… Ты захотел увидеть мельницы. Ты просто влюбился в мельницы. Они правда красивые, эти старые мельницы из камней.
Он секунду выжидает, чтобы быть уверенным, что она закончила, и говорит:
— Спасибо.
Жоанна пожимает плечами, как будто это не имеет значения. Но это важно. И Эмиль ей благодарен.
Продолжение он знает сам. Они отправились к цирку Гаварни сегодня утром, и он потерял сознание. Его доставили на вертолете в Баньер-де-Бигор, и вот вечером они здесь, в этой деревушке, которая выглядит заброшенной.
Они продолжают молча есть. Когда они бросают тарелки в траву несколько минут спустя, Жоанна складывает ноги по-турецки и несколько раз открывает рот, как будто хочет заговорить, но не решается.
— Что такое? — спрашивает Эмиль.
Она качает головой.
— Ничего. Это глупо.
Он настаивает, и она бормочет еле слышно: «Я не знаю», уйдя в свои мысли. Он не уверен, что она обращалась к нему. Он медленно встает и выводит ее из задумчивости, предлагая:
— Я пойду обойду деревню. Мне надо пройтись. Хочешь со мной?
Она даже не колеблется и тоже встает.
— Хорошо.
Их шаги гулко стучат по булыжной мостовой в пустой деревне. Они идут не спеша, держа руки в карманах. Останавливаются на минуту у церкви, и Жоанна откашливается.
— Я тут подумала кое о чем…
Она медлит. Он кивает, чтобы она продолжала, но она еще сомневается.
— Я думала о том, что будет в следующий раз, когда ты потеряешь сознание…
Он снова кивает.
— Ты права. Надо об этом поговорить.
Он опускается на ступеньку на церковной паперти. Она — нет. Она остается стоять, переминаясь с ноги на ногу.
— Мне… Мне придется отвезти тебя в больницу, если с тобой опять случится такое…
Он понял, куда она клонит. Он не хотел об этом думать сегодня, хотел сполна насладиться вновь обретенным спокойствием, но им действительно надо поговорить.
— Я не знаю, все ли больницы так легко получают доступ к медицинским картам, но…
Он перебивает ее:
— Я думаю, все больницы. Думаю, что такое может повториться.
На лице у него мучительная гримаса.
— Я не знаю, что тебе сказать… Не знаю, есть ли выход… Я… Я не хочу, чтобы тебя привлекли, так что… если это повторится, лучше просто оставь меня на дороге, пока я не очнусь…
— Прекрати.
— Я не хочу, чтобы меня вернули к родителям.
— Я знаю.
— Так что лучше оставь меня подыхать на дороге.
— Я знаю, Эмиль. Выход есть.
— Что?
Он смотрит на Жоанну недоверчиво. Она по-прежнему стоит перед ним. Нависает. Вид у нее довольно уверенный. Она кивает.
— Да. Я думала об этом сегодня утром и потом… когда мы ели.
— Что…
Он не может закончить свой вопрос. Его одолевают сомнения и лихорадочное ожидание.
— Мы ничего не изменим в том, что тебя объявили неспособным принимать решения самостоятельно. Это невозможно. Но…
— Но?
— Но мы можем сделать так, что твои родители не будут единственными законными опекунами.
Он не понимает. У нее очень уверенный вид. Он открывает рот для вопроса, но тут она бросает свою бомбу:
— Нам надо пожениться.
Его одолевает нервный кашель. Теперь он лучше понимает, почему она колебалась накануне за обедом, почему сказала: Нет. Это глупо. Ее идея совершенно безумна. Он даже не видит связи!
— Я знаю. Эта идея может показаться тебе совсем неуместной, но я тебе объясню.
Теперь, бросив свою бомбу, она снова стала Жоанной, которую он знал. Жоанной спокойной, полностью контролирующей свои эмоции, почти флегматичной. Как будто вдруг эта тема перестала ее касаться.
— Если мы поженимся, я стану законно ответственной за тебя… Я буду уверена, что тебя не увезут в медицинский центр или к твоим родителям…
Жоанна умолкает. Дает ему осмыслить то, что она сказала. Стоит, скрестив на груди руки, не выказывая особых эмоций.
— Я не прошу тебя дать мне ответ или… даже обязательно подумать. Я только хотела, чтобы ты знал: выход есть.
Удивление постепенно проходит. Он пытается осмыслить все это. Я буду уверена, что тебя не увезут в медицинский центр или к твоим родителям… Фраза крутится в его голове. Он заставляет себя медленно выговорить:
— Ты права. Это… Это может быть выход.
Теперь он лучше понимает, почему она заговорила об этом у церкви. Он мотает головой, пытаясь прийти в себя.
— У тебя есть время подумать об этом. Или не думать.
— Да. Я знаю.
Она делает шаг назад, показывает ему на мощеную улицу.
— Хочешь, вернемся? Или продолжим прогулку? Мы не обязаны еще об этом говорить. Сегодня, во всяком случае.
Он не спеша встает. Ему кажется, будто все крутится в замедленной съемке. Они идут дальше по пустой деревне. От света фонарей ложатся на дорогу их бесформенные тени. Словно два больших призрака бродят без цели. Если мы поженимся, я стану законно ответственной за тебя. Я буду уверена, что тебя не увезут в медицинский центр или к твоим родителям. Неужели она действительно готова это сделать?
Они ложатся спать, не обменявшись ни словом. После разговора на церковной паперти между ними возник холодок, хотя ни он, ни она этого не хотели. Но теперь оба вынуждены об этом думать. Вынуждены смотреть друг на друга как на будущих супругов. По крайней мере на бумаге. И это смущает обоих.
— Хочешь, поженимся?
Эмиль ныряет на несколько лет назад, в свою студенческую квартирку. Видит лицо Лоры. Насмешливое лицо, обращенное к нему. Они лежат на его маленькой кровати. Когда они занимаются на ней любовью, точно знают, что соседи будут стучать в стену. Иногда они с Лорой делают это, просто чтобы посмеяться.
— Что за вопрос?
Он не поддается на ее дерзкий тон. Эмиль знает, она использует его, чтобы скрыть неловкость.
— Вопрос как вопрос.
— Ммм, — мычит она, отводя взгляд.
— Ну что… хочешь, поженимся?
— Не знаю.
— Перестань. Всегда знаешь, хочешь или нет.
— А я боюсь передумать, когда будет слишком поздно.
Он привстает на локте.
— Как? Прямо у алтаря?
— Нет. Не сразу. Но поженившись… когда пройдут месяцы, потом годы.
— А.
Она смотрит в потолок.
— Поэтому я уверена в одном.
— Вот как… в чем же?
— Если я когда-нибудь выйду замуж, это будет мое решение.
— То есть?
— Я сама решу. И я сделаю предложение.
Она выпячивает грудь, напуская на себя важный вид.
— Просто пойму, что готова. В тот момент я буду точно знать.
