Итак, из ваших писем я понял, что по Лондону вы скучаете все меньше и меньше, а я частенько вспоминаю о превосходной ракии, которую пил в Стамбуле в вашем обществе. Иногда вечером я мечтаю поужинать в ресторане Мамы-джан. Мне бы хотелось когда-нибудь вас навестить, хотя я и знаю, что это невозможно, у меня сейчас много работы.
Преданный вам
ДолдриP.S. Состоялся ли пикник на Принцевых островах? Оправдывают ли они свое название? Удалось ли вам встретить хоть одного принца?
Дорогой Долдри!
Вы будете упрекать меня за долгое молчание, но не сердитесь, последние три недели я трудилась без отдыха.
Я делаю успехи не только в турецком. Вместе с мастером из Джихангира мы приближаемся к чему-то определенному. Вчера нам впервые удалось добиться замечательного сочетания. В этом большая заслуга весны. Если б вы знали, мой дорогой Долдри, как изменился Стамбул с приходом тепла. В прошлые выходные Джан возил меня за город, где я открыла для себя невероятные ароматы. Окрестности города сейчас утопают в розах, здесь сотни разных сортов. Персиковые и абрикосовые деревья в самом цвету, церцисы по берегам Босфора облачились в пурпурное одеяние.
Джан говорит, что скоро придет пора золотого дрока, герани, бугенвиллеи, гортензии и многих других цветов. Это земной рай для парфюмеров, и я счастливейшая среди них, потому что живу в нем. Вы спрашивали про Принцевы острова, так вот, это ослепительное буйство растительности. Но холм Ускюдар, где я живу, ничем им не уступает. После работы мы с Джаном часто ходим перекусить в маленькие кафе, притаившиеся в садах Стамбула.
Через месяц, когда станет совсем тепло, мы будем ходить на пляж купаться. Понимаете, я так счастлива жить здесь, что просто не могу этого дождаться. Сейчас только середина весны, а я уже жду лета.
Дорогой Долдри, я никогда не сумею как следует отблагодарить вас за то, что вы подарили мне эту жизнь, которая просто опьяняет меня. Я люблю проводить время у мастера в Джихангире, люблю свою работу в ресторане у Мамы-джан, с которой мы почти сроднились, так она обо мне печется, а мягкость стамбульских вечеров, когда я возвращаюсь домой, — это просто какое-то чудо.
Я так хочу, чтобы вы приехали хоть на недельку, чтобы разделить с вами красоту, которая меня окружает.
Уже поздно, город наконец засыпает, пойду-ка и я спать.
Целую вас. Напишу, как только смогу. Ваш друг Алиса
P.S. Передайте Кэрол, что я соскучилась и буду рада получить от нее весточку.
По дороге в ресторан Алиса остановилась у почтового ящика, чтобы отправить письмо Долдри. Войдя в зал, она услышала жаркий спор между Мамой-джан и ее племянником, но стоило ей приблизиться, как Мама-джан умолкла и выразительно взглянула на Джана, чтобы он тоже замолчал. Однако Алиса это заметила.
— Что случилось? — спросила она, надевая фартук.
— Ничего, — буркнул Джан, хотя его выражение лица свидетельствовало об обратном.
— Вы тут, похоже, ссорились, — сказала Алиса.
— Тетя имеет право отругать племянника, а ему не пристало закатывать глаза и выказывать ей неуважение, — с нажимом произнесла Мама-джан.
Молодой человек выскочил из ресторана, хлопнув дверью и даже не поздоровавшись с Алисой.
— Дело серьезное, — задумчиво проговорила Алиса, подходя к плите, где суетился муж Мамы-джан.
Тот повернулся к ней с лопаткой в руке и предложил попробовать рагу.
— Очень вкусно, — похвалила Алиса, отведав блюдо.
Повар вытер руки о фартук и молча направился к пристройке выкурить сигарету. Бросив раздраженный взгляд на жену, он вышел, тоже хлопнув дверью.
— Весело тут у вас, — заметила Алиса.
— Эти двое всегда против меня, — заворчала Мама-джан. — Когда я умру, клиенты скорее пойдут провожать меня на кладбище, чем останутся с двумя этими упрямцами.
— Если бы вы рассказали, что случилось, я бы встала на вашу сторону. Двое на двое — так было бы справедливо.
— Мой дурак племянник слишком хороший учитель, а ты слишком быстро учишься нашему языку. Джану надо заниматься своими делами, и тебе неплохо бы делать так же. Чем торчать здесь, лучше ступай в зал. Разве на кухне есть клиенты? Нет, так что беги, посетители ждут — и не вздумай хлопать дверью!
