Моя юная красавица хочет воспользоваться этим незамысловатым изобретением.
Один за другим загружая готовые патроны в упаковку, кончиком вверх, я опять начинаю гадать, в кого же они будут выпущены. Вариантов множество. В столичных городах мира живет много людей, которые вполне заслужили такую смерть. Для многих она даже слишком хороша, слишком благородна, слишком быстра.
Свет жизни горел — и погас. Сердце билось — и перестало. Мозг посылает последние импульсы в несколько микроампер и затихает, поставлен на консервацию — так говорят об отживших свое электростанциях. Мышцы расслабляются, погружаясь в последний сон. Подобно дурачку, который все продолжает веселиться, хотя вечеринка закончилась, волосы продолжают расти. Остальное начинает разлагаться.
И все же я не приемлю другие методы. Медленный, мучительный распад, полный боли и недоумения, — результат действия яда — наплыв бессильного страха, когда зазубренное лезвие ножа с проворотом входит в тело, ослепляющий грохот при разрыве бомбы — гвозди и куски проволоки сплетаются в клубок
Нет, так это не делается.
Я напеваю в такт музыке Элгара. В воздухе висит запах нагретого свинца, я открываю ставни и проветриваю помещение. Нет никакого желания самого себя отравить.
Я гадаю, что она почувствует, эта юная красавица в летнем платье, с загорелыми ногами и твердой рукой. Какие мысли пронесутся у нее в голове, когда палец выберет слабину спускового крючка и металлические части начнут свой отрепетированный, ловкий танец? Что она увидит в оптический прицел? Мужчина, женщина или всем ненавистный дьявол в дорогом костюме выйдет ей навстречу из «боинга»?
Скорее всего, она ничего не увидит. И ничего не почувствует. В момент выстрела мозг охотника бездействует. Она не будет думать о причине и следствии, о хаосе, который породят ее действия. В этот момент у нее не будет ни мыслей, ни чувств, ни страхов, ни любовей.
Говорят, преднамеренное убийство себе подобного, требующее многих месяцев подготовки и планирования, равносильно собственной смерти. Вокруг тишина. Убийца не слышит ни звука выстрелов, ни криков, ни шума. Все происходит будто бы при замедленной съемке. Единственное, что он, возможно, увидит на экране своего мозга, — это какой-то один кадр из прошлой жизни.
Я гадаю: а может быть, нажимая на спуск, моя юная приятельница увидит лужайку с pagliara.
Я вставляю патроны в новые магазины, проверяю каждый из трех. В каждом, как она и просила, по шестьдесят штук. И еще много осталось. Она исходит из того, что не сможет уйти, уверена, что ее обнаружат и попытаются задержать, и намерена продать свою жизнь как можно дороже. Она знает, что погибнет, — а для этого нужно особое мужество.
Но она насладится сполна сладким оргазмом убийства. Нет, она не будет прятаться в здании аэропортового терминала, не будет таиться на крыше. Она будет стоять на коленях над своим любовником, положив руки ему на бицепсы, приминая его бедра своими, и все будет ей подвластно.
Кажется, Пиндар в своих «Одах», написанных за десять веков до того, как китайский мудрец изготовил порох, говорил: «Неправедной сладости — горький конец».
Я открываю дверь, в аптеке почти пусто. Как всегда. Я не хожу в более крупные заведения на Корсо Федерико II, мне больше по душе этот тихий магазинчик на Виа Эраклеа. Ему, наверное, столько же лет, сколько и улице, когда-то он был лабораторией алхимика или некроманта.
Полки — толстые доски из старого дуба, лежащие на каменных кронштейнах, — крепятся гвоздями из камня. Дерево покрыто пятнами — на него веками проливали химикаты, зелья, смеси и настойки, какие современный медицинский ум не в состоянии даже вообразить. Дожидаясь у стойки, пока появится продавец, я размышляю, что, если рассмотреть под микроскопом сечение любой полки, глазам предстанут все периоды развития химической науки.
На самой верхней полке стоят бутыли со странным содержимым — в полумраке не рассмотреть: в них запросто могут оказаться заспиртованные человеческие зародыши, молодые рога серны или перекрученные корни болиголова. Ниже выстроились рядами лекарства, косметика, бутылки патентованных средств, духи и обоймы губных помад. На полке стоит вырезная реклама — очень хорошенькая девушка в половину натуральной величины, на ней бикини, а в руке тюбик солнцезащитного крема с фактором пятнадцать. Девушка несколько выцвела, потому что до этого стояла на солнце в магазинной витрине, так что теперь цвет тюбика куда здоровее, чем цвет ее лица.
