(?)
— Ну, это же очень просто: в этом-то и состоит наше предприятие.
(Предприятие?)
Дело в том, что Хуп договорился с матерью трансвестита посредством стратегии абракадабры: сначала он вбил в голову этой женщине, что медики очень сильно ошиблись в отношении ее сына, потому что известно, дескать, что в Соединенных Штатах такие вещи случаются ежедневно и улаживаются за пару часов кое-какими препаратами и небольшим хирургическим вмешательством; вбив ей в голову эту легенду, он привел к ней в дом врача на пенсии по имени Агилера или что-то вроде того, вытащив его невесть откуда. Этот доктор Агилера (или вроде того) оказался сбившимся с пути учеником Гиппократа, старым шарлатаном и ницшеанцем, отлынивающим от всего, кроме путешествий по этиловым реальностям, увлеченно выдающим едкие апотегмы против монархии и против абстракций вообще, — Хуп подмазал его несколькими купюрами и совместной выпивкой на то, чтоб он подтвердил перед матерью Шэрон Топасио достоверность персидской сказки об американских врачебных методах, применяемых в таких безнадежных случаях, как случай Шэрон, с полной мутацией груди и одновременно в состоянии комы. Эта женщина, естественно, проглотила наживку, полагаю, отчасти по наивности, а отчасти от отчаяния, хотя положение Шэрон Топасио, по признанию самого же Агилеры (или как-то так), не мог бы уладить даже доктор Франкенштейн, улаживавший вещи и похуже. И начиная с этого момента заработало предприятие, задуманное Хупом.
Для начала он нанял похоронного гримера, чтобы тот привел в порядок больного, и этот артист так привел его в порядок, с такой свободой фантазии, что под конец он, трансвестит, стал похож на гибрид плывущей Офелии, инопланетной Девы Марии, карнавальной повозки и человекообразных зарослей, поскольку тот обложил по кругу его покоящуюся фигуру искусственными цветами, и там, на постели, сверкал этот коматозник, с трубкой в носу, с зондом внизу, подключенный к капельнице, в туфлях на платформе, с гигантскими торчащими грудями, — эти груди не переставали расти под действием — кажется — гормонов-камикадзе, которые он запустил себе в кровь, чтобы сиять объемом и изгибами султанши, хотя Агилера (или как-то так) заключил, что невозможно, чтоб росли силиконовые груди, и что, вероятно, это набухание является результатом просто общего процесса набухания (?), вызванного, быть может (о, неточный Агилера или как-то так), синдромом Кушинга (или что-то вроде того), спровоцированного, в свою очередь, диким применением кортикоидов. В общем, как бы там ни было, суть в том, что у трансвестита очень сильно раздулись не только груди, но также лицо и лодыжки, и все остальное у него тоже увеличилось в размерах, как будто он был подключен к аппарату для надувания мячей. (Одним словом, тайны организма.) Приведя трансвестита «в порядок», Хуп стал распространять по магазинам квартала размноженные на ксероксе листки, где была фотография больного с сиськами в ракурсе. Под изображением значилось следующее: «Друг, наша соседка Шэрон Топасио впала в глубокую кому. В Испании ей не могут сделать операцию, чтобы достойно вернуть ее к жизни и на сцену. Ее семье нужно пять миллионов песет, чтобы перевезти ее в больницу в Соединенных Штатах Америки, где гарантии ее выздоровления — 100 %. Навести Шэрон и убедись в том, что ее грудь растет безостановочно. Мы рассчитываем на твое пожертвование». (А уже внизу, подо всем этим, было указано место паломничества.) В дополнение к этой рекламной стратегии Хуп дал знать репортерам с местного телевидения, всегда жадным до новостей, и, как и следовало ожидать, дом трансвестита заполнился людьми, потому что клич о мутировавших грудях оказался искушением не только для любопытствующих, но и для скептиков.
Полагаю, каждый из свидетелей этого уникального феномена сделал свои выводы, колеблющиеся между шуткой и удивлением, но, насколько я мог оценить, господствующее предубеждение состояло в том, что неподвижному телу приписывали благотворную силу плодородия, и многие бездетные подходили потрогать его груди, а также некоторые недавно вышедшие замуж женщины, и даже мужчины-импотенты, и все оставляли пожертвования на подносе, который Хуп поставил в изножье кровати больного. Образовывались кружки, и не было недостатка в тех, кто предлагал эзотерические способы лечения паралитика, и читали молитвы наподобие мантры. Многие женщины предлагали себя в помощь, чтобы ежедневно обмывать трансвестита, — полагаю, это был отголосок какого-то библейского атавизма, — и все это грело душу старухе, которой до сих пор с большим трудом приходилось поддерживать паралитика в чистоте, потому что в остальном его убранство оказалось гораздо труднее поддерживать, особенно если учесть, что старательная работа гримера покойников была разрушена через несколько часов: окаймление из тряпичных цветов смялось, грим на лице скатался в комки, а духи растворились в запахе пота и лекарств.
