И в течение всех этих ужасных часов Люсиль ждала, что будет дальше. Она прислушивалась к звукам стрельбы, которые, иногда отдаленные и прерывистые, порой близкие и непрерывные, напоминали вопль страшного чудовища, изрыгавшего то назойливое ворчание, то громкую оскорбительную брань. Она прислушивалась к шуму, в тоске и в тревожном ожидании. А потом эти звуки заглушались чудовищным грохотом канонады. Почти все время старая няня проявляла сострадание к ней и старалась ее утешить, предлагая супы, сладкие пудинги и другие лакомства. А в перерывах она молилась. До четырех часов утра, когда она получила послание от Савролы, сообщившего ей о трагедии, которая произошла во дворце, она даже не осмеливалась назвать его имя в своих мольбах. Но с того момента она умоляла милостивого Бога спасти жизнь человеку, которого она любила. Она не оплакивала Молару. И хотя его смерть была жестокой и страшной, она не страдала от утраты. Но мысль о том, что он был убит из-за нее, терзала ее душу страшным ощущением вины. Если уж так случилось, говорила она сама себе, один барьер был уничтожен только для того, чтобы на его место встал другой. Но психолог мог бы цинично утверждать, что только сила и смерть могли бы сдерживать ее любовь к Савроле, поскольку она больше всего молилась о его возвращении. Она боялась, что останется совсем одна.
Ей казалось, что любовь была всем, что у нее теперь осталось. Но благодаря ей ее жизнь стала более естественной и яркой, чем в те унылые дни, когда она жила во дворце, окруженная роскошью, властью и восхищением. Они оба обрели то, чего им недоставало. В ореоле любви она чувствовала, словно луч солнца прорвался сквозь кристаллическую призму и вдруг вспыхнула радуга сказочной красоты, словно на горной вершине, покрытой снегом, внезапно расцвели розы, лилии и фиалки. Рядом с Савролой, в волшебном сиянии любви, голубоватые огоньки тщеславия вдруг погасли.
Человеческая душа так устроена, что она совершенствуется под воздействием многих сил во времена суровых всемирных испытаний. Саврола чувствовал, как у него изменились настроение и образ мыслей. Он уже не размахивал шляпой перед лицом Судьбы. Оставаясь отважным и мужественным, он стал более осторожным. С момента, когда он увидел жалкую, отвратительную фигуру, безжизненно лежавшую на ступеньках дворца, он почувствовал влияние на его жизнь каких-то неведомых сил. Другие интересы, другие надежды, другие стремления овладели им. Он начал искать иные, более возвышенные идеалы и новые способы достижения счастья.
Очень измученный, усталый, он прошел в свою комнату. Напряжение, которое он испытывал с течение предшествующих 24 часов, было нечеловеческим, и он чувствовал глубокую тревогу перед будущим. Он не мог предвидеть результаты рокового поступка, который он совершил, лишив Совет полномочий и отправив военнопленных на иностранную территорию. Он был убежден в том, что это был единственно правильный курс. Что касалось его самого, то его не слишком волновали возможные последствия. Он подумал о Море — о несчастном, смелом, порывистом Море, который был способен перевернуть весь мир за один день. Потеря такого друга была тяжелым ударом для него, в личном и политическом аспектах. Смерть уничтожила единственного бескорыстного человека, на которого можно было положиться в минуту опасности. Чувство усталости, отвращения к вечной борьбе, страстное желание покоя охватили его душу. Цель, ради которой он так долго и упорно трудился, была почти достигнута и теперь казалась незначительной. Люсиль значила для него намного больше.
Как революционер, он давно уже распорядился своей собственностью так, чтобы она обеспечивала ему достаток в другой стране, если бы ему пришлось убежать из Лаурании. Страстное желание отказаться от борьбы, от кровавой бойни и жить с красивой женщиной, которая любила его, охватило его душу. Однако первым делом он должен был создать новое правительство на месте того, которое он опрокинул. Тем не менее, когда он подумал о своенравных делегатах, о своре подлых, угодливых охотников за должностями, о жалких, недоверчивых и робких коллегах, у него пропало желание пытаться что-то сделать. Такой огромной была перемена, которая лишь за несколько часов произошла с этим решительным и честолюбивым человеком.
Люсиль поднялась, чтобы встретить его, когда он вошел в комнату. Судьба действительно соединила их, ведь он был ее единственной надеждой и опорой в жизни, единственным человеком, к которому она могла обратиться за помощью.
Однако она посмотрела на него с ужасом.
