– Правду?.. – задумчивым эхом повторила Лиля. – Да, я очень, очень сильно влюблена...
Иногда бывает так, что говоришь правду, а иногда бывает так, что врешь. Иногда можно полностью все врать, а иногда что-то врать. В Лилином пересказе ее необъяснимый порыв получил простое и красивое объяснение: она не предложила себя как падшая женщина и не получила отказ как нежеланная падшая женщина, это была любовь, она любит Никольского. Лиля знала, почему она врет: отчасти из любви к театральному искусству, отчасти чтобы показаться Леничке повзрослей и поумней, в общем, для красоты и драматичности жизни... Но отчего же ей все время хочется говорить о Никольском, и отчего это так странно, так больно и так прекрасно, будто маленькая испуганная птичка трепещет у нее в груди, и как ей теперь с этой птичкой быть?..
– Но как же Мэтр? – насмешливо спросил Леничка. – Ты теперь любишь обоих?
– Ах, это... это было детское увлечение... Я, скорее, была увлечена его поэзией, а не им самим... – небрежно объяснила Лиля и быстро перевела разговор на Никольского. – Но тут совсем, совсем иное, он для меня прежде всего мужчина... Я после Нового года ни одной ночи спокойно не спала...
– Ты же уверяла, что любить можно только гения, – настаивал Леничка.
– Да, да, любви достоин только особенный человек, человек идеи! Но Никольский очень талантливый – так говорят, а я это чувствую. – Лиля вдруг вскочила и принялась бегать по комнате, словно горячо убеждая сама себя: – Я чувствую его талант, как будто что-то такое у меня внутри, как будто электрический удар от него ко мне!
– А от меня к тебе идет электрический удар? А если бы я был – гений, герой, человек идеи? – дернув головой, спросил Леничка и тут же улыбнулся: – Я шучу, шучу, Хитровна.
Лиля настолько была поглощена собой, что ему даже не нужно было скрывать свою боль, ужас, обиду... Леничка читал ее как до последней буквы знакомую книгу: Лиля – врушка, обманщица, хитрушка, преувеличивает и свои неземные чувства, и немыслимые страдания, и даже то, что ни одной ночи не спала, – спала как сурок!.. Она еще дитя, ей кажется, будто ее любовь – это мячик, который она держит в руках и непременно должна кому-то вручить... вот и мечется от одного «гения» к другому. Но все равно – было больно. Никольского она произвела в гении, а его воспринимает только как дружка, еще немного, и она попросит его потереть ей спинку... Он не гений, не герой, не человек идеи...
– Лиля, я...
– Что? – спросила Лиля и забралась к нему на диван, погладила по голове. – Ты мой бедный птенчик.
Леничка чуть было не сказал «я люблю тебя», но вовремя спохватился. Сказать ей о любви сейчас, лежа на диване, после пошлых, в сущности, разговоров о том, почему ее кто-то отверг? Он все-таки поэт, а для поэта важна не только поэзия, но и поэзия поступка, и его признание в любви будет красиво и значительно.
– Лиля, я еще стану гением и героем, и ты еще будешь гордиться, что сидела вот так со мной запросто и я позволял тебе называть меня твоим бедным птенчиком и даже иногда разрешал тебе до себя дотрагиваться...
И Леничка заговорил с Лилей о том, что на первый взгляд не имело отношения к его любви, но жило в тех же потайных местах души, где и его любовь к ней.
– Когда отец в Белую Церковь уезжал, у него лицо было как у мальчика, как будто он боялся, что его накажут. Дед мой – человек идеи... он столько лет не отвечал на его письма, выходит, идеи были для него более живыми, чем единственный сын?
– Ты и сам такой же, – небрежно сказала Лиля. – Это у вас семейное – вам ваши идеи дороже людей.
– Я? Почему я такой же? – возмутился Леничка.
– Ты мог бы подарить ему на вокзале свою книжку, ему было бы приятно. А ты не подарил, потому что книжка тебе дороже, чем отец... – Лиля говорила, дразня, улыбаясь, на самом деле она не думала так, она вообще об этом не думала, просто вспомнила лицо Ильи Марковича, не такое, как обычно, растерянное, даже немного жалкое.
– Чепуха, – решительно заявил Леничка. – Хотя... возможно, ты права...
– Знаешь что? Давай мы сейчас этот твой сигнальный экземпляр положим в Александра! – оживленно сказала Лиля. – Илья Маркович приедет и найдет, и будет ему подарок! Давай-давай!
Александром между ними называлось бюро красного дерева эпохи Александра Первого в кабинете Ильи Марковича.
– Книжку! – распорядилась Лиля, протягивая руку. – Не притворяйся, что она не при тебе, ты с ней не расстаешься! Подписывай прямо сейчас, пиши: «Моему отцу от сына с любовью»!
– Вот так пошло? – засомневался Леничка.
