Зенайда со своими дочерями и я пошли попрощаться с ними на автобусную станцию. Мы пытались улыбаться и скрывать свою грусть по поводу их отъезда. Мы шутили, обещали приехать их навестить, как только сможем, и приютить их у себя дома, если они захотят приехать. И махали руками, когда автобус отъезжал, как будто на празднике, в то время как Андрэ прощался с нами так воодушевленно и радостно, как только могут дети, а Сан прижималась лбом к стеклу, и издалека мы видели, как из глаз у нее стекают ужасно грустные, молчаливые огромные слезы.
Я позвонила ей на следующий день. Она сказала, что все хорошо. Лиа нашла для них комнату близко от квартиры Бигадора и от ее собственной парикмахерской. Это был спокойный и чистый дом, и этого ей было достаточно. В тот же вечер у нее было собеседование на должность официантки в кафе в торговом центре Чиадо. А что касается Андрэ, он был в восторге от своего отца. Предыдущую ночь, когда они только приехали из Мадрида, ребенок захотел ночевать у него. И вернулся утром довольный и ласковый. Это было самое главное.
Известия приходили неспешно, сыпались, словно звенья цепи, которая мягко закрывается: работа, помощь, которую Бигадор и Лиа оказывают ей, заботясь о ребенке, финансовая поддержка, хорошие отношения между четверыми, радость от убеждения, что не ошиблась, решив вернуться, и что, наоборот, все было гораздо лучше того, что она предполагала. И еще появилась новая любовь, Луис, португалец, с которым она познакомилась, подавая чай в кафе, где работала. Профессор математики в институте, любезный и такой робкий, что, неоднократно замечая, как он тайно смотрит на нее издалека, поняв, что ей нравится его бледное лицо и манера улыбаться, морща при этом нос, и что скучает по нему, когда он не приходит в обычное время, пришлось ей самой спросить однажды угрюм, протирая столик, можно ли с ним встретиться как-нибудь в другом месте.
Поначалу я звонила каждую неделю. Потом, как водится, я стала звонить реже. Пока не наступил ноябрь 2006 года и прошел почти год с момента отъезда Сан и Андрэ. Однажды поздней ночью в моей квартире раздался телефонный звонок. Я быстро вскочила с постели, встревоженная, думая, что, может быть, что-то случилось с бабушкой или с мамой. Звонила Зенайда. Она только что разговаривала с Сан и позвонила мне все рассказать. Ярость и пламя вырвались на свободу.
Да, все случилось в ноябре. Яростный и жестокий, как гиена, месяц. Месяц мертвецов и безутешных сумерек, месяц, когда половина земли повержено обращается к закату, отягощенная дрожью и неопределенностью. Лиа уехала в Анголу. Уже пять лет она не ездила на родину, поэтому она решила взять два месяца отпуска и подождать там Бигадора, который приедет на Рождество. И тогда, как только она села в самолет и исчезла за горизонтом, словно спустили свору собак.
В первые же выходные, несмотря на то, что была очередь Бигадора присматривать за ребенком, он позвонил Сан, чтобы сказать, что не может приехать за мальчиком. И сказал он это по-плохому, как он это делал во времена, когда считал себя ее хозяином, выговаривая слова, будто выстреливая, не давая ей возможности возразить или спросить хотя бы причину. Он даже не удосужился привести оправдания. Не ссылался на то, что ему нужно поработать сверхурочно, ни на то, что у друга день рождения и они будут отмечать, ни на то, что простудился. Просто поставил перед фактом, что так обстоят дела, и она должна это принять. А когда Сан открыла рот, чтобы сказать ему, что он может взять ребенка на следующие выходные, если захочет, он просто повесил трубку. И все.
В воскресенье он неожиданно явился к Сан в десять вечера. Когда она с ним поздоровалась, ей показалось, что от него пахнет спиртным и у него красные глаза. Они прошли в комнату. Андрэ уже спал, но Бигадор даже не взглянул на сына. Он уселся на краю кровати и начал говорить нервным голосом, как в былые времена:
— Кто такой Луис?
Сан попросила его жестом сбавить тон, чтобы не разбудить ребенка. Он, тем не менее, повторил:
— Кто это?
— Друг.
— Друг? А почему Андрэ мне сказал, что он целует тебя так, как я целую Лию, и берет тебя за руку? Это, по-твоему, друг?
Она почувствовала, как внутри закипает кровь. Ей захотелось закричать и выгнать его оттуда, надавать пощечин, запинать и растоптать его лицо. Она не ощущала страха. Только невероятную злость, волну гнева, какую никогда не чувствовала в жизни. Но ей пришлось сдержаться ради ребенка. Она с силой впилась ногтями в ладони и смогла медленно встать на ноги:
— Не думаю, что это лучший момент для разговора на эту тему. Если хочешь, позвони мне завтра. А сейчас уходи.