Будучи сообразительным, он быстро понял причину ее сомнения.
— Я пытался спасти его, — сказал он, — но я прибыл на место слишком поздно, и к тому же был ранен, пытаясь добраться туда более коротким путем.
Она увидела его перевязанную руку и посмотрела на него с нежностью.
— Ты меня очень глубоко презираешь? — спросила она.
— Нет, — ответил он. — Я бы не стал встречаться с богиней.
— А я бы не стала поддерживать отношения с философом, — сказала Люсиль.
Последовавший за этим долгий и нежный поцелуй скрепил их союз и с тех пор отношения их стали простыми и естественными.
Но несмотря на изнурительный труд в течение всего дня, у Савролы не было времени для отдыха. У него было очень много дел, и, как все мужчины, которым приходится работать с невероятным напряжением в течение короткого периода времени, он обратился к помощи медицины. Он подошел к небольшому застекленному шкафу в конце комнаты и налил себе сильнодействующее лекарство, которое должно было отогнать сон и зарядить его свежей энергией и бодростью. Тогда он сел и начал писать приказы и инструкции, а также подписывать кипу документов, которые он принес из мэрии. Увидев, как он занят, Люсиль удалилась в свою комнату.
Примерно в час дня вдруг зазвенел звонок. Саврола, подумав о старой няне, побежал вниз и сам открыл дверь. Вошел Тиро, сменивший военный мундир на одежду простого горожанина.
— Я пришел предупредить вас, — произнес он с порога.
— О чем?
— Кто-то сообщил Совету, что вы освободили военнопленных. Они устроили экстренное заседание. Вы думаете, что сможете удержать их?
— Черт возьми! — в сердцах выругался Саврола. — И после небольшой паузы добавил: — Сейчас я пойду и разберусь с ними.
— У железнодорожной ветки, ведущей через границу, имеется запасной путь, — сказал младший офицер. — Президент приказал мне проложить его на случай, если он пожелал бы отправить ее превосходительство прочь из страны. Если вы примете решение закончить эту игру, то можете воспользоваться им для беспрепятственного отъезда. Пока еще он находится под моим контролем.
— Нет, — ответил Саврола. — Это очень благородно с вашей стороны, что вы подумали обо мне. Но я спас этих людей от тирании и сейчас должен спасти их от них самих.
— Вы спасли жизнь моих братьев-офицеров, — сказал юноша, — и теперь вы можете рассчитывать на меня.
Саврола посмотрел на лейтенанта, и тут его осенило.
— Этот запасной путь был проложен, чтобы переправить Люсиль на нейтральную территорию. В таком случае лучше его использовать именно так. Вы проводите ее?
— Она сейчас находится здесь, в этом доме? — спросил Тиро.
— Да, — неохотно подтвердил Саврола.
Тиро засмеялся. Он, казалось, совершенно не был шокирован.
— С каждым днем я начинаю все лучше понимать политику, — произнес он.
— Думаю, вы не совсем справедливы в своем мнении обо мне, — сказал Саврола. — Но вы выполните мою просьбу?
— Конечно, когда я должен отправиться?
— А когда вы можете?
— Я доставлю дорожную карету через полчаса.
— Хорошо, — сказал Саврола. — И знайте, лейтенант, я благодарен вам. Мы очень много пережили вместе за такое короткое время.
Они тепло пожали друг другу руки, и младший офицер удалился, чтобы доставить карету.
Саврола поднялся по лестнице и постучал в дверь комнаты Люсиль. Он сообщил ей о своем плане. Она умоляла его поехать вместе с ней.
— Я действительно хочу этого, если бы я только мог, — сказал он. — Мне уже ненавистна вся эта борьба. Но я должен разобраться с ними. Власть больше не привлекает меня. Я приеду, как только ситуация наладится, и тогда мы поженимся и станем навеки счастливыми.
Но ни его шутливая болтовня, ни доводы не имели значения. Она порывисто обняла его и умоляла не покидать ее. Это было тяжкое испытание. Наконец с щемящей болью он оторвался от нее, надел шляпу и китель и отправился в мэрию.
Она находилась на расстоянии трех четвертей мили. Преодолев половину пути, он встретил патруль, возглавляемый офицером из армии повстанцев. Те велели ему остановиться. Саврола надвинул шляпу на глаза, в этот момент не желая, чтобы его узнали. Офицер выступил вперед. Это был тот самый раненый человек, которому Саврола поручил сопровождать военнопленных после сдачи дворца.
