— Привет. Джо, да? А ты, должно быть, Рэй. Мне про тебя Мэдисон рассказывала. Не хотите выпить?
— Мне «бадвайзер».
— Нет, Рэй, тебе нельзя. Ты будешь колу. А ты Чарли?
— Верно. Я тебя помню. Мы были с Генри… У него все хорошо.
— Знаю. Читаю его заметки. Немного непривычно, мы все такие взрослые, а?
Я сходил к бару, купил колу и пиво и, вернувшись, сел рядом с Рэем. Джо выглядела потрясающе, чудесно загорелая, глаза темные, немного настороженные. Рэй, расстроившись, что получил колу, расслабил галстук и выбрался из черной куртки.
— Так ты знала Мэдисон? Вы дружили?
— Вообще-то нет. Мы были просто знакомы. Я работаю в детском благотворительном центре, где она познакомилась с Рэем. Я веду волонтерские программы. Ну и приглядываю за малышней. Я им вроде свахи — подыскиваю наставников. Рэй был одним из первых, для кого мне удалось найти друга. Мэдисон была замечательная, просто замечательная, так много давала Рэю, хотя и баловала его немножко, да, дорогой? Жаль, очень жаль, что с ней такое случилось.
Некоторое время мы сидели молча. Народ понемногу уходил, люди возвращались в офис, где им еще предстояло провести остаток этого холодного, хмурого дня. Последним ушел председатель. Подняв зонтик, он кивнул матери Мэдисон, шагнул под дождь и, остановив такси, обернулся и помахал мне рукой. Оставшись одна, Анни Дюваль рассеянно допила херес, потом проковыляла к нашему столу и, отодвинув стул, неловко села.
— Хочу поговорить с вами, Чарлз. — Она откашлялась в красный носовой платок. — Мэдисон часто говорила о вас. Рассказывала, что вы были добры к ней, помогали в самые трудные дни. Я хотела поблагодарить вас. Вы хороший парень. Я вижу. В своей записке Мэдисон написала… написала много всякого странного. Насчет каких-то циклов, кризиса. О своих проблемах с кожей. Что я сделала с моей бедной девочкой? Почему моя дочь стала такой? — Она покачала головой и тихонько всхлипнула. Через минуту поднялась и, тяжело опираясь на палку, побрела к двери.
— Миссис Дюваль, хотите я вызову такси? Посидите, я сам все устрою.
Я вышел на улицу и сразу попал под дождь. Два такси с ревом пронеслись мимо. Я шагнул на дорогу, и третья машина, едва успев затормозить, остановилась. Миссис Дюваль пожала мне руку и на прощанье поцеловала в щеку, оставив жирное пятно помады и какой-то по-домашнему теплый запах косметики.
Вернувшись в паб, я увидел, что Рэй сидит за столиком один и хлещет пиво из моей кружки.
— Джо пошла отлить, — с ангельской улыбкой объяснил мальчишка.
Как и говорила Мэдисон, ему было лет двенадцать. Короткая стрижка, от глаза к виску тянулся небольшой шрам. От него пахло дешевым дезодорантом и всем тем, чем должен пахнуть подросток.
— Тебе сколько сейчас? — Я забрал у него кружку.
— Пятнадцатого октября уж двенадцать будет. В восьмой пошел. Школа в Хэкни. Форма паршивая, да? Там, где я раньше учился, мы ходили в чем хотели. Мэдисон сама себя убила, да? Мне никто ничего не говорит, но она всегда грустная была, как будто что-то очень любимое потеряла.
Не зная, что ответить, я посмотрел в сторону туалетов — не идет ли Джо. Потом, сделав серьезное лицо, повернулся к нему:
— Да, Рэй. Мэдисон покончила с собой. И ты прав, она была грустная. Я знал ее довольно хорошо, и мне очень жаль, что так случилось. Ей было ради чего жить.
Рэй посмотрел на меня немного странно, сложил пальцы домиком, примерно так же, как делал недавно председатель.
— Я думал про это… самоубийство… когда мама умерла. Но это ж хреновое дело, да? Тогда папа совсем один остался бы. А ему и без того хватило, когда мамы не стало. Мне бы, конечно, стало легче — сиди там, на небесах, с арфами, девами и все такое, — а ему-то как. Вот я и решил, что дело это нехорошее.
Он вдруг разозлился отчего-то и сердито отставил банку — мол, разговор закончен. Из туалета вышла Джо. Я положил руку на плечо Рэю, но он ее сбросил и повернулся к Джо:
— Может, пойдем, а? Мне тут уже надоело.
— Это не очень вежливо, Рэй. Но мне и впрямь нужно возвращаться. Послушай, Чарли, ты что сегодня делаешь? Тебе обязательно надо на работу? Может… Если, конечно, не слишком обременительно… Может, вы с Рэем сходите куда-нибудь вместе?
Я достал «блэкберри». Тридцать новых сообщений. Одно от Катрины — спрашивала, когда я вернусь, ей требовалась моя помощь. Похоже, оживление на рынке продолжалось недолго. Я взглянул на Рэя, который смотрел на меня большими черными глазами, и улыбнулся:
— Запросто. Как насчет прогуляться по Фулхэму? Посмотрим кино, перекусим?
