— Потому что я правда ее ненавижу и правда так про нее думаю.
— Ты врешь, — крикнул Миша, очки съехали ему на нос и он поправил их резким неаккуратным движением, словно они были в чем-то виноваты, — врешь. Какой ты после этого друг!? Ведь ты же знал, что я ее люблю…
— Я не буду с тобой спорить, — осадил его Саша спокойным и каким-то отсутствующим голосом, — не веришь и не надо.
— Вот значит как… — прошептал Миша и убежал поскорее домой, хотя ему безумно хотелось врезать Саше за его гадкое равнодушие, за его ложь, за ту пропасть, которая из-за него вдруг появилась между ними, страшная и неизбежная.
Саша тоскливо посмотрел ему вслед и пожалел, что не курит. Просто так стоять на морозе было как-то глупо, так он хотя бы немного согрелся и занял руки, которые некуда было деть. Но он всегда считал все эти вредные привычки привилегиями Королевы и ее мерзостной свиты, поэтому они вызывали у него особенное отвращение. Пусть выжигают себя, пусть уничтожают, у него то перед глазами было достаточно примеров того, до чего доводят пагубные увлечения. Он сам стал жертвой одного из них.
Но отчего-то он уже не чувствовал такой жгучей ненависти к Польских, как какое-то время назад, когда она стояла перед ним воплоти. Напротив, он раскаивался, что вел себя с ней так жестоко, бросался словами и угрозами, потому что отчетливо ощутил, какая она жалкая. Беспомощная, глупая, слабая девчонка, возомнившая себя бог весть кем, запутавшаяся и заблудившаяся, выкупавшаяся в грязи и теперь тянувшаяся к нему всеми фибрами своей душонки, за помощью, за защитой. Его секрет был только предлогом, только чем-то, что могло бы их связать, за что она могла бы зацепиться, поэтому так отчаянно желала узнать этой отвратительной правды.
Саша оказался в двусмысленном положении. С одной стороны ему было выгодно, чтобы Рита узнала поскорее то, что он скрывал столько лет, захлебнулась, упилась тем, как это страшно и гадко и сама поскорее оставила его в покое, начав испытывать тоже самое, что к нему испытывали его родители, как бы не старались это скрыть. С другой, он боялся, что Рита не тот человек, которому можно доверять и рано или поздно, она все равно разнесет эту весть по свету. Может быть она только хочет казаться жалкой, чтобы он подпустил ее к себе поближе? Тогда ее актерскому таланту нужно отдать должное, так натурально сыграть отчаяние, боль и просьбу в глазах, так искренне поджимать губы, как от сильной обиды. Или она действительно слаба? Лишь одна из тех слабых, кто ищет поддержки сильных, смелых людей, которые все могут вынести.
Но почему он опять должен помогать, наступить на горло своей неприязни, протянуть руку, почему опять он? Саша знал ответ. Потому что они дети, глупые дети, как бы они не старались казаться чем-то другим, а он со своим детством уже давно простился, давно уже вступил во взрослую жизнь.
Десять лет назад.
Миша влетел в квартиру как ошпаренный и только в прихожей позволил себе перевести дух. Его лицо пылало от холода и ярости, дыхание сбилось, сердце стучало быстро-быстро. Ему хотелось сделать что-то страшное, выплеснуть куда-то все то, что сейчас бушевало в его душе и это было бы похоже на взрыв энергии, рождение сверхновой звезды. Миша невольно использовал в своей речи сравнения, пришедшие туда из астрономии, которой они увлекались вместе с отцом и уже не видел в этом ничего удивительного.
Люди напоминали ему звезды в созвездиях, они менялись, кружились в тайном космическом танце и складывались в новые комбинации. Сейчас он чувствовал, что невидимая нить, связывавшая его с Сашей столько лет звенит и вибрирует, рискуя порваться под напором обстоятельств. Предательства, злого, коварного предательства, которое он никак не пытался оправдать, ему интересно было только как давно его лучшего друга и девушку, в которую он был безответно влюблен столько лет, связывают такие отношения. Какие он и сам ответить не мог, но был уверен, что какие-то. Он одинаково сильно ревновал их обоих и его душило это впервые испытанное им ощущение.
— Миш? — из комнаты вдруг раздался голос матери, и парень отчего-то испугался, он совсем не ждал застать Светлану Петровну дома. Он быстро разделся, бросил школьную сумку, зная, что мать будет ругать его за то, что он разбрасывает вещи и поспешил к ней.
