— Сто-оп!.. Разойтись по углам!
— Ну, что, Василий, — Олег подошел. — Молодец ты. Может, на первый раз хватит? Снимаем перчатки?
— Зачем снимаем?! — тот возмутился. — Продолжим. Вообще с тобой можно драться: удары у тебя не так чтобы… Я думал, плюхи будут, а с такими можно…
— Ну, что ж, давай продолжим, — сосредоточенно кивнул Олег.
— И давай посильней. Если можешь, конечно, — громко дыша, заявил Василий.
На его реплику отозвался рядом стоящий Гоша:
— Ого! Он посильней захотел. Ну, Олег, дай тогда посильней.
Олег покивал в знак согласия. После команды «бокс!» он пошел вперед, нанося легкие удары в корпус и в голову. Василий запаздывал, однако делал попытки перехватить инициативу, перейти в контратаку. В очередной раз ткнул Олег левой по корпусу и, парируя контратаку Василия, откинулся назад, с упором на правую ногу. Продолжавшего контратаку Василия прервал правым ударом в челюсть. Удар получился вразрез, ноги Василия будто подломились — упал вперед, на зеленую травку возле волейбольной площадки. Вена Калашников растерялся на какое-то время. Скоро, однако, нашелся, начал считать:
— Р-раз, д-два, тр-ри…
Василий вставал, Олег ему помогал. Сквозь ребячий гвалт расслышался задорный Гошин голос:
— Может, надо еще посильней?! — Глаза у Гоши горели, он хохотал.
Василий протянул перчатки своим товарищам, чтоб развязали завязки. Все. Наработался, удовлетворен вполне.
— А неплохо боксировал, — Олег подошел к нему. — Где тренировался?
— На материке, в Иркутске. А ты?
— Из Уфы я приехал. В спортивной школе там…
— Он чемпион Башкирии и Приволжской зоны, — влез в беседу к соперникам Гоша Цаплин.
— Оно и видно, — кивнул Василий.
— Буду здесь преподавать, — Олег кивнул на училище. А вечером заниматься с пацанами. А ты далеко живешь? Приходи тренироваться.
— Ну, нет, из Мгачи я. Это километров тридцать отсюда.
Пацаны между тем уже обступили со всех сторон, трогали перчатки, во все глаза смотрели на своего будущего преподавателя.
— Если выберешь время, сейчас приходи.
— Да где его выберешь: спать-то некогда будет, — ответил Василий.
Вокруг него толпились рыбаки, друзья.
— А че ты ему правой-то не врезал? — один спросил.
— Да! Правой-то че? — спрашивали окружившие товарищи.
— Дак че! Видели, как он крутится? А бьет — видели? Ну, и вот…
Добрая компания рыбаков во главе с Василием отправилась к городскому спуску.
Ребята натянули сетку, физрук выдал мяч; вместо гимнастики, началась игра в волейбол.
Сухо кивнувший кудрявый мужчина своим появлением удивил Гошу Цаплина:
— Вы здесь работаете? Что же не сказали, что здесь работаете?
Не желая распространятся, кудрявый жеманно поджал губы. Сейчас он не то, что в дороге, по пустякам не смеялся, строгость на себя напустил: можно догадаться, что состоит здесь при какой-то важной должности. Бросая на Гошу с Олегом мимолетные взгляды, казалось, думал: хоть вместе ехали, но вы с первого шагу должны усвоить разницу между вами и мной.
Педагогические работники сновали по небольшому фойе, многие здоровались с Олегом и с Гошей, как со старыми знакомыми. Со смехом и рукопожатием подкатил Вена Калашников:
— Как ты его ухайдакал! Я было растерялся: лежит человек!
— Да не хотел я, так уж вышло, — Олег оправдывался.
— Ну, и правильно сделал, что врезал! Чтобы знал наших… А это… вы уже познакомились? — Физрук кивнул на кудрявого. — Это наш замполит, Михаил Осипович, прошу любить и жаловать.
— Иосифович? — переспросил Гоша Цаплин.
— Осипович! — Кудрявый посчитал нужным поправить и, поджав губы, стал смотреть вдаль, поверх голов этих, прицепившихся к нему собеседников.
— Я и сказал: Осипович, а он не понял, думает, вы еврей. — Калашников от души расхохотался.
— Ничего нет смешного, — выговорил ему Михаил Осипович и презрительно поглядел на Калашникова. И пошел себе неизвестно куда.
— Рад познакомиться с приезжими! Воспитатель Евгений Егорченко, — Евгений пристукнул каблуками. Это был довольно еще молодой человек, успевший на Дальнем Востоке повоевать с японцами. Он пожал руки Олегу и Гоше.
