Сергей Минаев - The ТЁЛКИ два года спустя, или Videoты

– Несколько лет, а что? – Дашино лицо меняется, застывает. – У тебя на нее планы?

– Нет, так просто спросил.

– Я тебе, кажется, романтический вечер испортила, прости! Ты ее в Питер пригласи...

– Оплачиваешь мою страховку? Представительские расходы? Я должен перед тобой отчитываться? – Даша окончательно выводит меня из себя.

– А чё ты так злишься-то? – Она делает глоток воды.

– Да он нажрался! – Хижняк вытирает губы тыльной стороной ладони.

– Слушай, а не пошел бы ты нахуй! Вот так вот, просто, без условностей!

– Хочешь скандала? Публичной драки? Слишком мало камер, брат, а мне нужны видео-свидетельства моего триумфа.

– Прекратите! – Даша кладет руку на колено Хижняка. – Вы больные, оба!

– Ты зато здоровая! Чистый генофонд! – Я закашливаюсь. – Хижняк, давай уговорим Дашу снять наш поединок на мобильный? Или при таком низком разрешении у тебя прыщи видны? Стесняешься?

– Андрей, что ты несешь?! – Ноздри Даши раздуваются, кажется, она и сама не рада последствиям флирта с Хижняком. – Я еду домой!

– Вот-вот! – Я закуриваю. – Антон должен подойти, вы его места заняли.

– Пойдем! – Даша встает и берет Хижняка за руку.

– Скажешь ей завтра спасибо! – Хижняк нехотя поднимается. – Она тебя спасла.

– Может, останешься, звезда? – Я привстаю с дивана. – Покурим на террасе, поговорим о наболевшем!

– Олег, я прошу тебя! – Даша тянет его за собой.

– Давно пора перейти от слов к делам, зайка! – Я толкаю его в грудь.

– Я тебя здесь похороню! – Глаза Хижняка темнеют.

– Прекратите немедленно, Андрей! – верещит Даша. – Олег!

– Всегда мечтал о таком стильном могильщике! – Я кладу ему руку на плечо, он ее сбрасывает, а я не удерживаюсь, делаю шаг назад, задеваю чье-то плечо и вижу, как из темноты что-то вылетает. Пятно движется в рапиде, постепенно обретая контуры бутылки Dewars, которая медленно падает на стеклянный стол и разбивается. Стекло выдерживает паузу, видимо, забыв законы физики, а потом разбегается паутиной трещинок.

Девицы взвизгивают, Даша успевает утащить Хижняка с поля боя, официант, которого я задел, стоит как вкопанный и не понимает, извиняться ему или просто вызвать охрану. Олигархи разражаются дружным хохотом.

Я сажусь на диван, тупо смотрю, как официанты вытирают со стола разлитый виски, собирают осколки, кто-то из них поранился. Раскладывают салфетки с мелкими капельками крови, и веселье продолжается, а мой пьяный угар некому пресечь. Что обидно – ведь я продолжу нажираться дальше.

В глазах двоится, я пытаюсь рассмотреть окружающих, но вижу лишь танец теней. Я пьяно улыбаюсь и пытаюсь поймать хвост беседы.

– А что у него с налогами? – говорит кто-то.

– Они через Кипр закрылись, – отвечает другой голос.

– Это жизненная позиция!

– Ага, надо было все-таки в «Сохо» ехать!

– Мужчины, а шампанское еще осталось?

– Это «Асти», милая, шампанского здесь и не было!

– Давайте поедем в «Галерею»!

– А чем нам здесь плохо?

– Здесь ужасная тоска, – вклиниваюсь я.

– Что бы ты понимал в тоске! – отвечает мне человек с восточным именем. Вахит? Бахит? А! Вагиз!

– Уж в чем-в-чем, а в этом я понимаю!

– Люблю я нынешних молодых, – заключает его друг Паша. – Мы в твое время в общежитии портвейн пили, и было весело!

– Полагаю, общежитие было рядом с Saint Martin College, и это был Лондон, да? – Я закуриваю сто пятнадцатую сигарету. – Isn’it?

– Чего? – непонимающе осклабился Паша.

– Он тебя подъебывает, – подсказывает Вагиз.

– А моя дочь твое шоу любит! – обиженно говорит Паша.

– Это ее спасет, – глубоко затягиваюсь, старюсь выпустить дым ему в лицо. – А тебя нет!

– Почему это?

– Потому что пару секунд назад кто-то из вас сказал фразу «жизненная позиция», и мне показалось, что я ослышался. Такое впечатление, что я половину ваших слов не понимаю, хотя мы вроде говорим на одном языке.

– У нас в Риге такой официант был. Помнишь, Вагиз? – вступает в беседу третий. – Тоже делал вид, что половину слов не понимает. А после первых чаевых засуетился, заулыбался, сразу все понимать начал, милым таким стал...

– Это ты к чему? – Я пытаюсь соединить его рассказ со своим, но у меня не получается. – Да нет таких чаевых, которые заставили бы меня стать «милым»!