Светлана Петровна стала совсем другой, он даже не узнал собственную мать, сидящую в каком-то углу, сжавшись, свернувшись в комок, с загнанным потерянным взглядом. Руки ее слегка дрожали от волнения, но при этом глаза оставались совсем неподвижными, губы ее презрительные и тонкие были сжаты в тонкую острую линию, словно она прикусила их от боли.
— Мам… что случилось? — осторожно спросил Миша.
— Ты присядь, присядь, — распорядилась женщина, и голос ее снова повеял прежним ледяным отзвуком уверенности. Она привыкла держать ситуацию в своих руках, и даже когда они нервно вздрагивают, бульдожья хватка не должна стать слабее. Комиссарша. Командирша. Миша не раз слышал, как такие слова в адрес Светланы Петровны бросала Львовна, и он никогда не задумывался об их смысле.
— Отец вернулся? — с надеждой выдохнул парень.
Женщина облизнула губы и прикрыла глаза. Что-то в ней напряглось, словно готовясь к броску или выстрелу, как взведенное ружье. Выстрелит, обязательно выстрелит, только соберется с силами.
— Он нашелся, — поправила она после некоторой выдержанной паузы и все-таки выстрелила, открыв глаза и внимательно посмотрев на сына, — мертвый. В гараже. Он повесился.
Мишу как будто ударили в солнечное сплетение, боль обрушившаяся на него была такой же оглушающей. Все перед глазами поплыло, закружилось, в ушах загудело и засвистело. Она врет? Шутит? Ошибается? Или… Взгляд Светланы Петровны говорил об обратном, она была спокойна и холодна, серьезна как никогда. Ее только что-то пожирало изнутри. Чувство потери или вина? Ее огромная вина перед этим мягким человеком, которого можно было резать как масло и намазывать на хлеб, а она все пилила и пилила его год за годом, всегда, сколько себя Миша помнил.
Допилилась. Комиссарша.
Ему хотелось ее придушить, если бы он не был так подавлен и парализован этой новостью.
— Эгоист, — тихо проговорила Светлана Петровна, — сбежал от проблем.
— Проблемы? — откликнулся Миша как-то автоматически, без интереса.
— Их НИИ расформировали, — изрекла женщина и приложила руки к лицу, как будто умываясь ледяной водой, но только воздухом. Мише хотелось сказать, что это из-за нее, что НИИ тут не при чем, это она сжила его со свету, и его теперь сживет, когда они остались вдвоем. А почему он собственно, должен молчать?
— Да от тебя он сбежал! — крикнул парень, вскочил, понимая, что за такие слова его и ударить могут, — от тебя!
Светлана Петровна обомлела, глаза ее стали злыми и презрительными. Сухие, без единой слезинки. А ведь у нее повесился муж, с которым они прожили вместе долгих двадцать лет! Для приличия бы хоть попыталась всплакнуть. Миша чувствовал, что она сейчас скажет ему что-то обидное, что-то страшное, от чего ему тоже захочется пойти в гараж и повеситься рядом с отцом и поэтому он убежал на улицу, накинув только куртку.
— Мразь, — в след ему процедила женщина.
Миша уже стоял на морозе, закрыв глаза и судорожно хватая воздух ртом. Папа, папочка, хороший его папа, с которым они были так похожи, с которым у них было столько идей, планов, начинаний… Папа, который был таким добрым и понимающим, не то, что строгая и требовательная мать. Папа, который мастерил для него игрушки, когда он был маленьким, который учил его мечтать и угадывать созвездия… Папа…
— Что-то случилось? — перед Мишей нарисовался Саша, он стал совсем бледным от холода и на этом побелевшем лице горели его понимающие серо-голубые глаза, добрые, ласковые, такие родные.
— Папа… — выплюнул Миша и друг обнял его крепко-крепко, как будто уже знал, что случилось на самом деле. Мише стало так спокойно, словно и ссоры никакой не было, ничего плохого между ними не было, они все равно самые лучшие друзья и это неизменно.
— Он покончил с собой, — все-таки заставил себя сказать Миша, на мгновение отстранился, посмотрел другу в глаза, нуждаясь в их теплоте, которой он не видел от матери, не от кого, кроме Саши не видел. Поэтому Миша тайно радовался неудачам друга на личном фронте, боясь, что с появлением у Саши девушки он станет более равнодушным, более черствым, перестанет опекать его и заботиться о нем.
Рита была опасной угрозой, тем более, Миша сам любил ее, восхищался ей, ее умом, красотой и коварством. Он под присмотром отца осторожно и неуверенно паял микросхемы, собирал простенькие приборы, а она паяла человеческие судьбы и собирала из них причудливые комбинации. Как созвездия.
Мысли об отце причинили новую боль, которая подобно электрическому разряду разлетелась по телу, заставив его вздрогнуть.
