— Совершенно верно, - согласился Шеин. А Рябов и опять смолчал.
— Собаки, например! - вяло кричал доктор. - Им не нужно лекарств! Сами себе ищут травку. И получается,
что все наши научно-исследовательские институты – ни что по сравнению с обонянием обычного Бобика.
— Ну уж вы... - запыхтел полковник. - Это ж даже ж, хе-хе-хе, определенное отрицание вашей же науки Гиппократа.
Как видите, спор принимал интересное направление.
- Не, - вдруг сказал Рябов.
Друзья посмотрели на него.
- Что означает ваше "не", юноша? - напружинился полковник.
- Вы со мной не согласны? - заинтересовался доктор.
Тут Рябов страшно смутился. Он схватился за очочки,
протер их, снова надел и заявил дрожащим голоском:
- Что вы! Я - за вас. Но я и не против вас, - поспешил он объясниться с полковником. - Я, то есть мы с
вами, доктор, не отрицаем всякую науку. Мы просто подчеркиваем многовариантность бытия, правда? Ведь возможности человека использованы всего лишь на 0,000001%. Человек, например, может все. Он даже может, усилием воли, разумеется, зависать в воздухе!
— Чего? - удивился офицер.
— А - летать, - тонко улыбаясь, пояснил Царьков. - Наш друг хочет сказать, что человек сам и безовсего может летать, если того захочет его разум. А только это... - он выдержал паузу. - Это - старая идеалистическая сказка.
— Во-во, - поддержал полковник.
— Не летать, - осмелился уточнить Рябов. - А лишь зависать в воздухе.
Доктор улыбался. Полковнику же при этих словах страшно захотелось пива. Полковник сглотнул, а доктор почти вежливо обратился к Рябову:
— И это всем простым людям дано или только избранным личностям?
— Не знаю, - потупился Рябов.
— А вы сами не можете продемонстрировать нам такой дивный случай?
— Могу, - тихо сказал Рябов.
— Но, разумеется, не желаете? - рассмеялся доктор.
— Не хочу, но могу. Впрочем, могу и несмотря на нежелание, - совсем запутался Рябов.
Доктор вежливо захлопал в ладоши.
И тогда Рябов частично сложил шезлонг, превратив его в стул. Сел на стул. Напружинился. И немедленно медленно поднялся в небеса.
Представляете, какое тут наступило некоторое молчание?
Полковник дышал открытым ртом. А доктор спросил, заикаясь:
- Ну и что? Что там видно?
Сверху донесся унылый голос Рябова:
— Космос! Открылась бездна, звезд полна! Окоем! Тучки небесные, вечные странницы! Философия! И, кроме
того, тут, оказывается, рядом женский пляж, весь усеянный голыми женскими телами.
— Неужто... совсем... голыми? - задохнулся полковник.
— Натурально голыми, - так же уныло прокричал Рябов.
— И все... э... прелести видно? - оживился доктор.
-Ну...
— Так ты, это, Рябов! Ты возьми нас с собой, - засуетился полковник. И обратился к доктору: - Валерий Михалыч, скажи хоть ты ему, чтоб он нас взял!
— Рябов! - крикнул доктор. - Ты слышишь?
— Низзя, - уныло, но решительно отвечал Рябов.
— Ну, Рябов, не знали мы, что ты такая свинья, - горько сказал полковник.
— Да уж, - сухо подтвердил доктор.
— Правда же - низзя, - жалобно сказал Рябов. Но все-таки сильно снизился.
Доктор с полковником подпрыгнули и уцепились. Но стул не выдержал такой перегрузки и сразу упал вниз на то место, где он и раньше стоял. Упал, вызвав окончательное оцепенение у собравшегося пляжного народа, который стал невольным изумленным свидетелем вышеописанного.
Все друзья, кроме Рябова, раскатились по галечному пляжу, причинив себе некоторый телесный вред. Доктор горько пошутил, вытирая сочащуюся кровь:
- Вот оно! Факт, как говорится, на лице!
У полковника под глазом наливалась синяя гуля.
А Рябов молчал. Он тихо сидел на стуле, и при первом же взгляде на него становилось ясно, что человек этот не совсем прост. Такие люди опасны для общества, и как только они где появляются в общественном месте, у них необходимо с ходу требовать документы! Такие люди опасны для общества! Таких людей неплохо бы и вообще изолировать от общества куда-нибудь подальше!
Тут и далее речь пойдет о том, как мы с Ленушкой посетили фильм. Лена - это девушка, за развитием которой я слежу. Наше знакомство состоялось на вечере поэзии в краевой библиотеке, где выступали к-ские поэты - Р.С. и многие другие поэты.
Мы посетили фильм. Но вы не подумайте, пожалуйста, что я буду пересказывать вам сюжет этого фильма. У меня уже есть два или три рассказа, где пересказывается кино. Так что если вы их читали, то вам может показаться и нудно, и противно, и навязчиво, что я опять пересказываю кино. А я человек робкий до идиотизма. Очень мило выразился драматург Александр Володин в своем милом стихотворении, напечатанном, кажется, в "Комсомольской правде": "Мы - самоеды, себя грызущие". Так, по-моему. Очень мило.