– Нисколько не пошло, он твой отец, ты его сын. Хочешь, напиши «с уважением», но «с любовью» лучше... Подписывай!
Леничка все-таки написал по-своему: «От тебя пришла ко мне тревога и стихи. Отцу в бесконечность дней». И Лиле не показал.
Напевая «подарок, будет подарок», Лиля потянула на себя крышку бюро, – крышка откинулась на стальных полукругах, открывая ящики и ниши. Между полками и боковыми ящиками было углубление по всей длине бюро. Лиля потянула центральный ящик, зацепила рукавом штифт, дернула нетерпеливо, и один из расположенных по сторонам столбиков выскочил и повис над столом.
– Сломала, – извиняющимся тоном сказала Лиля. – О-о, нет, не сломала... тут потайной ящик, как интересно! Можно я посмотрю... – И тут же сунула руку в ящик и вытащила что-то завернутое в белую тряпицу, мгновенно развернула тряпицу и прошептала восторженно: – Пистолет! Какой красивый! Смотри, какой он черный, блестящий! – Балуясь, она приставила пистолет к виску: – Пиф-паф!
Леничка вскочил, отобрал у нее пистолет, шлепнул по руке.
– Это кольт, в нем два патрона... – рассмотрев, сказал он.
– Ты любишь оружие? Как все мужчины? Думаю, настоящие мужчины все любят...
– Глупышка ты, Хитровна, – махнул рукой Леничка. – Я ненавижу оружие. Человек, стреляя, верит, что убийство решает вопрос. Ему люди представляются фигурами на шахматной доске – кто пешкой, кто ферзем, кто королевой, но все неживые, а единственный живой – это он сам.
– Человек идеи? – понятливо сказала Лиля. – Человек идеи – это тот, у кого можно найти пистолет в потайном ящике, да?
– В кольте два патрона... – задумчиво сказал Леничка. – Отец не смог убить. Но кого он ХОТЕЛ убить? Беллу и ее любовника, Беллу и себя?
– Нам никогда не узнать, – вздохнула Лиля. Как все же странно и страшно, когда человек говорит о матери как о чужой женщине...
Леничка выглядел совершенно ошеломленным, и она заговорила с ним, как с ребенком, тихо и ласково:
– Давай положим этот пистолетик назад, хорошо? Можно я сама положу, я очень люблю открывать и закрывать потайные ящики...
– Убери свои шаловливые лапки, Хитровна, маленьким девочкам нельзя трогать пистолетики, – Леничка аккуратно завернул кольт в белую тряпицу и убрал на место.
– А твою книжку мы положим вот здесь, на виду. Илья Маркович приедет и сразу же обрадуется... – Лиля пристроила на бюро тонкую серую книжку «Леонид Белоцерковский. Стихи. 1921 г. Издательство „Картонный домик“« и принялась сосредоточенно, чуть ли не высунув язык от старания, нажимать на все штифты по очереди, пока наконец не закрыла потайной ящик.
– Какая ты очаровательная, Хитровна, когда чем-то увлечена... – улыбнулся Леничка. – Ты из шепота слов родилась, в вечереющий сад забралась и осыпала вишневый цвет...[25]
– Вот ты говоришь, мы с ним всего два раза встречались, – томно произнесла Лиля. – Но, во-первых, не два, а три, а во-вторых, одна встреча может быть как вся жизнь, и радость будет...
Леничка сделал вид, будто зажимает ей рот платком, и забормотал:
– И всем казалось, что радость будет, что в тихой заводи все корабли, что на чужбине усталые люди светлую жизнь себе обрели. И голос был сладок, и луч был тонок, и только высоко, у Царских врат, причастный тайнам, плакал ребенок о том, что никто не придет назад[26].
– Я не хочу сейчас стихов, я хочу разговаривать, – капризно поморщилась Лиля. – И что же, что три встречи? С обычным человеком, как наш домашний Ромео, счет идет на обычные встречи, а с НИМ – совсем другой счет...
* * *
...На первый взгляд на Надеждинской все шло по-прежнему. Дина пропадала в школе, Ася служила, Лиля давала уроки и переводила, и вечерами они уходили в Дом искусств. По-прежнему устраивались литературные четверги, в доме все так же мельтешили поэты, читали стихи, пили чай, играли в фанты.
Кроме поэзии появились и другие увлечения – этот дом, полный молодых и очарованных жизнью, как будто пропускал сквозь себя все идеи времени.
Леничка бывал в Публичной библиотеке, читал иностранные журналы, которые хоть и с перебоями, но все еще иногда доходили. Из этого получилась новая мода – тематические вечера про «интересное». Леничка увлеченно рассказывал всем про витамины и вирусы, и это была совсем невиданная вещь, – все давно знали, что можно заболеть «от микробов», то есть от грязных рук, но чтобы микробы летали по воздуху?!