– Это я к тому, что мы с партнерами вроде как ваш сериал спонсировать собираемся. Или я перепутал, и он не в теме, а, Паш?

Паша утвердительно кивает.

– Это вроде чаевых, парень. Так что ты поляну-то секи. Не груби старшим! – Он наклоняется ко мне, а мне приходится задержать дыхание: несмотря на костюм за десятку, его выдают передние зубы. Lacalutoм тут не пахнет.

Сказал и весь подобрался, будто ожидая моей бурной реакции на то, как ловко залепил мне пощечину. Окружающие притихли, и я невольно почувствовал себя рестлером на ринге. Вроде все понарошку, бить всерьез не будут, но придется схватиться за лицо, скрючиться и сделать вид, что тебя накаутировали. Чтобы не разочаровывать тех, кто купил билет в первый ряд.

– Слушай, а тебе не жалко себя? – спрашиваю я.

– Чё?

– Я просто размышляю вслух. – Ловлю себя на том, что дирижирую стаканом в такт своим словам. – Как это должно быть обидно, когда тебе даже улыбаются только за деньги, а? Меня бы тошнило непрерывно.

– Парень, ты еще слишком молод, чтобы тебя тошнило от фраз взрослых дяденек. – Я замечаю, как его кадык чуть дергается, вверх-вниз. – Ты сначала доживи до сорока пяти, потом поговорим!

– Знаете, – я стараюсь тщательно выговаривать слова, – Иэн Кёртис умер в двадцать один, а Курт Кобейн в двадцать восемь. Первый страдал эпилепсией, второй – героиновой зависимостью. Но это же не оправдывает того, что вы еще живы? Только не надо спрашивать, кто это такие.

– А ты хочешь, чтобы мы скорее сдохли? – недобро осклабился Вагиз. – За что же ты нас ненавидишь?

– Вы неправильно меня поняли! Я не хочу вашей смерти, я просто хочу, чтобы вас не существовало, вот и все. Неужели сложно понять?

– Опять смерть! Почему все на этой неделе говорят про смерть? – вклинивается в разговор вынырнувшая из темноты зала Таня.

– Партнеры, вы нам тут много интересных мужчин обещали! – поддерживает ее подруга Лариса. – И где они? Все уехали?

– Вот, – Паша показывает на меня, – для вас берегли. Пошли, Кость!

Он берет под локоть третьего, но тот явно не хочет уходить. Смотрит на меня, как мент, и тихо цедит:

– Лет десять назад я бы тебе язык отрезал.

Я высовываю язык насколько могу.

– Пошли-пошли! – Паше удается подтолкнуть его с дивана. Подруги снимаются вместе с ними.

– Ты сегодня большую ошибку сделал, – говорит на прощанье Вагиз. – Жалеть однажды будешь.

– Мы все пропустили? – вопрошает Лариса, характерно шмыгая носом. – Нет, я не понимаю, ну почему все самое интересное без нас?

– Все только начинается! – улыбаюсь я.

– Правда? – Она смотрит на меня томным взглядом. – А можно мне билет в партер?

– Можно даже в фанзону, там лучше вокалиста видно.

– Ларис, мне домой пора, муж обзвонился, – пожимает плечами Таня.

– Танечка, – Лариса вытягивает губы, – посиди с нами, рыбка моя. Ну, подумаешь, обзвонился... Перестанет.

– Нет, я правда поеду! – Таня встает, чмокает Ларису и уходит.

– Нас бросили, – фальшиво говорит Лариса.

– Какие-то все порывистые сегодня. – Я думаю о том, что и мне пора отваливать. – Выпьем по крайней?

– А мы собираемся уезжать?

– А у нас есть варианты? – Стой, мать твою, остановись! Сколько можно флиртовать с каждой из тех, кто оказывается на уровне глаз.

– Не знаю, какие могут быть у бедной девушки варианты, когда перед ней звезда? – Лариса поглаживает лежащую рядом сумку ценой в средний автомобиль.

– Я бы заплакал от смущения, да боюсь, грим потечет, – смотрю на нее взглядом очаровательной газели. «Интересно, сколько тебе лет? Бедная богатая девушка».

– Не бойся, я сама дрожу! – Она кладет руку мне на колено. – Как осиновый лист.

«А я зять – нехуй взять», – вспоминается строчка Ноггано.

Понеслось, Андрюша. Пьяные базары, обиды на всех вокруг. Ты же не хочешь ее, зайка! Но ведь все равно поедешь. Назло Наташе. Назло всем вокруг – и самому себе в первую очередь. Ты ведь себя уже достаточно накрутил!

– Тебе под коксом водить не страшно? – вежливо интересуюсь я, глядя, как Лариса лихо ведет машину. – Наоборот, весело! – Она прибавляет газу. – А! – Я уставился на бокал с виски, зажатый между коленями, и жду, когда же, черт его возьми, мой телефон завибрирует. Лариса шарится настройками по радио-волнам. Везде один треш. Плохая русская попса, очень плохая русская попса, монотонно бухающие сеты ночных диджеев, призванные раскачать город, но вместо этого укачивающие его. Лариса шмыгает носом.