Алиса не заставила себя просить, поставила на ближайшую стойку стопку тарелок, которые только что вытер мойщик посуды, и с блокнотом в руке направилась в зал: он уже начал заполняться клиентами.
Едва затворилась дверь кухни, послышался крик Мамы-джан, призывавшей мужа затушить сигарету и вернуться к плите.
Больше стычек за вечер не случилось, однако, забегая на кухню, Алиса замечала, что Мама-джан и ее супруг друг с другом не разговаривают.
В понедельник вечером работа заканчивалась не очень поздно, последние клиенты покидали ближайшие рестораны в одиннадцать вечера. Алиса, прибравшись в зале, сняла фартук, попрощалась с поваром, что-то буркнувшим в ответ, с мойщиком посуды и, наконец, с Мамой-джан, которая как-то странно поглядела ей вслед.
На улице ждал Джан, сидя на каменной ограде.
— Куда ты пропал? Сбежал, как воришка. И чем ты так допек свою тетку? Из-за твоих выходок у всех был ужасный вечер, она в паршивом настроении.
— Моя тетя упряма как осел, мы просто поссорились, вот и все. Завтра все уладится.
— А можно узнать, почему вы поссорились? Это ведь мне приходится расхлебывать.
— Если я вам скажу, она еще больше рассердится и завтра будет еще хуже.
— Почему? — удивилась Алиса. — Это касается меня?
— Я не могу ничего рассказать. Ладно, хватит болтать, пойдемте, я вас провожу.
— Знаешь, Джан, я уже большая девочка, и ты не обязан каждый день меня провожать. За несколько месяцев дорогу я уже выучила. Мой дом всего лишь в конце улицы.
— Не смейтесь надо мной, мне же платят, чтобы я о вас заботился. Я просто делаю свою работу, как вы в ресторане.
— Что значит — платят?
— Господин Долдри каждую неделю высылает мне деньги.
Алиса посмотрела на Джана долгим взглядом и молча пошла прочь. Джан нагнал ее.
— Я это делаю и как друг.
— Не говори мне про дружбу, если за это тебе платят, — сказала Алиса, ускоряя шаг.
— Одно другому не противоречит, а вечером на улицах не так спокойно, как вы думаете. Стамбул — большой город.
— Но Ускюдар — это деревня, где все друг друга знают, ты мне это сто раз повторял. А теперь оставь меня, я знаю дорогу.
— Ладно, — вздохнул Джан. — Я напишу господину Долдри, что больше не хочу его денег. Так вам больше нравится?
— Мне бы больше понравилось, если бы ты раньше сказал, что он продолжает тебе платить за опеку надо мной. Я ведь писала ему, что мне не нужна его помощь, но вижу, он снова поступает так, как считает нужным, и меня это злит.
— Почему вас злит, что кто-то хочет помочь вам? Это глупо.
— Потому что я ни о чем его не просила и мне не нужна ничья помощь.
— А это тем более глупо. Нам всем в жизни кто-нибудь нужен, никто не может сделать что-то значительное в одиночку.
— А я могу!
— Нет, не можете! Разве вы смогли бы создать свои духи без помощи парфюмера из Джихангира? Разве вы познакомились бы с ним, если бы я вас к нему не привел? Разве вы сами познакомились бы с господином Земирли, консулом и школьным учителем?
— Не преувеличивай. Учитель — не твоя заслуга.
— А кто повел вас по той улице? Кто?
Алиса остановилась и посмотрела на Джана:
— Ты просто невыносим. Ладно, без тебя я бы не встретила ни консула, ни господина Земирли, я бы не работала в ресторане у твоей тетки, не жила бы в Ускюдаре и, наверное, уже вообще уехала бы из Стамбула. Я обязана всем этим тебе. Ты доволен?
— И вы бы не зашли в тот тупик, где была школа!
— Я уже извинилась, не будем весь вечер об этом спорить.
— Что-то я не заметил, когда именно вы извинились. И вы бы не встретили никого из этих людей, не устроились бы к моей тете и не поселились бы в этой комнате, если бы господин Долдри меня не нанял. Можете продолжать свои извинения и поблагодарить его, хотя бы мысленно. Я уверен, ваши мысли как-нибудь до него долетят.
— Я это делаю в каждом письме к нему, господин моралист, но, возможно, ты говоришь все это, чтобы я и дальше позволила ему платить тебе.
— Если после всех услуг, которые я вам оказал, вы хотите, чтобы я потерял работу, дело ваше.
— Ну вот, я же сказала: ты просто невыносим.
— А вы такая же упрямая, как моя тетя.
— Ладно, Джан, сегодняшних пререканий мне хватило на месяц вперед.
— Тогда пойдемте пить чай и помиримся.
И они отправились в кафе в конце тупика, где сидело еще много посетителей.