Этот фарс поначалу развлек меня, не могу отрицать, но под конец он стал мне отвратителен, потому что показал мне примитивную сущность наших эмоций, а заодно заставил меня ужаснуться замыслам Хупа, по-прежнему намеренного скакать верхом на закорках у чудовищных химер ради чистого развлечения, или ради денег, или, быть может, для того, чтобы по своей прихоти исказить гармонию реальности посредством комических экспериментов над мышлением людей, всегда готовых ко всему.
В довершение всего у этой силиконовой содомитской куклы стали возникать гнойные язвы, от которых лопалась кожа, становясь похожей на хищный цветок, орхидею-автофага. Этот ужас, не испугав визитеров, оживил в них пружины предрассудков; вокруг постели трансвестита пылали свечи, увеличивалось количество принесенных в дар цветов, а раны очень скоро начали вонять, и соединение запаха горящего воска, смрада агонизирующих цветов и зловонных язв с естественным зловонием посетителей заставило Хупа прибегнуть к помощи ладана, что привнесло в спальню атмосферу святилища.
(В общем, идиотизм.) (То, что называется идиотизм.)
У меня нет на этот счет данных, но думаю, что, хотя в первые дни поднос для подношений был полон, прибыль, приносимая почитателями покоящегося на постели больного, не была высока.
— Мы со старухой получаем по 50 %.
И тогда Хуп представился мне язвой, большей, чем те, что появлялись на теле трансвестита, потому что если во всех коммерческих предприятиях есть грязная сторона, то в этом соответствующая сторона просто заросла грязью.
— У меня появилась идея, старик. Идея, которая еще никому не приходила в голову: создать телевизионный канал, посвященный исключительно смерти, — канал «Некроз», с программами под названием «Кремация в прямом эфире», «Нетленные трупы», «Доска уиха[34] в прямом эфире»… Смерть очень телевизионна и приносит деньги.
Второе большое событие: двоюродный брат Хупа по прозвищу Молекула запустил неслыханное предприятие под названием «Ледяной Павильон» — происшествие, в моем понимании, заслуживающее отдельной главы.
Молекула был маленьким и, хотя одно с другим не обязательно связано, человеком с самым гнусным нутром из всех, кого я когда-либо знал: стоило только мне его увидеть, как прошлое, настоящее и будущее этого человечка открылись мне в виде мутного тумана, и я ощущал — за какую-нибудь секунду — весь поток его жизни, токсичную реку его существования, заросший тиной пруд его детства и населенную рептилиями грязную лужу грядущей старости, а еще я в точности видел его ауру, цвета крови и мрака, и тогда я закрыл глаза и смог разглядеть в своей слепоте янтарную каплю, в которой корчился агонизирующий скорпион, снедаемый тревогой в своей золотой тюрьме, и эта капля янтаря приняла на мгновение форму сердца — оно билось, и скорпион по-прежнему был там, различимый в этой сведенной судорогой мышце. (Сердце Молекулы, с умирающим скорпионом внутри.) (Плохой знак.)
В общем, Молекула был сырой яд, дитя василиска и горгоны, клещ Люцифера. Маленький и порочный, уродливый, с близко посаженными глазами, царек злобы, Молекула получил в наследство морозильную фабрику, более тридцати лет простоявшую без употребления, — он сразу повесил на ее ворота табличку «ПРОДАЕТСЯ», но, поскольку продать ее не удалось, он решил извлечь из нее доход, организовав что-то вроде форума.
— Что-то вроде форума?
Да, примерно так: место, где чокнутые, мечтатели, шарлатаны и утописты со всего мира могли излагать свои теории и свой бред, предварительно заплатив по договорной цене, и одновременно место, где чокнутые, мечтатели, шарлатаны и утописты со всего мира могли послушать своих коллег, предварительно заплатив за вход.
(— Идеальное духовное предприятие, — по определению Хупа.)
Молекула окрестил все это Ледяным Павильоном в память о прежних функциях места и так и заявил об этом в афише перед фасадом строения, с пояснением в скобках: «Пещера Идей».