Через людскую толчею в крут общения вклинилась еще одна личность — высокий, худощавый молодой человек в форменном, изрядно ношенном шерстяном кителе Московского индустриально-педагогического техникума.
— Откуда вы, братцы? Из Уфы, да? А я — из Московского, из Люблинского я, Геннадий Седов, — поочередно протянул он руку Олегу и Гоше. — Я второй год здесь размениваю. Ну, значит, нашего полку прибыло, ура!
— Как тут жить-то можно? — поинтересовался Гоша Цаплин.
— Можно! — за Гену Седова ответил раздвинувший круг старший товарищ, зам директора Александр Васильевич в кепке. Даже у себя в кабинете обычно он не снимает ее — лелеет, возможно, стародавнюю лысину. — Можно здесь жить, ребята. Можно и жить, и работать. Если, конечно, не увлекаться бутылочкой, как вот этот молодой человек, — указано было на Гену Седова.
— Да я что? Я только в воскресенье, ну, в субботу когда. Праздники, конечно не в счет, — Гена хихикнул. — Ну, все же не так, как другие вон заливают…
— Ты на других не кивай, другие пьют — у них есть на что, а ты последние пропиваешь. Молодые люди, вы с него пример не берите, а то так же вот ходить будете… в старом кителе.
Прозвенел звонок. Толпа зашевелилась, задвигалась. Переступали порог приготовленного класса, сели за уже просохшие крашенные парты. Директор, стоя за столом, постукивал карандашом, добивался полной тишины оживленного коллектива мастеров и преподавателей.
— Говорунов надо выставить за двери! — Кудрявый подал совет. — Наказать для примера!
Сидел он впереди, чуть сбоку от массы работников, не смешивался с ними. Давая «ценные» указания, по-видимому, осуществлял таким образом политическое руководство училищем. Директор переводил глаза с одного говорящего на другого.
— Вы сразу с наказания, — мягко возразил замполиту и замдиректора Александр Васильевич. — После отпуска люди только увиделись, дайте наговориться. — Он весело рассмеялся.
— Ваша реплика мне непонятна. Вообще ждать некогда, требуется дисциплина. Я своих слов не бросаю на ветер.
— А я бросаю слова на ветер?
— Но вам бы не забывать, что я сюда приехал не сам по себе, меня прислали.
— Ну, вот, — Александр Васильевич развел руками. — Вас прислали, а другие так себе, сбоку припеку.
Ядреный смех собрания заглушил какие-то слова отстаивающего свое значение замполита. Директор Иван Кузьмич приступил к делу:
— К нам прибыли с материка новые работники, всего трое: Калашникова вы уже знаете, он две недели здесь ошивается, смешит анекдотами. Так… И эти двое. Спортсмены. Приехали четыре дня назад из Уфы, из техникума. Встаньте, друзья, покажитесь народу.
Народ с любопытством разглядывал новичков. С места в разговор ввязался Евгений Егорченко:
— Мы уже знакомы. Видели, как вчера Олег Иванович, этот вот парень, в боксе ухлопал крепкого рыбака. Сшиб с ног и так, что тот подняться не может.
Послышались возгласы удивления, оханья.
— Олег Иванович, — продолжал директор, — будет работать преподавателем. А вечерами, он как-то намекнул, станет ребят учить боксу. Друг его, Георгий Яковлевич, будет мастером слесарной группы. И тоже будет работать с мальчишками. С лыжниками. А мы от их воспитанников будем требовать дисциплины и хорошей успеваемости.
Приезжие глядели на кажущуюся безликой массу мастеров и преподавателей, слушали, как шло закрепление за мастерами, взамен выпущенных из училища, новых групп учащихся. Шли дотошные выяснения прошлогодних педагогических упущений и нарушений дисциплины. Эти упущения привели к гибели учащегося Зуева. Утонул во время плавательской практики.
На перерыве подошла немолодая уже преподавательница математики, вместе с ней, держась под руку, симпатичная девушка, тоже какая-то преподавательница.
— Скажите-ка, молодые люди, разве можно бить так, чтобы человек падал без памяти?
— Еще как можно! — утвердил разговорчивый физрук Калашников. — Бьют так, что уносят с ринга! Я учился вместе с боксерами из Трудовых резервов, мастерами спорта Виктором Медновым, Александром Чеботаревым. А с Толей Перовым сидел за одной партой. Так что знаю…
Он готов был продолжать воспоминания, но Олег перебил:
— Можно, да, Валентина Михайловна? Так ведь вас? Но я не хотел сильно, он сам попросил.
— Да-а? Попросил сам?! Это интересно.
Обе женщины, старая и молодая, оценивающе осмотрели Олега и, покивав, растворились в толпе работников училища.