Он встал, сердитый, несдержанный, схватил ее за плечи и стал ее трясти:
— Ты шлюха! Я всегда знал, что ты шлюха!
Андрэ проснулся и стал плакать. Бигадор посмотрел на него и поспешил выйти из комнаты. Послышался грохот закрывающейся внешней двери, пока Сан обнимала ребенка и пыталась внушить ему, что это был просто кошмар.
На следующий день мужчина появился немного раньше перерыва, который был у Сан на работе в кафе, и пригласил ее выпить чего-нибудь. Она смотрела, как он приближается, спокойно, без вчерашней злости, но с намерением защищаться изо всех сил, если это потребуется. Он при этом выглядел немного пристыженным. Они молча шли, а когда они присели за столик ближайшей пивной, он попросил у нее прощения за произошедшее:
— Я выпил и нарушил границы. Прости.
— Хорошо, но я тебя очень прошу, не закатывай больше скандалов при ребенке. Если тебе нужно поговорить со мной, позвони, и мы договоримся о встрече.
— Так вот, мне нужно поговорить с тобой о двух важных вещах.
— Я слушаю.
— Ты встречаешься с этим Луисом?
— Да.
Бигадор сжался, словно перед прыжком:
— И какие у тебя планы?
— Планы?..
— Ты собираешься за него замуж? Жить с ним?
— Мы не строили планов. Мы просто встречаемся. На данный момент это все.
— Понятно. На данный момент.
— Да. Я не знаю, что произойдет в будущем. Но, в любом случае, мне кажется, это не твое дело.
Его рот скосился набок, и он стал повышать голос:
— Не мое, да? Не мое дело, что мой сын будет жить с другим мужчиной? Ты так считаешь?
— Я понятия не имею, что будет, Бигадор. Но я могу ручаться, что если однажды я буду с кем-то жить, это будет потому, что я буду уверена в нем и в его отношениях с Андрэ. Я не собираюсь вновь возвращаться в ад. И хочу тебе напомнить, что ты тоже живешь с Лией. Я никогда не была против.
— Женщина — это не одно и то же, что мужчина! И уясни себе хорошенько: если ты вздумаешь поселиться в доме этого типа с Андрэ, увидимся в суде. Я отберу его у тебя. Можешь быть уверена, что отберу!
Он поднялся, чтобы уйти. Но сделал пару шагов и вернулся:
— Чуть не забыл. Второе, что я хотел тебе сказать, это что я увезу ребенка на Рождество в Анголу.
Сан встрепенулась. Она подумала о малярии и дизентерии, о лихорадке денге и туберкулезе, обо всех опасностях, которым подвергнется мальчик в этой далекой и незащищенной стране. Ее голос в этот момент стал умоляющим:
— Он же еще очень маленький… Ему нет и четырех лет. Подожди, пока ему не исполнится шесть или семь…
— Нет. Хочу увезти его сейчас.
Она снова нашла в себе силы. Она встала и поднялась на цыпочки, чтобы ее взгляд оказался на уровне его глаз. Она свирепо проговорила:
— Я тебе этого не позволю. Я не дам тебе паспорт.
— А мы посмотрим.
Это были последние его слова, которые она слышала, за много дней. Она ничего не слышала о нем, пока пару недель спустя, в четверг во время ужина он снова заявился к ней в дом. Сказал, что хочет взять ребенка к себе ночевать. Он давно с ним не виделся и соскучился. Сан попыталась сопротивляться. Она не была до конца уверена, что за этим не скрывается какой-то темный план. Но ребенок бросился на руки отца и кричал «да, да» изо всех сил. Сан отвела мальчика в комнату, чтобы одеть, и открыла ящик, где хранила документы. Паспорт Андрэ лежал там, спрятанный под ее бельем. В какой-то момент она подумала, что Бигадор может забраться к ней в дом и украсть паспорт. Но все вроде бы было в порядке. Перед тем как попрощаться, она напомнила ему, что нужно на следующий день отвести ребенка в детский сад.
В ту ночь она плохо спала. Ей снилось, что Андрэ бежал по огромному пастбищу, размахивая в воздухе руками, как будто летел. Был слышен только смех ребенка. Солнце мягко скользило по земле и ласкало его тельце, которое продвигалось через заросли травы, легкое и радостное. Вдруг она поняла, что произойдет что-то ужасное. Что-то непоправимое. Она попыталась побежать за ребенком, чтобы задержать его, отчаянно, но ее ноги не двигались. Открыла рот, чтобы окрикнуть его, и не смогла извлечь ни звука. Пыталась изо всех сил. Ничего. Все впустую. Катастрофа была неотвратима, и она не могла ничего предпринять.