Поэтому рассказываю прямо, безо всяких вступлений и отступлений.
Погасили свет. Мы с Ленушкой сидим и смотрим на живой экран.
А на экране там эти... ну... там действие происходит относительно любви молодежи и всего прочего, что попадется режиссеру под руку.
Кто-то куда-то едет. Молодой человек. Вот он пляшет в ресторане. Одет - изящно. Вот он бьет землю ломом. Летит в самолете. Едет на двугорбом верблюде. Звонит из телефонной будки. Москва. Звонит, а по стеклу - дождь, дождь, разливы дождя. Холодная трубка. Никто не отвечает. Никто-никто. Горько. Уходит в дождь.
- Эй! Две копейки обратно забери! - крикнул с первого ряда какой-то негодяй.
Киношный молодой человек с горя идет прямо в тот же ресторан, где он так счастливо плясал, и ему приносят полный графин водки.
— Ё, кэ, лэ, мэ, нэ! - крикнул негодяй - Во щас нарежется! Угости-ка и нас!
— Хрен тебе, не мясо! - откликнулся кто-то сзади.
По-видимому, такой же негодяй.
— Товарищи, потише, - громко сказал я.
— Это еще какая там падла мяучит? Цыц под лавку! - объединились негодяи.
Я задал вопрос:
— Остряк-самоучка, что ли?
— Не, мы по "Крокодильчику" научились, - лихо отвечали хулиганы.
— Глупо, тупо и неумно!
Ленушка дернула меня за рукав.
— Тарас. Не надо. Им не докажешь. Давайте смотреть.
В глазах у Ленушки стояли слезы.
Белые локоны обтекают личико. Мохеровый шарф.
— Ладно, Ленусь, - согласился я. - Слова больше не скажу этим подонкам.
— Сам ты гад, - услышал я, но реагировать не стал.
Не в моих привычках общаться со шпаной и хулиганами.
А вообще что-то с ними надо делать. Очень участились случаи, когда еще совсем молодые люди ведут себя развязно: сквернословят, нарушают общественную тишину, обижают женщин.
...И вот они бегут по длинному-длинному пустынному пляжу. Остановились. Отвесные тени. В глазах - синь-синева.
— Цапай ее, дед! - грянул перворядник.
— Мацай! Мацай!
— Видишь, как сопит!
— Хочется!
- А ты как думал? Всякому хочется. Не щепки, люди!
Я сжал зубы и закрыл глаза.
И даже, кажется, немного уснул. Наверное, заснул, потому что снился мне сон. Да, по-моему, именно тогда снился мне этот сон.
Будто бы я иду по серому тротуару и нахожу сверкающий драгоценный камень красного цвета, взятый в золотое кольцо. Камень сверкает, золото блестит. Я оглядываюсь по сторонам: тесно идут люди в будничных одеждах, меня никто не замечает. Я поднимаю рубин...
И тут меня трогают за рукав.
ЛЕНУШКА: Пошли, Тарас. -с
Я: А? Что? К-куда? А-а. Идемте.
Мы встали, и я увидел, что публика, опустив головы, уже почти вся вытекла из зала. Хулиганов тоже не видно никаких. Да и как его теперь отличить, хулигана? Это раньше они носили сапоги и кепки-шестиклинки, а теперь - черт их все-таки знает. И одеты хорошо, и питание неплохое. Что им еще надо? По морде получишь, так вот тогда отличишь.
Вышли на улицу, и я, чтобы нарушить наше молчание, стал развивать свои мысли:
— Видишь ли, Ленушка, я, как ты это заметила, естественно, не одобряю поведения этих хулиганов. Поведение, надо прямо сказать, скверное и безобразное.
— Как там это все чудесно снято, - перебила меня Ленушка. - Вы знаете, Тарас, что я далеко не сентиментальна, век такой, но как они бежали. Да! И эта музыка – вы знаете, у меня комок к горлу подступил.
— Так вот, Лена, и я, пожалуй, о том же. В твои годы я, пожалуй, реагировал бы так же. Но ты знаешь, я все-
таки постарше тебя и уже столько всего насмотрелся.
— А еще, - Ленушка остановилась. - А еще когда он пришел к себе в палатку и увидел записку, а? Помнишь?
Помнишь, какие у него сумасшедшие были глаза?
— Нет, Лен. Это - не дело. Все-таки меня это как-то где-то не устраивает. Вот я и говорю: я вовсе не одобряю
поведения этих самых хулиганов, но в чем-то они не то чтобы правы, а естественно, нутром отрицательно реагируют на фальшь.
— Фальшь?! - вскричала Ленушка, сверкая карими глазами.
— Да, фальшь. И я не боюсь этого слова. Конечно, это грубо. Может быть, даже слишком приближенно. Возможно - некрасиво. Но я считаю именно так.
— Тогда я понимаю, тогда я понимаю, - бормотала Ленушка. - Тогда я все понимаю.
