Хантер дернулся.
– Она закрыла меня собой, когда в меня стреляли, – сказал он, – и все, на эту тему я говорить не могу.
– Прости, – извинился Валера.
– Сестре было семнадцать, – продолжил Хант, – и Яков меня с Пантой познакомил, ей шестнадцать было. Она из детдома, ничего не умела. Я ее вытягивал, она меня. Я ее любил как сестру. Вот Зёма, он ее как женщину любил, а я видел в ней Ленку. Узнал, что Земекис к ней клинья подбивает, морду ему набил… Зёма к нам позже присоединился, Яков сказал, что мы с Пантой технари и нам нужен художник. Тут он угадал. Зёма точно не технарь.
Хант ухмыльнулся.
– Короче, надо было Наташку слушать. Она мне давно на Якова жаловалась. Облако сделала. Я возмущался ужасно, мы же все подписали контракт, что ни один файл с работы никуда не унесем. А Наташка… Говорила, что мы ей все потом спасибо скажем.
Тут у Ханта что-то случилось с голосом, последние слова он почти сипел.
Все молчали, пока Прохор откашляется.
– Если бы я ей поверил, – продолжил Хант, – может, она бы и не сломалась. Может, она бы смогла сбежать. Она пыталась несколько раз, но Яков ее как-то возвращал все время. Цеплял на комплекс вины… ну ты сама знаешь, как он умеет. Наташка сильней меня была. Я и не рыпался. Я не знал, как я без всего этого выживу.
Тут Хант опять замолчал.
– Я и сейчас не знаю, честно говоря.
Алка погладила Хантера по руке. Валера вздохнул.
– Какое у тебя образование? – спросил Алкин папа.
– Мехмат МГУ. Четыре курса.
– Ого! – сказал Валера.
– Угу, – грустно ответил Хант.
– Пойдешь доучиваться, – сказал Сергей Дмитриевич.
– Да меня не восстановят уже, – вздохнул Прохор.
– Восстановят, – неожиданно резко сказал Аллин папа, – что они там, не люди, что ли?
Из ванной послышались рыдания.
– Ну все, атас, Зёма проснулся, – вздохнул Хант, – если отходняк со слез начинается, значит, это часа на четыре. И Панты нет…
– Значит, так, – сказал Сергей Дмитриевич, – я сейчас позвоню и вызову наркологическую бригаду. Давайте его дня на три в больницу положим.
– Нет! – сказал Хант.
– Спокойно, – продолжил Сергей Дмитриевич, – на время, у меня есть знакомый завотделением в наркологии. Я попрошу, чтоб за вашим Димой присмотрели. Прохор, у нас нет другого выхода, нам еще нужно похороны пережить.
Хант отвернулся от всех и уставился в окно.
– Я вызываю бригаду? – спросил Алкин отец.
Хант кивнул.
– Последний вопрос, – сказал он, не оборачиваясь, – то есть Вера в себя не пришла?
– Нет, – виновато ответила Алка, – я все выдумала.
– Тогда я полез в Наташкино облако.
Хантер достал смартфон и вышел.
– Да-а-а… – протянул папа, – вот, значит, чем ты занимаешься.
– Ага, – кивнула Алка. – Плюс экстремальное вождение. А месяц назад попала на обложку таблоида. Пыталась физиономию расцарапать одной супермодели.
Папа неуверенно хохотнул:
– Ну-ну…
– Честно-честно! – Алла уже собиралась рассказать историю на светском приеме (без подробностей о планах самоубийства, конечно), но тут вернулся хмурый Хантер.
– Беда, – сказал он, – пароль не подходит.
* * *
Зёму увезли, а они всю ночь пытались взломать пароль. Хант вызвонил друга-программера, но и тот ничего не мог сделать.
– Платный аккаунт, – разводил он руками, – с шифрованием.
– А где аккаунт? – встрепенулся отец Аллы.
– Облако на американском серваке, – усмехнулся программер. – Туда не дотянетесь. Ладно, попробуем поискать следы пароля на самом нотике. Вдруг ваша подруга его в файл какой записала?
Программеру предъявили осколки ноутбука, он впал в уныние и полез за отверткой – выковыривать жесткий диск.
Отец держался до полуночи, потом признался, что ему нужно домой – отоспаться. И Алке, кстати, тоже. Алла хотела поспорить, но понимала, что помочь толком не может. Да и денек выдался напряженный, глаза слипались.
Из машины папа, кажется, нес ее на руках. По крайней мере, она не помнила, как оказалась в его квартире.
Проснулась на удивление рано, не было и шести. Голова была ясная и светлая. А вот спать в одежде она легла зря.
«Придется съездить домой, переодеться, – подумала Алка. – Заодно проверю, как там мать!»
Тут она вспомнила, что за эти дни ни разу маме не позвонила. И мама тоже ни разу не набрала Алку.