— А в «Сабвэй» можно? Я, бля, от него балдею.
Джо улыбнулась и тут же постаралась придать себе строгий вид.
— Что за выражение, молодой человек. Послушай, Чарли, может, позвонишь мне? Вот моя визитка. Буду рада видеть. Верно говорят, что мир тесен. Вообще-то я в совпадения не верю. Ты только дай ему на проезд, ладно? А дорогу он сам найдет.
Мы попрощались с ней, вышли под дождь и побежали по лужам, брызгая друг на друга. Рэй вдруг сорвался и помчался с диким хохотом, а я бросился за ним, хватая ртом сырой воздух.
В пятницу вечером я ушел с работы пораньше. Обвинительно пустой стол Мэдисон, очередное свободное падение рынков, назойливое присутствие Катрины, постоянно маячившей за спиной, сомневавшейся в каждом моем решении, отдававшей сквозь зубы указания, — все действовало на нервы. Свернув на Беркли-стрит, я достал визитку Джо, небольшую, тонкую, с изображением ухмыляющегося клоуна. Я остановился у витрины «Маркс энд Спенсер», неподалеку от подземки, и набрал ее номер.
— Джо? Это Чарли. Тот, с похорон.
Она то ли смутилась, то ли разволновалась. Я услышал, как хлопнула дверь, потом ее голос, запыхавшийся, слегка истеричный:
— Конечно. Чарли. Привет. Подожди… Да. Рада была увидеться. То есть… обстоятельства, разумеется, трагические… ужасные, но все равно… Как ты? В голове не укладывается, что Мэдисон покончила с собой. Рэй, бедняга, просто убит горем. Винит себя в ее смерти.
Последние слова прозвучали спокойнее. Я слышал, как Джо села в кресло, представил, как она кладет ноги на столик. Тонкие ноги в кроссовках «адидас» и обтягивающих джинсах.
— Я тоже был рад тебя увидеть, Джо.
— Да. Это что-то невероятное. Столько времени прошло. Тебе не кажется, что жизнь идет не линейно, а словно толчками? И вот сейчас как раз случился такой толчок. Все так быстро сдвинулось. И стало лучше. Лучше, чем было. Послушай, Чарли, если ты ничем особенно не занят… то есть, наверно, ты чем-то занят, но на всякий случай… Может быть, сходишь со мной в субботу в гости? Вечеринку устраивает мой друг, художник, и там будут его знакомые, все такие известные и модные. Нормального человека там и не встретишь.
— Конечно. Не знаю, правда, насколько я нормальный, но схожу с удовольствием. Знаешь, мне понравилось гулять с Рэем. Милый мальчишка.
— Чудесный, правда? Послушай, это все будет в Спитлфилдзе, в одном старом гугенотском доме. Может, встретимся в восемь на Ливерпуль-стрит и перекусим заранее?
Все субботнее утро я ходил по магазинам, пытаясь подобрать одежду, более или менее подходящую для домашних посиделок в Восточном Лондоне. В конце концов, разочарованный, я вернулся домой и достал из шкафа черные джинсы, черный свитер и серый вельветовый пиджак, которые должны были придать мне вид загадочного, пусть и немного мрачного, интеллектуала. По дороге в город я заглянул на работу, посидел за столом со стаканчиком кофе из «Старбакса», и мной овладела глубокая меланхолия, навеянная, возможно, вкусом теплого кофе. Я сел в кресло Мэдисон и провел пальцем по столу — вдруг да остались еще, не замеченные уборщиком, чешуйки ее кожи. Я поднял палец, повернул к свету и увидел блеснувшие крохотные пылинки.
Накануне председатель прислал письмо, в котором сообщал, что нанял консультанта, к которому нам следует обращаться при малейших признаках стресса или утомления, вызванного состоянием рынков или прессом рабочей рутины. Я знал — звонить никто не станет. Мэдисон предпочла покончить с собой, но не обращаться за помощью, и в этом отношении мы все были немножко похожи на нее. Мы толкали себя к неким далеким целям, к той чудесной, сказочной Аркадии, которую капитализм всегда прячет за горизонтом, за следующим поворотом дороги.
Я стоял на станции «Ливерпуль-стрит», наблюдая за деловито бурлящим миром. Спешили к поездам семьи, отправлявшиеся в аэропорт Стэнстед; отцы тянули за собой упирающихся сыновей, матери подбирали оброненные малышами игрушки. Группы футбольных фанатов в белых и красных майках, хлынувшие в подземку после только что закончившегося матча, местного дерби, выкрикивали добродушные гадости, распевали гимны и скандировали оскорбительные для противной стороны речевки. Часы показывали четверть девятого, и я уже начал думать, что Джо не придет, но вдруг увидел ее на ступеньках эскалатора. На ней было черное летнее платье, и пронесшийся по станции ветерок вдруг приподнял подол, обнажив загорелые бедра и ободранные коленки. Волосы ее в просторном зале станции казались светлее. Темные глаза, когда я обнял ее, тепло блеснули. Между нами сразу, неожиданно, возникла удивительная близость: прижав ее к себе и почувствовав под легкой тканью уступчивое тело, увидев в вырезе платья плавный подъем груди, взволнованной неглубоким, торопливым дыханием, я не испытал ни малейшего смущения.