Из дверей в дальней части магазина появляется продавщица. Совсем молоденькая, примерно возраста Клары, и худая почти как анорексичка. Лицо изможденное, запястья костлявые. Можно подумать, что какой-нибудь некромант собрал ее из кусочков, натасканных с городских кладбищ. Или это призрак одной из тысяч девиц, которые на протяжении веков приходили сюда — сделать аборт, купить стимулирующего снадобья для любовника, вылечиться от сифилиса.
— Un barattolo di… — Никак не вспомнить нужное слово. — Antisepsi. Crema antisepsi. Per favore[77].
Продавщица почти незаметно улыбнулась и протянула руку к одной из старинных полок. Рука худая, как палка, словно девушку только-только выпустили из какой-то страшной тюрьмы. Как она похожа на эту картонную девушку с лосьоном, подумал я, и меня захлестнула волна жалости. Несколько недель здорового питания — и она станет такой же хорошенькой и обаятельной, как и Клара.
— Questo?[78]
Она поднесла мне к самому лицу баночку гермолена. Я взял баночку, отвинтил крышку. Запах оксида цинка и розовый медицинский цвет крема немедленно вызвали воспоминания о школе, о нашей медсестре, которая мазала таким кремом царапины, втирая его изо всех сил — будто заставляла нас раскаяться в том, что мы потревожили ее послеполуденный отдых. Сквозь завесу металлического запаха я увидел брата Доминика, который стоит у края футбольного поля и выкрикивает неразборчивые команды игрокам.
— Quante?[79] — осведомился я.
— Cinque euros[80].
Я заплатил за крем и, пока девушка набирала сдачи, осторожно смазал порез на тыльной стороне ладони. Порезался на токарном станке, глупейшая история. Я незамедлительно сунул пораненную руку в рот и воспринял случившееся как еще один знак того, что я старею, что конец моей профессиональной карьеры близок. Еще год назад я ни за что не допустил бы такого ляпа.
Я опустил баночку в карман куртки, и она звякнула, соприкоснувшись с вальтером. Я не привык носить с собой оружие и просто забыл о нем. Баночка вовремя напомнила, и я переложил ее в другой карман.
Прежде чем выйти из аптеки, я оглядел улицу в оба конца. На мощенном булыжником тротуаре не было никого, кроме двух мужчин, которые держались за руки и оживленно беседовали. Я отправился в бар «Конка-Доро».
За одним из столиков снаружи, под деревьями, в центре пьяццы собрались Висконти, Мило и Герардо. Неподалеку, в тени здания, стояло такси Герардо, припаркованное во втором ряду, так как все места у обочины были заняты.
С тех пор как появился выходец из тени, я не сажусь снаружи, это неразумно. К столикам под деревьями можно подойти с любой стороны, а чего я уж точно не стану делать, так это садиться спиной к стене. Если появится выходец из тени, я могу его просмотреть, а это слишком уж непомерный риск.
— Ciao! Come stai? Signor Farfalla![81] — окликнул меня Мило.
— Ciao! — ответил я, как обычно. — Bene![82]
Висконти заорал:
— Садитесь снаружи! Солнышко пригревает. Тут хорошо.
Он помахал рукою над головой, будто отгоняя мух, на деле же он просто хотел взвихрить теплый воздух, чтобы я понял, какой он замечательный, и присел с ними рядом.
— Жарковато, — отозвался я, вошел в бар, сел и заказал капучино.
Я не переставая держал пьяццу под наблюдением. Проехало несколько машин — они безуспешно искали, где бы припарковаться. К фонтану подошли несколько студентов, они вытащили свои велосипеды и укатили прочь. Двое мужчин присели за столик под деревьями, бармен-хозяин пошел взять у них заказ. Но они ничего не хотели: просто присели передохнуть. Последовало краткое препирательство, после чего мужчины ушли, а бармен вернулся внутрь, что-то сердито бормоча. Проходя мимо меня, он ухмыльнулся. Видимо, был доволен своей победой.
Я заказал второй кофе и попросил у хозяина разрешение просмотреть его газету. Руководствуясь фотографиями и огромными заголовками, я сумел разобрать, что главная новость дня — скандал в правительстве: министра без портфеля застукали без штанов в обществе дамы, известной широкой публике по причине того, что грудь ее постоянно показывали по телевизору. На имевшейся в газете фотографии дама была завернута в тигровую шкуру. Судя по заголовку, который я с грехом пополам перевел, в ее жизни имелся далеко не один тигр.