А это было уже странно.
Домой она попала в начале восьмого, звонить не стала, открыла своим ключом. В квартире было тихо.
– Маам! – позвала Алла.
На кухне стояла гора грязной посуды. «Меня за такое убила бы», – подумала Алка. Перед телевизором обнаружилась еще одна гора посуды, плюс все было засыпано шелухой от семечек. Мама обнаружилась в спальне. Она лежала в спортивном костюме на постельном белье. «А за это убила бы с особой жестокостью», – еще раз подумала Алка.
– Мам, – позвала она, – а чего ты на работу не собираешься?
– Не хочу! – ответила мама и отвернулась к стене.
– Мам, ты здорова? – спросила Алка.
– А тебе какая разница? – вяло огрызнулась мама. – Иди к своему отцу. Вы с ним прекрасно спелись. А я тут спокойно сдохну.
Где-то в животе у Алки начала пульсировать злость.
– Ты же моя мама, – сказала Алла, – ты же моя родная мама. Зачем ты мной так тупо манипулируешь?
– Это вы все мной манипулируете, – всхлипнула мама, – я всю жизнь на вас… никакой благодарности… никому не нужна… Всем плевать на мои проблемы… Порхаете, как бабочки!
У Аллы перед глазами пронеслись события последних суток. Самоубийство. Попытка самоубийства. Земекис, сорвавшийся с катушек. Хант, который чуть не прирезал Якова. И Яков, который уже почти прирезал Ханта.
Суровая жизнь у бабочек.
– Встала! – прикрикнула Алка. – Умылась! Собралась! Пошла на работу! У тебя проблемы?! Ха! У тебя нет проблем! Ты здоровая! Живая! И близкие у тебя все живы! Развела срач в квартире! Смотреть стыдно!
Мама в изумлении села.
Алка направилась на кухню. Кофеварку включить. Овсянку залить горячим молоком. Посуду пока в мойку, вымыть самое необходимое. Стол протереть. Мусор вынести.
Через двадцать минут в кухне появилась бледная мама. Молча села за стол. Алка поставила перед ней кофе и кашу. Схватила швабру и протерла пол. Пока мама ела, перемыла всю посуду.
– Ты сама поешь, – робко сказала мама.
– Спасибо, что-то не хочется, – буркнула Алка, но кофе себе налила.
И ушла к себе, не в силах смотреть на мамину несчастную физиономию.
Механически открыла нотик, разбудила его, полезла в почту.
Среди уведомлений и спама она не сразу увидела письмо от Панты…
* * *
Алка стояла перед помятым Хантером, от которого несло кофе, как из старой кофемолки, и читала распечатанное письмо Пантеры:
– «Привет, Алла! Прости, что я сделаю то, что сделаю. Так получилось. Но ты точно не виновата! Что бы тебе ни сказал Яков, помни – он нами всеми манипулирует!
Я поставила ему жучок и записывала все его душеспасительные речи. Аудиофайлы рассортированы по темам на моем облаке. Пароль я поменяла, вот новый…»
Тут Алка сбилась, потому что новый пароль состоял из нескольких десятков символов в хаотическом порядке.
– Пропусти пока, – махнул рукой Хант.
Алка благодарно кивнула и продолжила:
– «Только не говори Хантеру, он человек Якова».
Хант даже не улыбнулся.
– «Еще я оставила на столе свой нотик с последней, самой важной записью. Там Яков… – Алле стало трудно читать, но она взяла себя в руки. – …там Яков убивает Веру. Медиапроигрыватель на середине записи, где самое важное. Если Яков с Хантом найдут нотик раньше тебя, не страшно – запись есть и в облаке. Посмотри сама и подумай, что с этим делать. В любом случае уходи от Якова, пока не поздно. Мне поздно, меня он держит на крючке…»
Алка поняла, что у нее дрожит голос. Хант поискал на столе воду, но нашел только полчашки остывшего кофе. Алка выпила залпом и продолжила:
– «И последнее: передай Димке, что я его тоже очень люблю. Раньше я ему не говорила, потому что было страшно. А теперь не страшно. P. S. И запомни: ты ни в чем не виновата! Если кто и виноват, то только Яков. P. P. S. Никто не виноват, что я ухожу. Просто я слабак. Я больше не могу…»
Они помолчали.
– Давай пароль, – буркнул Хант.
* * *
Земекис сидел на койке и смотрел перед собой прозрачным взглядом. Когда Алка его увидела, очень захотела развернуться и на цыпочках выйти. Но заставила себя сесть на соседнюю, пустую, койку.
– Ну как ты? – спросила она.
– Гало-пери-дол, – отчеканил Зёма.
– Чего?
– Гала-пери-дол, – повторил он, не меняя ни позы, ни интонации. – Творит чудеса. Ничего не чувствую.
